Ветер с Итиля - Андрей Калганов

Тут же кто-то в ведре-долбленке, изготовленном из пня, приволок воды, плеснул на Алатора. Тот зашевелился, кое-как встал на ноги.

– Хорош лежать, надевай брони. Скотину угнали.

Похоже, подобное в здешних местах не было редкостью, как не редкость кража со взломом в веке двадцатом. Для того Алатора и наняли, чтобы уберечь добро от лихих людей. Для того и тын выстроили вокруг веси. Да только тыном все не огородишь…

Вой поднял куртку с нашитыми пластинами, надел. Застегнул пояс с железными бляхами, к которому были прилажены ножны с мечом.

– Больно много чести, так пойду, – сказал мрачно.

– А ежели лук у кого? – возроптал кряжистый, невысокий мужик, похожий на Григория Распутина. – Чего ж получится, зря платили тебе?.. С дохлого-то какой спрос?

Дело близилось к полудню, и солнышко уже жарило вовсю. Алатор взглянул на раскаленный его диск и подумал, что в бронях взопреет. Не хотелось ему влезать в железную шкуру, да и смысла не было. Одно дело сеча, другое – разбойничий излов. А разбойники-то кто? Почитай, те же мужики, разорившиеся или родом своим проклятые. Какие у них луки? Они кроме рогатины да топора иного оружия и не видывали. Да они тетивы не натянут, если даже и раздобудут лук. Пусти его одного в самую их гущу, так из гущи только кровавые ошметки полетят!

Но спорить было бесполезно. Все равно на своем настоят. Как-никак, за эти брони и взяли его на службу. Да еще за умение биться на двух мечах, по варяжскому канону. Сельчане относились к Алатору с уважением, ничего не скажешь: кормили, поили, с девками сводили. Ох, хороши у них девки, особенно Параскева, ядреная, кровь с молоком… Но за то требовали, чтобы дрался. И оставался в живых, потому что мертвый никому не нужен! Сами же к военному искусству относились с прохладцей. Сколько глотку ни драл, все без толку. То сенокос, то сев, то жатва, то праздник урожая… Авось пронесет… Только и смог Алатор, что с десяток людинов набрать для ночных дозоров.

– Чего молчишь? – пробасил мужик. – За бронями-то посылать?

Алатор кивнул.

* * *

Вскоре отряд человек в двадцать во главе с Алатором вышел из селения. И лишь только за ними закрылись ворота, как ворон, круживший в небе, камнем полетел вниз, пронзенный стрелой.

Но этого никто не видел, потому что в небо никто не смотрел.

Глава 10,

в которой рассказывается о побитом стаде

Они двинулись вдоль поросшего соснами песчаного яра, возвышавшегося над селением. В другой стороне ширился Днепр. На воды его, сверкавшие под солнцем, было радостно и больно смотреть. Вдали, на том берегу, темнели леса. Казалось, река, словно кривой хазарский клинок, рассекла землю, и она распалась на две половины. Одну вдруг оживил какой-то колдун, а вторая так и осталась лежать мертвой. Берег от селения до самого русла покрывали уже сожженные солнцем травы. Лишь в пойме, куда направлялся отряд, лежали заливные щедрые луга, напоенные днепровской водой. И на лугах этих пасся скот… Вернее, еще недавно пасся…

Алатор единственный из отряда ехал верхом. Конь под ним был какой-то непонятной масти, с огромным тяжелым крупом и широченными боками. Битюг битюгом! Удила то и дело врезались коняге в нижнюю губу, и он, недовольно всхрапывая, таращился на седока.

Алатор ехал во всей амуниции и оттого тяжко страдал. Металл раскалился на солнце. Из-под остроконечного шлема, одетого по краю чеканкой-оберегом против стрелы и меча, на лоб стекали струйки пота, бармица царапала распаренную шею. Поверх кольчужной рубахи, струящейся почти до самых колен, был надет пластинчатый панцирь. И если бы под панцирь этот затолкать парочку куропаток, то запеклись бы не хуже, чем на углях.

Увеличивали страдание Алатора довольно увесистый деревянный щит, обтянутый кожей, с круглым железным умбоном посередине, и копье с широким плоским наконечником, которым гораздо бескольчужных татей дырявить. Увеличивали потому, что занимали руки, не давая возможности поскрести хоть через доспех зудевшее тело.

К седлу был прицеплен берестяной колчан со стрелами и узорчатое кожаное налучье с луком. Стрел было штук двадцать, а то и боле. Парочка хвостовиков окрашены синим – это бронебойные, с тонкими четырехгранными жалами, остальные – черноперые – обыкновенные, против бездоспешного воина или зверя, с широкими плоскими наконечниками, заканчивающимися шипами, чтобы из раны можно было выдрать только с мясом.

За спиной у Алатора располагались крест-накрест два меча. Тяжелые, с длинными обоюдоострыми клинками, в руках опытного воя они были страшным оружием.

Мужики были вооружены кто чем: рогатинами, топорами, вилами, даже кольями. Парочка отроков, вероятно из тех, что по ночам стояли в дозоре у частокола, были одеты в грубые простеганные куртки со стальными пластинами. Остальные защитных доспехов вовсе не имели.

Замыкал отряд Угрим. На плечо его был закинут тяжелый кузнечный молот на длинной рукояти, а вокруг пояса в несколько колец намотана массивная железная цепь. Кузнец все под ноги себе смотрел, будто боялся споткнуться. А когда вдруг поднимал взгляд, то можно было видеть, что лицо его угрюмо и зло: губы плотно сжаты, брови нахмурены, по скулам гуляют желваки.

Степан и Гридя шли сразу за Алатором. Степан был взят по приказу ведуна – нехай Перун поможет в сече. (И по такому случаю одет в национальные одежды – порты и длинную косоворотку с вышивками, опоясанную пеньковой веревкой.) А Гридя оказался в отряде по той простой причине, что, будучи спасенным Степаном, по местным обычаям поступал в полное его распоряжение, а то и превращался в собственность. А уж о том, как он был спасен, Гридя растрезвонил всем…

Выпас находился стрелищах в тридцати. Отряд покрыл расстояние примерно за час и вышел на заливной луг. Пастбище лежало почти вровень с днепровскими водами. Поразительно, как травы, поднявшиеся здесь, отличались от тех, что росли близ веси. Сочные, рослые; их пощадило солнце, и они вытянулись и налились силой. А виной всему ветер, выгоняющий воду из днепровских берегов.

Пастбище раскинулось в обе стороны широко, но темная петля леса, словно аркан степняка, стягивала его, не давая разгуляться травяной вольнице.

Алатор встал на стременах и, козырьком приставив ладонь, посмотрел против солнца. Ни стада, ни татей. Вдали собирались тучи. Ничего удивительно – парит, дышать нечем. Будет гроза.

– Где подпаска пришибли?

– Тама, – показал парень, принесший тревожную весть, – ближе к лесу.

– Веди, – сказал Алатор.

Парень взял конягу под уздцы, и отряд направился туда, где еще совсем недавно, мирно пощипывая травку, паслись обленившиеся, разомлевшие от сытости и солнца пеструхи.

* * *

Пастушок лежал раскинув руки и смотрел в небо мертвыми глазами. А по небу плыли облака, носились какие-то пичуги, гонимые летним зноем. Большие ошалевшие от жары стрекозы трещали крыльями. Стрекотал кузнечик. Природе не было никакого дела до этой смерти. Бог дал, бог взял.

А он лежал в луже крови, разваленный страшным ударом почти надвое. Клинок прошел от ключицы к бедру, выпустив наружу все внутренности. Степан зажал нос и отвернулся. Ветер дул как раз в его сторону…

Алатор спрыгнул с коня и деловито подошел к трупу. Взглянул на срез раны, походил вокруг, высматривая следы.

– Так, говоришь, морды ненашенские?

– Ить, – заволновался парень, – кто ж их знает, я ведь не разглядывал.

Алатор покачал головой:

– Сдается мне, непростая это ватага… Для того чтобы человека развалить, сноровка нужна. – Взглянул на парня: – Сгоняй к лесу да на дерево влезь. Глянь, чего вокруг деется.

– А ежли тама они?

– Не боись, – усмехнулся воин, – я те Перунова посланца дам в помочь.

– И я с ним, – встрял Гридя.

Алатор только пожал плечами и отвернулся.

* * *

Лес стоял зеленой живой стеной. Едва отвоевав у луга полоску земли, он обрел грубую животную силу и терзал сам себя, не способный совладать с нею. Могучие ели схватились со старыми необхватными кленами. Их ветви переплетались, силясь добраться до шей-стволов, чтобы сокрушить их. Высоченные березы тянули к небу корявые лапы, лишая солнца своих еще не набравших рост собратьев. То и дело попадались поваленные сухие стволы. Прямо через их распадающуюся плоть прорастали молодые деревца, раздвигая мертвую кору упругими тонкими телами.

Парень, звавшийся Чуйком, облюбовал высоченный клен. Ветви его начинались довольно низко, так что забраться труда не составляло. Он бережливо скинул рубаху, картинно поплевал на руки и полез.

– Не зевай, – крикнул Гридя, – вокруг поглядывай!

– Ить, поучи еще меня! – Чуек плюнул, угодив Гриде в ухо.

– Ну, спустись только, – взвизгнул тот.

– А и спущусь, еще и наподдам! – Чуек скрылся в ветвях, и некоторое время был слышан шорох листвы. Но вот все стихло. Видно, оглядывался дозорный.

«Долго он что-то», – подумал Степан. И еще подумал, что как-то уж очень громко гомонят птицы и стрекочет какая-то мелюзга в траве. Чего они переполошились-то?