Милицейская академия I–II - Евгений Зубарев

Лейтенант, пнув некстати подвернувшегося полицейского кота, прыжками понесся к бабуле. Бабуля, однако, заявление забирать категорически отказалась, напротив, вручила лейтенанту объемный труд, где, похоже, были описаны все прегрешения Чикатило с момента рождения, причем все правонарушения уже классифицированы с точки зрения соответствующих статей уголовного кодекса — помог студент юрфака, снимающий в квартире комнатушку.

Этот же студент, сволочь, ехидно скаля зубы, объявил себя адвокатом обвиняемого. Тут Карягин понял, что влип основательно: студент его живым не отпустит, сразу видно — крючкотвор и формалист, да еще веселится, гад.

Торговались долго, часа два. Наконец договорились — бабуля забирает заявление в обмен на компенсацию убытков, понесенных ею на протяжении всей жизни от этого мерзкого создания, плюс Карягин же обязуется компенсировать будущие потери и вообще берет над Чикатило шефство. Студент, сукин сын, вытребовал себе почетную грамоту за помощь в раскрытии преступления, которую Карягин обязался предоставить ему к ближайшей сессии. В торжище не принимал только Чикатило – он сладко спал, и снилось ему, похоже, правовое государство, в котором все, вне зависимости от волосатости лап и ушей, имеют право на юридическую помощь и защиту.

ОТКУДА ИСХОДИТ УГРОЗА МИРУ

В те давние славные времена, когда бутылка водки стоила десять рублей, а партбилеты еще не стоили двадцать долларов, я работал в одном научно–исследовательском институте в должности младшего научного сотрудника. Через некоторое время, однако, «пошел процесс», и скоро мне стало ясно, какой мучительной смертью я умру — зарплаты хватало только на жевательную резинку, а я заимел вредную привычку три раза в день что–нибудь проглатывать, симулируя завтрак, обед и ужин. Пришлось перестраиваться и искать новую работу.

Аркадий Петрович очень любил хороший чай. Когда меня пригласили на работу к нему в контору, первым делом он напоил меня замечательным цейлонским чаем, правда очень горячим. Он не очень ловкий человек и первый чайник всегда опрокидывает на себя, а если рядом есть хоть одна живая душа, хоть бы и кошка, то и на нее. Увидев, что Аркадий Петрович берется заваривать чай, опытные сотрудники фирмы вылетали из кабинета так, как будто их уже ошпарили. Это называется условный рефлекс, по Павлову. У меня рефлексу еще не откуда было взяться, но примерно за неделю работы на новом месте я очень полюбил «Боржоми» и всякие другие подобные напитки, не требующие после употребления мази от ожогов или пятновыводителя.

Вообще, чай и Петрович так же неразделимы, как джин, с тоником или даже с Борисом Николаевичем. Бывало, сломается у Петровича представительский «запорожец», и едем мы, понятное дело, в метро. Достанет он заветный свой термос и разольет чаек по кружечкам. Тут же в вагоне начинается паника — многие люди, особенно пожилые, прошедшие войну или недавние погорельцы, каким–то шестым чувством понимают, что вот она, погибель, подкралась незаметно. А деваться–то и некуда — из вагона на ходу не убежишь. Нфоторые молятся, но большинство скучивается возле дверей, притоптывая в нетерпении ногами. Один Петрович пить не может, а поскольку я реагирую теперь адекватно и стою в другом конце вагона, он, как человек нежадный, предлагает чаек всем соседям из тех, что еще не топчутся у дверей. Как правило, эти люди просто безмятежно спят, а потому все инстинкты у них притуплены. А напрасно! Каково, проснувшись в метро, обнаружить у себя на коленях кружечку кипяточка и рядом добрые глаза Петровича, вопрошающие, не желаете ли вы добавки.

При этом били его на моей памяти, только раз. Проходил он как–то по улице Садовой в дождливый денек в бежевом костюмчике и розовых ботиночках и аккурат возле самой большой лужи остановился подвязать шнурки. Проходящий мимо «запорожец» обдал его грязью с ног до головы. Аркадий Петрович человек незлобивый, кстати, ревностный католик. И вот этот добрый христианин не поленился сходить во двор и припасти там десяток кирпичей со стройки. После чего встал у лужи в полной боевой готовности. Первые две тачки, лишившиеся задних стеки, проехали не задерживаясь — времена нынче непростые, страшно останавливаться. Но вот третьим ехал шурин Аркадия, кстати, в гости к Петровичу. Зрелище, говорят, было не для слабонервных. Мужчины они оба крепкие, видные, но у Петровича перевес в семь оставшихся кирпичей. А у шурина обида — накануне лобовое заменил, у Петровича же денег на это занимал. Заломал тогда шурин родственничка, рукав ему порвал на пиджаке и ботинок в луже утопил.

Первая сделка Аркадия Петровича, несомненно, войдет в историю мирового бизнеса. Речь шла о продаже двадцати тонн свежей форели. Примерно неделю высокие договаривающиеся стороны утрясали цену, затем сортность и график поставки. Когда клерки утрясли спорные моменты, покупатели заявились подписывать договор. Потом, после подписания, состоялся маленький фуршет, на котором Аркадий Петрович попросил клиентов по возможности поторопиться с получением товара:

— Ноябрь, однако, — строго напомнил покупателям Петрович. — Скоро заморозки.

— Ну и что? — удивлялись наивные клиенты.

— А то, что пруды замерзнут. Как вы потом свою форель из–подо льда добудете? — искренне сокрушался наш генеральный.

Я часто думал потом, почему, собственно, двадцать тонн и почему форель, а, например, не камбала — или форель дороже? Ведь в том пруду, насколько я помню, не водились даже лягушки — просто наш генеральный, проезжая мимо Коркинских озер, допустил существование там форели и даже оценил ее вероятное количество, которое и продал. Почему нас тогда не поубивали, до сих пор не понимаю.

А вообще, Петрович человек добрый, даже очень. Как–то, года три назад, заработали мы всей конторой эдак за месяц семьдесят с лишним тысяч рублей, большие деньги по тем временам. Деньги получал по договорам, естественно, генеральный директор, Петрович то бишь. На следующий день собираемся в конторе в предвкушении зарплаты, планы строим, лясы точим и за водкой уже бежать намыливаемся. Денег вот только еще нет. Тут появляется толстая тетя из профкома организации, где мы помещение арендовали, и давай нас обнимать, целовать и всякими ласковыми словечками обзывать. Мы люди суровые, деловые, к подобному обращению не привыкшие. Стали выяснять, что же это за дрянь такая с нами приключилась. Тут и Петрович объявился, довольный, аж светится весь. Оказывается, было ему этой ночью видение: дескать, дети разных народов его молили о спасении души и заодно просили немного денег на новогодние подарки. Вот он с утра и отнес все наши денежки, наличными, в профком. Мы его, конечно, поспрошали поконкретней, что, мол, за дети. Может, это клопы в постели завелись, такие надоедливые. Но Петрович упрямо стоял на своем — дети — цветы жизни и они просили на конфеты. Плюнули мы тогда, конечно, решили — черт с ним, может, и правда пора настала — помеценатствовать немного. А потом, через недельку–другую узнали, куда пошли наши денежки из профкома — на новогоднюю пьянку местного начальства, но самое обидное, в частности, в рамках борьбы со СПИДом — на закупку презервативов. Долго мы потом у Петровича спрашивали — не просят ли детишки по ночам еще чего: пивка хорошего или женщин резиновых.

В те времена бизнес у нас был простой, не то, что сейчас — тогда можно было купить подешевле, продать подороже, а прибыль положить в карман. Картошка, к слову сказать, стоила тогда на рынке пятнадцать рублей. И вот, прихожу я как–то в контору с утра пораньше, а метрах в ста от дома, прямо на земле свалена огромная куча картошки. Оказывается, Петровичу опять попали в руки конторские деньги и он на все закупил картошечки — по семнадцать рублей за килограмм, десять тонн. А поскольку склада у нас не было, товар свалили на улице возле конторы. На улице, между прочим, ноябрь месяц, скоро заморозки. Две последующие недели мы провели очень весело — перетаривая десять тонн картошки вчетвером в подвал нашей конторы — больше было некуда. Продать ее было невозможно — цена, по которой Петрович закупил товар, предполагала, что это не картошка, а уже чипсы, в некоторых местах намазанные черной икрой. Примерно через два месяца, когда оптовая цена на картофель стал слегка похожей на нашу и мы напади покупателя, картошка в теплом и влажном подвале превратилась в вонючую жижу, которую специально нанятые за очень высокую плату люди выгребали из подвала неделю.

Впрочем, иногда оригинальный подход и свежесть мысли Аркадия Петровича приносила и некоторые плоды. После проведения одной не очень корректной сделки мы остались должны нашим партнерам около пяти миллионов рублей. Деньги брать было неоткуда — товар «завис», впрочем, по вине тех же партнеров. Платить мы, естественно, не собирались. Через месяц в конторе появились бандиты, нанятые нашими кредиторами. Аркадий Петрович, осмотрев квадратные подбородки клиентов, прочитал восхитительную пламенную речь, часа на полтора, в конце которой содержалась небольшая просьба: если прибывшие джентльмены немедленно одалживают нам семь миллионов рублей месяца на два, то где–то через полгода мы, наверное, возвращаем им пять миллионов за «повисший» товар. Пока гангстеры находились в тяжелейшем мозговом ступоре, Петрович успел заварить чайку. Бандиты позорно бежали и больше мы их не видели.