Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский

Пришлось мне немножко поработать и такелажником. Опять же вызывает командир и дает вводную: бери солдат, отправляйся в автопарк и организуй погрузку на железнодорожную платформу трех спецмашин (огромные МАЗы, крытые кузова которых забиты приборами и оборудованием) для отправки их на завод-изготовитель. «Есть!» — бодро ответил я и пошел выполнять приказ. Думал, управлюсь за пару часов. А что тут такого — сел за руль, подкатил к платформе, подставил пару бревнышек, забрался на платформу — всего делов-то! Но жизнь, как всегда, вносит свои коррективы. Короче, я с этими машинами провозился три или четыре дня! Во-первых, мне пришлось изучить кучу железнодорожных инструкций и наставлений о том, как в соответствии с ГОСТами грузить, крепить и транспортировать крупногабаритный груз на железных дорогах Советского Союза. Далее выяснилось, что бревнышками не обойдешься, надо искать железнодорожную ветку, где есть специальная погрузочная площадка. И дальше пошло-поехало! То провод для крепежа не того диаметра, то солдаты куда-то разбежались, то платформа где-то застряла, а когда я ее нашел и с радостью пригнал машины к этой самой погрузочной площадке, то выяснилось, что она не под ту массу и габариты. В общем, к тому моменту, когда я все же погрузил и отправил эти злосчастные спецмашины, я был уже почти профессионал в области погрузки-разгрузки крупногабаритных железнодорожных грузов. Ну, а профессия строителя вообще стала почти для всех нас второй специальностью. Наш быт создавался нашими же руками. Хочешь жить в тепле и уюте — подстраивай, подмазывай, конопать, утепляй, что мы и делали. Кстати, не только для себя, но и для своих подчиненных.

И все это под командой нашего неугомонного Кепова. Он все так же бегает, хлопочет, старается сделать всем нам — своим подчиненным — как можно лучше (здесь он молодец, надо отдать ему должное), но при этом все же не забывает об одной из главных своих задач — воспитывать Буйновского. Кстати, условия сурового Севера заставили нашего командира заменить свое пижонское пенсне на обычные окуляры, такие же, как на фотографии у известного учителя и воспитателя советской шпаны Макаренко. А может, и не Север здесь виноват, а просто Толя «косил» под Макаренко, тем более что объекты их воспитательной работы в чем-то были схожи.

В ноябре 1959 года, перед октябрьскими праздниками, я упросил Кепова отпустить меня на праздники домой, в Москву, к родителям. Разрешил, причем безо всяких предварительных условий и каких-то обязательств с моей стороны.

С огромным удовольствием и удовлетворением провел три дня в кругу своих родных — отца, матери, сестры. Я хоть и с 14 лет вроде бы как самостоятельный мужчина и почти на государственном обеспечении, но где бы я ни находился и какие бы расстояния меня ни отделяли от Москвы, я всегда остро чувствовал особый, кажется, присущий именно нашей семье уют, радушие, доброжелательное, внимательное, какое-то подчеркнуто-влюбленное отношение друг к другу, царившее в нашей семье. Ни между папой и мамой, ни между родителями и нами, детьми, не было скандалов и каких-то крупных разборок, все проблемы решались сообща, на семейных советах, при этом, если меня не было в Москве, свою точку зрения я отправлял письмом, и мне было приятно, что к моему мнению, как правило, прислушивались. Я уж не говорю о том, что с мамой у меня были особые, заложенные еще в военные годы теплые, трогательные отношения. Папа у нас был философом, глубоко убежденным, что любой конфликт, любую сложную ситуацию можно разрешить мирным путем, через убеждения, сравнения, неопровержимые факты и доказательства. Я его за это называл «марксистом». А какие душевные, умные и поучительные поздравительные открытки, точнее послания, писал он нам — вначале маме и нам с сестрой, а со временем не обходил своим вниманием внучат и даже правнуков, которые еще и читать-то не умели. Каждому он находил мудрое слово, каждому индивидуально желал именно то, о чем мечтал или к чему стремился юбиляр. К концу 1959 года моя семья жила уже в уютной отдельной (!) двухкомнатной квартире в большом «генеральском» доме, что прямо у метро «Сокол». Примечателен двор этого дома тех времен — весной это огромный цветущий сад (это в Москве-то!), благоухающий запахами цветущих вишен и яблонь вперемежку с дурманящим ароматом сирени и роз. Красота неописуемая с балкона нашего девятого этажа! И я находился в каких-то пятнадцати часах езды поездом от моего родного дома! Спасибо Кепову, что он отпустил меня домой, где я получил заряд бодрости и родительской ласки.

Постепенно мы начали втягиваться в нашу повседневную воинскую действительность с ее обязательными, каждодневными проблемами: работа с техникой, воспитательная работа с подчиненным личным составом, наряды и вечная проблема обустройства. Мы, неженатая молодежь, при этом еще прилагали дополнительные усилия в поиске мест и времени для проведения своего досуга с одновременным повышением культурного и эстетического уровня. О спортзале пока говорить не приходится, так что моя любимая гимнастика, на что я с удовольствием тратил массу свободного времени, уходит на второй план, с художественной литературой тоже пока напряженка: какая там библиотека, когда на носу зима! Так что пошли старыми испытанными тропами: дружеское холостяцкое застолье, у любителей — картишки, ну и, конечно, походы на танцы куда-нибудь в Дом культуры военных строителей, а то и в Плесецк. Кстати, женская половина этого культурного мероприятия мало чем отличалась от тюра-тамского варианта: представители пищеблока да пара молоденьких офицерских жен, каким-то образом сумевших усыпить бдительность своих пока еще неопытных мужей. Среди моих коллег находились и такие прыткие искатели приключений, которые в свободное от службы время повадились ходить в гости в близлежащие лагеря для заключенных. Женские, конечно. С ходу так и не сообразишь, что же их туда манило? Думаю, что в порядке шефства молодые комсомольцы-добровольцы типа моего подчиненного Лени Лохматкина проводили индивидуальную воспитательную работу с наиболее выдающимися и трудновоспитуемыми обитательницами этого оригинального учебного заведения. Нетрудно представить выражение лица и словесную реакцию нашего замполита Морозова, когда он узнал о творческой инициативе своих подчиненных. Так вот и отдыхали и идейно обогащались.

Приближался I960 год. Мы небольшой компанией решили встретить этот праздник в Плесецке, у нашего приятеля Володи Жадаева, который снимал комнату у одной старушки. Ну, закупили, что положено, каждый наметил для себя даму сердца, которая должна разделить с ним праздничное застолье. Поработал в этом направлении и я. Как-то, прогуливаясь по проспектам и бульварам нашего «северного Парижа», я познакомился с симпатичной девушкой по имени Лариса. Основываясь на своем богатом в этой области жизненном опыте, я попытался пойти по проторенной дорожке — поискать что-либо типа портвейна с названием «Лариса». Как ни странно, в близлежащей округе любовного напитка с таким эротическим названием не было, а до Москвы далековато. Пришлось так, на словах, через туманные намеки и обещания просить Ларису составить мне компанию на нашем импровизированном новогоднем балу. Согласилась. За два дня до Нового года, 30 декабря, на разводе Кепов, как всегда, раздавал указания и ставил задачи перед личным составом. Закончил эту процедуру он следующей пламенной речью: «Ну а теперь я вас всех поздравляю с наступающим Новым годом. Желаю встретить его тепло и радостно в кругу своих друзей и близких. Новогоднюю ночь с подчиненным личным составом проведет лейтенант Буйновский, которого я отпускал домой на октябрьские праздники. Прошу расходиться». Все разошлись, а я один остался стоять как вкопанный и с открытым ртом. Опять Кепов поставил передо мной трудноразрешимую задачу: что делать? Куда бежать? Кому жаловаться? Как достойно ответить Кепову, которого, кстати, и след простыл. Что ж, я действительно ездил на праздники в Москву, но при этом не давал никаких обещаний, что за это буду веселить наших солдат в новогоднюю ночь. Прикупил меня мой бывший дружок. Мысленно трансформировав Кепову все, что я о нем думаю, я стал лихорадочно прикидывать, как достойно выйти из сложившейся ситуации. Прежде всего, я договорился с ребятами, чтобы они не все съели и не все выпили до моего прихода, а оставили мою законную порцию. Обещали. Сложнее с Ларисой. Хватит ли у нее силы воли и комсомольской выдержки, чтобы дождаться моего прихода. Как поведут себя друзья-товарищи? Печальный тюратамский опыт подсказывает мне, что на них надеяться особо не приходится. С такими печальными мыслями 31 декабря в 23 часа 45 минут я построил в казарме личный состав нашей команды, поздравил их с Новым годом от имени ЦК КПСС, Совмина СССР, ВЦСПС, ЦК комсомола и лично от товарища капитана Кепова (пусть шампанское попадет ему не в то горло!). После боя курантов я разрешил молодым ребятам немножко повеселиться, попеть и поучаствовать в атракционах. Помню только один — на веревке развешаны на ниточках сладости. Жаждущий получить конфетку с завязанными глазами с помощью ножниц пытается это сделать. Кому-то повезло. Но мысли мои были далеки от этого бурного веселья. Цце-то уже через полчаса после Нового года мне удалось утихомирить своих подопечных и уложить их спать. Выполнив эту печальную миссию, я побрел к себе под крышу монтажного корпуса, где мои оставшиеся немногочисленные коллеги (такие же неудачники, как и я) тихо-мирно встречали Новый год. Хорошо помню утро первого дня I960 года. Прекрасный солнечный денек, легкий морозец, все покрыто чистейшим, искрящимся на солнце снегом. Автобус в Плесецк будет ближе к вечеру, поэтому я не придумал ничего лучшего, чем встать на лыжи и по свежему снежку побродить по близлежащим опушкам. В лес не углублялся, боялся, что встреча с волками может нарушить мои вечерние планы. Вечером же на крыльях любви и надежды примчался на бал к Володиной старушке. Скажу коротко — ребята не подвели, Лариса держалась стойко. И снова жизнь прекрасна! Праздник продолжается!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});