Иггинс и К° - Рене Бюр

Я позвонил в кафе по телефону и попросил позвать Поля. Ну и разозлится он на меня за бесцеремонность!

– Алло, это ты, Дальтон?

– Я. Что случилось?

– Ничего. Я хочу объяснить тебе…

– Ты что, с ума сошел? Мы же договаривались – никаких телефонных разговоров! Хочешь доставить удовольствие тем, кто нас подслушивает?

– Но…

– До свидания. Он повесил трубку.

Я пришел в ярость, послал Дальтона и все расследование, в которое он втянул меня, к черту и решил уехать из Франции куда-нибудь подальше. Хотя бы в Африку. Там в это время года можно прекрасно поохотиться.

Тут я вспомнил, что Жаклин Дюбуа в Неаполе. Прекрасно! Можно отправиться в Африку через Италию и Египет. Не откладывая дела в долгий ящик, я купил новый карабин, привел в порядок охотничьи костюмы и стал собираться в дорогу.

Прошла неделя. Поль, казалось, забыл о моем существовании. Каждый вечер я говорил себе, что завтра же отправлюсь за билетами, и каждый вечер перед сном просматривал – все выпуски газет – утренние, дневные, вечерние – в поисках новостей.

Теперь, когда приближалась развязка (Жак Данблез должен был предстать перед судом через две недели) публику снова охватила лихорадка. Газеты вспомнили о деле Пуаврье и о том, что его убийство до сих пор не раскрыто. Если никто не сомневался, что капитана де Лиманду убил Жак Данблез, то смерть сенатора и его дочери все еще была окружена тайной.

Во вторник днем я получил записку: «Кончил дуться? Приходи. Дальтон».

Не колеблясь ни минуты, я надел шляпу и вышел.

Стоило мне увидеть Иггинса, как все мои подозрения улетучились. Как я мог усомниться в этом человеке? Он, хитро посмеиваясь, крепко пожал мне руку.

Оказывается, Иггинс только что вернулся из недельной поездки.

– Ну и как, успешно съездили? – спросил Поль.

– Послезавтра увидим, – последовал ответ.

– Что будет послезавтра?

– Я соберу у следователя всех причастных к делу: Жака Данблеза и его отца, мадемуазель де Шан, Жаклин Дюбуа… – он взглянул на меня: – Вы не знали, Валлорб, что она вернулась? – и продолжал: – Антуанетту Лапланш, вдову Маркаса…

– Но ведь следствие закончено?

– Ну и что же? Я соберу всех и буду говорить.

– Но у вас одни предположения!

– Не будь я Иггинс, если не разберусь в этом деле!

– Хорошо бы так!

– Соберете всех? – воскликнул я. – А разве мадемуазель де Шан не в Англии?

– Нет.

– И она согласится встретиться с Жаклин Дюбуа?

– Уже согласилась.

– А Жиру знает о вашей затее?

– Мало того, он ничего не имеет против. А теперь прощайте, я устал и хочу выспаться.

И Иггинс отправился спать в половине второго дня.

Оказалось, что он ничего не выдумывает. Когда мы явились в назначенный час, все уже были в сборе. Жиру сидел за своим столом и что-то писал. Мадлен де Шан плакала, глядя на Жака Данблеза. Рядом с ней расположилась Антуанетта Лапланш в шляпке со страусовым пером. Иггинс сидел у двери в глубоком низком кресле. Ноги его были скрещены, и он внимательно разглядывал отца и сына Данблезов. Жак Данблез почти не изменился, только виски подернулись сединой. Он не сводил глаз с мадемуазель де Шан. Ренэ Данблез зябко кутался в пальто и, казалось, не обращал внимания на окружающих. Мадам Маркас и Жаклин Дюбуа тоже были здесь.

– Господин Иггинс, начинайте, – подняв голову от бумаг, сказал Жиру.

9. Первое преступление

– Господин Иггинс, мы слушаем вас, – повторил Жиру.

– Да, настало время раскрыть тайну так интересующих всех нас преступлений, – торжественно начал Иггинс. – Но прежде я позволю себе напомнить факты. На вилле «Виши» убиты сенатор Пуаврье, его дочь и неизвестный мужчина. В каждом трупе сидело по пуле, причем разного калибра: шесть с половиной, двенадцать и восемь миллиметров. Рядом с мадам де Шан лежал револьвер калибра шесть с половиной миллиметров. К тому же у сенатора было перерезано горло. Окровавленная бритва найдена на письменном столе.

Все молча слушали.

– Таковы факты, с которыми нам пришлось иметь дело. Естественно, никаких следов полиция не обнаружила. Не обнаружила потому, что это было прекрасно задуманное преступление. Давайте попытаемся проанализировать его. Оно является результатом ряда событий, вызвавших последующие преступления. Все они имеют внутреннюю причинную связь, и я могу доказать это. Вы понимаете, к чему я веду?

Никто не проронил ни слова.

– Заметьте, в продолжение всего следствия и до настоящей минуты мы знаем об убитом мужчине ровно столько же, сколько в день, когда его нашли мертвым и назвали англосаксом по внешнему виду. При нем не было никаких бумаг, и ни на белье, ни на одежде не обнаружено меток. Итак, оставим в стороне неизвестного. Он присутствовал при убийстве и был убит. Предположим, что он оказался свидетелем или соучастником убийцы, но сейчас нас интересуют сенатор и его дочь. Что увидела полиция на месте преступления? В кабинете на первом этаже – сенатор в кресле за столом, на полу – его раненая дочь в пеньюаре, в холле – оглушенный слуга.

Иггинс повернулся к следователю.

– Вспомните, об этом даже писали газеты: сенатор был уже мертв, когда пуля из смит-вессона, найденного рядом с мадам де Шан, попала ему в глаз. Из этого следует, что она не хотела убивать своего отца. Зачем стрелять в труп? Тем более дико предполагать, что эта хрупкая женщина могла перерезать ему горло так, чтобы в комнате не было заметно никаких следов борьбы. К тому же ничто не заставляет заподозрить, что выстрел из ее револьвера был произведен не ею. Хотя я уверен, что стреляла именно она. Но стреляла в кого-то другого, стоявшего рядом с сенатором… Стреляла и не попала. Иггинс помолчал.

– То, что мадам де Шан явилась в пеньюаре, заставляет предполагать, что она прибежала на шум. Но, судя по всему, смертельный удар бритвой был нанесен молниеносно и смерть сенатора наступила мгновенно. Что же привлекло внимание его дочери? Да, я забыл сказать… В заключении патологоанатома, делавшего вскрытие трупа сенатора, говорится о том, что самоубийство исключено. Рана на шее такова, что сам себе он нанести ее не мог. В такой ситуации вывод очевиден: мадам де Шан разбудил выстрел. Выстрел убийцы.

Мадлен де Шан вздрогнула.

– Но кто убийца? – продолжал Иггинс. – Англосакс? Но тогда кто убил его? Или англосакс, убив сенатора и его дочь, покончил с собой? Но для этого он должен был иметь при себе три револьвера разного калибра. Куда они делись? Ведь обнаружен только один, принадлежавший мадам де Шан. Так кто же убийца? – повторил Иггинс. – И был ли он один? Когда решаешь подобные задачи, нужно стараться найти возможно более простой ответ. Очевидно, если преступнику удалось бесшумно перерезать человеку горло, ему незачем потом поднимать шум; если он способен сделать это в одиночку, то к чему ему сообщник? Итак, предположим, что убийца был один. Значит, в кабинете сенатора побывали: сенатор, его дочь, неизвестный и убийца. При этом два револьвера – браунинг калибра восемь миллиметров и двенадцатимиллиметровый маузер – исчезли. Вывод один: они унесены. Унесены, очевидно, все тем же убийцей. Удивляюсь, как до этого не додумались в полиции.

Жиру что-то недовольно пробурчал.

– Я рассуждал следующим образом. В комнате два трупа и смертельно раненная женщина. У всех пулевые ранения головы, в каждом случае пуля иного калибра. Налицо только один револьвер. Значит, имелся четвертый человек, который унес остальные. Вы спросите, как это произошло? Вариантов сколько угодно. Представим себе, что сенатор сидел за письменным столом, когда в открытое окно кабинета влез человек. Господин Пуаврье увидел его, но не позвал на помощь. Потому ли, что знал этого человека, потому ли, что не испугался – кто знает? Убийца и сенатор о чем-то разговаривали: сенатор сидел в кресле, а убийца стоял за ним или сбоку. Быть может, они читали какую-то бумагу. Улучив момент, преступник достал бритву. Взмах руки – и господин Пуаврье мертв. В это мгновение – именно в это: ведь убийца не успел начать искать то, за чем пришел, – в кабинете появился англосакс. Он, вероятно, тоже влез в окно, благо все окна в кабинете были открыты. В руках у него был маузер. Убийца выхватил браунинг, и выстрелы раздались почти одновременно. Англосакс промахнулся, а пуля убийцы попала ему прямо в лоб. Убийца подошел к трупу, желая убедиться, что его противник мертв, нагнулся, подобрал маузер… И тут вошла мадам де Шан. Увидев убийцу, она выстрелила в него, но промахнулась, и пуля, точно по иронии, попала в труп сенатора. В ответ убийца тоже выстрелил из револьвера англосакса, который держал в руках. Пуля, как вы знаете, попала дочери сенатора в голову. Иггинс, довольный собой, усмехнулся.

– Убийце оставалось только уйти, и он ушел. По дороге он оглушил слугу, по всей вероятности, рукояткой револьвера. Унес он с собой что-нибудь? Не могу ответить на этот вопрос. Не нужно, однако, забывать, что сенатор был министром иностранных дел. Словом, о его бумагах мы знаем только то, что нам соблаговолили сказать. Впрочем, я думаю, что убийца не унес ничего, так как замки письменного стола и сейфа не были взломаны. Видимо, убийца испугался, что на звук выстрела прибегут слуги, и ушел, не став искать то, за чем явился.