Два героя - Э. Гранстрем

– Он был в отряде Сандоваля, – пояснял Виллафана.

– Ах, так… Сандоваль занимает теокалли. Ступай туда, товарищ, может быть, ты его там найдешь.

Виллафана пошел по знакомой ему дороге и спустя полчаса стоял перед молодым воином, которого звали Рамузио.

Он небрежно сидел на скамье и с видимым неудовольствием смотрел на толпившихся на площадке храма солдат; он принадлежал к той партии воинов Кортеса, которые были недовольны тем, что полководец оставил побежденным их лошадей и вооружение и сверх того одаривал их золотом.

Виллафана заметил это и, садясь рядом с ним, сказал:

– Здравствуй приятель. Я прибыл из Испании и наконец-то нашел тебя!

Рамузио медленно поднял голову и взглянул на говорившего.

– Меня? – спросил он равнодушным голосом. – Я тебя не знаю.

– Но я тебя тотчас узнал, хотя ты давно покинул родину. Я привез тебе хорошие вести.

– От кого? От моего брата? Других родственников у меня нет, а друзей у меня также не было! – произнес он, и в голосе его послышалась горечь, приятно поразившая Виллафану.

– Да ведь ты и брат твой расстались друзьями?

– Хороши друзья! Он украл у меня сердце моего отца. Ведь ты знаешь, что отец лишил меня наследства, и я приехал в Мексику искать золото!

– Гм, в наследстве ему повезло! – продолжал Виллафана. – Ваш старый родственник, выселившийся некогда в Италию, о котором все забыли, завещал ему свое состояние в двадцать тысяч пиастров.

– Ему одному? – с живостью спросил Рамузио.

– Конечно. Старик вернулся на родину и заболел, а твой брат ухаживал за ним. Ну, старик сделал духовную… из благодарности… понимаешь!

– И это ты называешь хорошей вестью? Молчи лучше! – вскричал Рамузио, гневно топнув ногой.

Виллафана взглянул не без удовольствия на гневное, но красивое лицо молодого воина.

– На родине еще не забыли красивого молодого Педро, – продолжал он. – У меня есть поклон к тебе. Отгадай, товарищ, от кого?

Рамузио покраснел.

– Не правда ли, Рамузио, сердце твое забилось сильнее! Не все еще потеряно, ты можешь вернуться на родину. Но, может быть, я ошибаюсь! Ну, отгадывай же! … Донна…

– Глупости! – вскричал Рамузио, – говори без обиняков, от кого поклон?

– Нет, так нельзя. Я могу говорить только тогда, когда ты назовешь ее, потому что, если ты думаешь о другой, то я о своей донне ничего сказать не смею!

– Брось свои шутки и говори прямо; я думаю только об одной.

– Какой хитрец! – засмеялся Виллафана. – Но меня не проведешь!

– Но кто ты? – спросил Рамузио, внимательно всматриваясь в незнакомца.

– Ну, вот неужели ты не узнаешь Виллафану? – возразил незнакомец с притворным изумлением.

– Нет, – ответил Рамузио, немного подумав.

– Правда, ты не можешь помнить меня; ты был слишком мал, когда я уехал, а когда я вернулся, то уже не застал тебя. Но я хорошо знал твоего отца. Товарищ, – сказал Виллафана вставая, – там, в городе, бывшие воины Нарваеса дружатся с героями Кортеса за стаканом шоколада и пульке. Пойдем со мной, на мою квартиру; пульке такой же хороший напиток, как и вино, в особенности, когда нельзя достать вина. Пойдем, промочим горло, легче будет разговаривать.

Он взял его под руку, и Рамузио без сопротивления последовал за ним, несмотря на то, что был сильно утомлен быстрым переходом и жарким боем предыдущей ночи. Между тем и солнце уже скрылось за цепью Андов, над которыми царила снежная вершина Оризаба.

* * *

Поданное индейцами-слугами Виллафаны пульке отличалось необыкновенной крепостью и скоро подействовало на усталого воина. Виллафана тотчас заметил это, но еще избегал возобновлять прежний разговор и продолжал рассказывать о своем переезде через океан и своих приключениях на Эспаньоле и Кубе. Но наконец он решил приступить к делу.

– За твое здоровье, товарищ! – воскликнул он, поднимая кубок, – выговаривай же лозунг, чтобы мы могли говорить откровенно о дорогой донне.

– Итак… донна Луиза! – начал Рамузио нерешительно.

– Браво! Но этого мало. На свете есть много Луиз! Луизой зовут также смуглую принцессу, супругу Альварадо. Дальше, дальше… скажи фамилию?

– Донна Луиза – первая красавица во всей Севилье! Дочь врача Кастанеды! – воскликнул с живостью Рамузио.

– Верно! Не слаб ли этот пульке? – заметил Виллафана.

Рамузио выпил полную чашу и спросил:

– Любит ли она еще меня?

Виллафана хитро усмехнулся и, постукивая своими тонкими пальцами по столу, сказал:

– Теперь отец согласен на ваш брак. Горе дочери тронуло наконец его сердце. За здоровье будущей супруги Рамузио! – воскликнул он, чокаясь с молодым воином.

– Правда ли это? – спросил Рамузио, осушая чашу.

– Отец ее не без основания переменил свое мнение, – пояснил Виллафана. – Педро Рамузио разбогател в одну ночь. Но к этой радостной вести я должен прибавить и печальную. Твой брат умер, и ты теперь единственный наследник всего его имущества и двадцати тысяч пиастров.

Рамузио остолбенел от изумления, и его мутный взгляд оживился мгновенно.

– Бедный брат! Он теперь находится перед престолом Всевышнего! – произнес он наконец, склонив голову на руку.

– Ну, за твое здоровье, товарищ! – воскликнул Виллафана, заставляя Рамузио снова осушить чашу. – Гм, что же мы теперь будем делать? Останемся ли здесь или поедем на родину, где нас ждет счастье и довольство?

– О, если бы у меня были крылья, чтобы перелететь через океан! – воскликнул Рамузио. – Испания в тысячу раз прекраснее Нового Света!

– В особенности, когда там есть деньги! – прибавил Виллафана. – За твое здоровье, товарищ!

Но Рамузио не мог уже больше пить. В последние дни ему пришлось совершить с Сандовалем утомительные переходы по горам для спешного присоединения к Кортесу, а затем в бурную ночь участвовать в приступе на теокалли. Он был сильно изнурен и под влиянием радостных вестей и крепкой пульке, которым его усердно угощал Виллафана, стал бормотать несвязные слова, а затем склонив голову на стол, заснул крепким сном.

Виллафана продолжал сидеть против него, не спуская с него глаз.

У дверей стояли двое слуг-индейцев и с пренебрежением смотрели на пьяного победителя и Виллафану, выражение лица которого напоминало хищную птицу. Хотя индейцы не поняли ни слова из всего разговора, но по выражению лица ясно видели, что сердце белого человека было исполнено лжи и обмана.

* * *

На другое утро Рамузио проснулся с тяжелой головой. Сначала он не мог сообразить, где он находится. Но мало-помалу он стал припоминать события вчерашнего дня. Донна Луиза… его брат умер… он наследник двадцати тысяч пиастров и отцовского имения… Не сон ли это? Нет… то была действительность. Но от кого узнал он это? Как звали того человека с ястребиным носом?.. Виллафана! Но он никогда не слышал этого имени в Севилье. Может быть, это было бесовское наваждение? Но ведь Севилья велика.

Он осмотрел. Виллафаны не было. Он вышел из дома. Слуги индейцы указали ему, что Виллафана пошел в теокалли. Он направился туда и пришел как раз в то время, когда трубач трубил сбор – Кортес хотел сделать смотр войск.

Вскоре Рамузио стоял в строю на дворе храма; он не слышал воодушевленной речи, с которой полководец обратился к войску. Слава, победа, покорение целого царства, золото… Ах, все эти слова, приводившие других в восторг, были для Рамузио пустым звуком. Его взор блуждал в синеве далекого горизонта, у моря, за которым находилась Испания; мысли его перенеслись в отцовский дом, откуда его незаслуженно изгнали; ему слышалось пение соловья, он видел себя подле нее в усеянных розами садах Севильи. Чудный сон юности вновь проносился перед его глазами, а счастье, которое, казалось, навсегда оставило его, снова ожидало его там, в Испании. Теперь ему уже не нужно вести жизнь странствующего рыцаря.

Смотр кончился и солдаты стали расходиться.

В это время Рамузио услышал, как один из них говорил другому: «Кортесу следовало бы оставить один корабль и отправить на нем в Испанию всех трусов и недовольных; они только лишний балласт в войске!»

– Что ты говоришь? – спросил Рамузио в смущении, – куда же девались все корабли?

– Что ты спал в строю, что ли? – спросил его солдат. – Все корабли до последнего будут разоружены.

– Тиран! – процедил сквозь зубы Рамузио и бросился вон из двора храма.

– Тиран! – повторил его товарищ Ларенцано. – Ого, Рамузио, это сильно сказано! Ты, кажется, тоже принадлежишь к той язве, которую так охотно хотят сбыть из лагеря. Хорошо! Я буду следить за тобой! Тиран!.. Так нельзя говорить о Кортесе. Ведь это пахнет мятежом!

Виллафана сидел у себя дома; он был уверен, что Рамузио после смотра придет к нему, и не ошибся. Рамузио вбежал к нему в комнату в сильном волнении.

– Это подло! – вскричал он, бросая на стол свой шлем и отирая, пот с лица. – Он разоружает все корабли! Товарищ, меня заставляют остаться здесь, а сердце мое всецело в Севилье!