Секрет брата Бога - Грег Лумис

Лэнг резко выпрямился, позабыв о затекших ногах:

— Побили камнями и сбросили с высоты? Именно так убили Иона!

— Это наверняка совпадение.

Лэнг покачал головой:

— Мне так не кажется. Застрелить куда быстрее и проще. Кроме того, скажите — когда вы в последний раз слышали об убийстве побиванием камнями?

Фрэнсис поджал губы.

— Вы хотите сказать, что вашего знакомого убили точно так же, как и Иакова? Но зачем потребовались такие сложности?

— Если бы я это знал, то, вероятно, имел бы представление о том, кто мог его убить. — Лэнг несколько секунд помолчал и добавил: — А были случаи, когда кому-нибудь из святых мучеников перерезали горло?

Фрэнсис тоже на некоторое время замолчал, перебирая в памяти все те приемы, с помощью которых изобретательные древние отправляли первых христиан на встречу с их Богом.

— В голову приходит разве что Матфей. Его зарубили алебардой. Но…

Лэнг вновь задумался, вспоминая в подробностях то, что увидел в квартире несчастного пражского букиниста.

— Скажите, а кошелек не наводит вас ни на какие аналогии?

Священник, похоже, растерялся. Впрочем, он уже давно привык к тому, что его друг задает вопросы, которые в первый момент могут показаться бессмысленными.

— Кошелек?

— Ну да, такой, в каких женщины носят мелочь.

Фрэнсис задумчиво потер подбородок ладонью:

— Пожалуй, он тоже может иметь отношение к Святому Матфею.

Теперь уже Лэнг растерялся:

— Кошелек может иметь отношение к знаменитому святому?

— У всех святых имеются символы. Как правило, по несколько. В Средние века читать умели только священнослужители. Естественно, никто не знал, какие именно святые изображались на иконах или в скульптурах. Поэтому их всегда изображали с определенными атрибутами. Матфей был мытарем, вот его и снабдили кошелем. Но у него есть и другие символы — крылатый человек или копье.

Ни копья, ни крылатого человека в квартире Клауса не было.

В голове Лэнга шевелилось еще какое-то воспоминание — он где-то что-то читал… По многолетнему опыту Рейлли знал, что в подобных случаях нельзя прикладывать усилия. Рано или поздно нужное всплывет само.

Газетная публикация, та самая заметка в «Таймс», где сообщали о смерти Иона. Там упоминалось что-то такое, чему он не придал значения, какая-то странная мелочь…

Ракушка? Нет, какая-то особая ракушка… Морской гребешок!

Если кошелек не принадлежал старику, если убийца подбросил его как символ святого, которого убили так же, как и букиниста…

— А какой символ был у Иакова?

— Морская ракушка, та, что изображена на эмблеме нефтяной компании. Послушайте, я, конечно, понимаю ваш интерес к Иакову — ведь считается, что похитили именно его евангелие, — но откуда такой всплеск любопытства к святым вообще? На то, чтобы поверить, будто сейчас происходит обращение язычника, моего оптимизма определенно не хватает. Даже сам Господь признавал, что многие из его чудес пропадают втуне.

— Нет, я просто размышляю.

Фрэнсис вынул из-под головы до смешного маленькую подушечку и несколько раз с силой стукнул по ней кулаком в тщетной надежде сделать хоть чуть-чуть помягче.

— Ну что ж, размышляйте. А я, с вашего позволения, вздремну.

Через несколько минут Лэнг остался наедине со своими мыслями рядом с негромко похрапывавшим другом.

III

Международный аэропорт Леонардо да Винчи,ФьюмичиноНа следующее утро

Турбины «Боинга-757» смолкли. Лэнг, ощущавший себя таким же помятым, как и его костюм, поднялся и достал из шкафчика над головой свою единственную дорожную сумку. Фрэнсис потянулся и зевнул. Он определенно выглядел хорошо отдохнувшим. Сладкий сон невинности, подумал Лэнг. Через несколько минут они уже шагали по извилистым коридорам в вечной суете римского международного аэропорта. Женщина в униформе с безразличным выражением лица пропустила паспорта через сканер и поставила на них еле-еле различимые печати. Как и во всех странах Европейского союза, вместо таможенного досмотра они спокойно прошли через ворота для тех, кому нечего указывать в декларации.

А потом начались трудности — нужно было перебраться из одного терминала в другой, возле которого находилась железнодорожная станция, этакий ангар из гофрированной жести, накрывавший четыре железнодорожных пути. Поезда ходили только по одному маршруту, забронировать места заранее было невозможно. Лэнг и Фрэнсис загрузились в вагон вместе с группой американских студентов, которые разговаривали и смеялись слишком бодро и оживленно для раннего утра.

Фрэнсис в четвертый раз подряд посмотрел на билет:

— Не забудьте, нам нужно выходить в Трастевере, а не в Термини.

Термини был главным римским вокзалом. Станция Трастевере была предпоследней и располагалась совсем рядом с Ватиканом.

Лэнг пристроил свою сумку на полку и сел в одно из парных кресел:

— Да разве можно это забыть? Вы же начали напоминать об этом, как только мы сошли с самолета.

Фрэнсис уселся рядом с ним:

— Но как же мы узнаем, где выходить? Ведь ни я, ни вы не говорим по-итальянски.

Лэнг потер зудящие от недосыпания глаза:

— Будем смотреть в окно. На каждой станции будет большая вывеска с ее названием.

Терпение, напомнил себе он, вслушиваясь в тарахтение колес тронувшегося с места поезда. Фрэнсис никогда еще не был в Риме, не видел Ватикана. Священник волновался, как ребенок накануне Рождества.

Перед взглядом Лэнга за вагонными окнами мелькали развилки железной дороги с растущими между рельсами сорняками, ржавые вагоны и черные от грязи фасады домов, населенных беднотой. А в памяти вставала, как живая, Дон, его жена, ее восторженные вскрики при виде каждого полуразрушенного пакгауза, который она, конечно же, принимала за руины античного храма, а не за склад, построенный полвека назад и успевший разрушиться из-за бесхозяйственности. Это было единственное путешествие, которое они успели совершить до того, как врачи обнаружили в ее теле неумолимого убийцу. Через два года после ее смерти здесь же, в Риме, Лэнг возобновил отношения с Герт. Для всех остальных этот поезд был чисто пассажирским, но для Рейлли он вез громадный груз воспоминаний.

Кроме них двоих, в Трастевере не вышел никто. Вот и замечательно. И машин возле станции не было никаких, кроме маленького и изрядно потрепанного «Фиата» с ватиканскими номерами. Лэнг за всю жизнь так и не перестал удивляться тому, как богатейшая в мире организация пытается делать вид, что соблюдает, согласно заветам своего основателя, обет бедности. Во всяком случае, вне Святого города.

Зато внутри государства Святого Петра любой, кто выложит деньги за билет, позволяющий осмотреть часть его территории, мог полюбоваться богатствами, соответствующими валовому национальному продукту изрядной части третьего мира. А уж представить, что скрыто от посторонних взглядов, было способно только необузданное воображение.

Впрочем, скромность, которую церковь изображала, выбирая средства передвижения, не нашла продолжения в поведении водителя. Он был, вероятно, претендентом на участие в гонках «Формула 1». Лэнг изумлялся тому, что Фрэнсис совершенно спокойно разговаривал с водителем, пока «Фиат» мчался по узким улочкам района, бывшего в эпоху Возрождения рабочим районом Рима. Развешанная для просушки вчерашняя стирка полоскалась над крышей машины на легком утреннем ветерке, который должен был вскоре смениться безжалостной жарой. Хотя Рим вообще отличался особо близкими, почти родственными отношениями между соседями, Трастевере выделялся и здесь — местные обитатели неприязненно поглядывали даже на тех, кто обитал в отдаленных местах, скажем, в следующем квартале. Именно на эту особенность и ориентировался Лэнг, решив остановиться именно здесь во время своих поисков зловещего «Пегаса».

Под хор протестующих гудков «Фиат» проскочил через перекресток, напомнив Лэнгу о том, что римские водители воспринимают дорожные знаки — в частности «стоп» — в лучшем случае как намек, а не обязательное требование. Фрэнсис же, судя по всему, нисколько не сознавал грозившей им опасности и преспокойно болтал с сидевшим за рулем камикадзе в итальянском исполнении.

Если у Лэнга когда-либо и имелись сомнения насчет глубины веры своего друга, то сейчас их можно было смело отвергнуть.

Между тем гонки, в которые превращалось обычное уличное движение под влиянием избыточного тестостерона у римских водителей, продолжались. Лэнг отыскал на двери машины ручку и вцепился в нее, надеясь уцелеть и пытаясь не обращать внимания на разноголосый хор гудков, которыми на этих улицах пользовались значительно чаще, нежели тормозами.