Спартанки - Галина Щербакова

Уже через час Эльвира с Ванечкой шла к морю. Иногда их кто-то брал на арбу, а кто-то и на машину. Но скоро впереди засинело море, и она пошла прямо к единственному пароходику, который покачивался на причале.

- Иди, - крикнули ей с мостков, - у нас времени - десять минут.

Где-то…

«Интересно, где сейчас Эльвира?» - думал в эту минуту Вахид. Они были в Панкисском ущелье, и каждый ждал своей очереди пролить кровь не раньше, чем его убьет русский.

- Чего этим русским надо? - спрашивали друг друга жившие там крестьяне. - Разве это их земля?

- Это они нам мстят за Сталина.

- Ты совсем дурак! Это ж они его, бандита недоученного, выбрали в вожди.

- Нет, - вставлял кто-то. - Это все нефть. Я так думаю: провались вся нефть в преисподнюю - и войны кончились бы.

- И машины кончились бы, и трактора, и стали бы мы дикими.

- Это Шота Руставели был диким? Или ихний Ломоносов?

- Но, к сожалению, тогда тоже воевали.

- Тоже мне война! Так, игрушки.

- Наполеон - игрушка? Москву спалил.

- Ну, и ему досталось будь здоров.

- Войны вечны, потому что вечны злоба и зависть.

- А по-моему, другая причина. Люди не любят работать. Им милее захватить чужое и сожрать.

Где-то…

Дом Саида костью сидел в горле у родителей Аркадия. Они давно завистливо рассматривали с балкона многоэтажки завитую диким виноградом террасу, ухоженный двор, летнюю кухню, из которой все прошлые лета вкусно пахло вареньем из кизила, орехов, лепестков роз и много еще из чего. У них же на даче ничего не родило. Огурец в парнике вырастал в желтого дурака размером с кабачок, редиска была худая, пустая, но хвостатая, как мышь, яблоки червивели с завязи. Даже сирень уже на ветке была вялой, как будто три дня простояла в банке.

Закинули удочку начальству. Дом пустой - беженцы не в счет, - а они за него отдадут квартиру со всеми удобствами, и не дело, мол, стоять дому без хозяина. Начальство (свои люди) сочло аргумент резонным. Тем более что сын Аркадий собирается добровольцем в Чечню. Ну?!

Собравшись на поляне, Аркадий сотоварищи пили, а потом били об камни бутылки из-под пива и водки. Аркадий делился личным горем: уже настроился идти в военкомат - и такой облом.

Родители же Аркадия, получив дом Саида, решили, что сына надо женить. Толку от него чуть. Его обещают взять учителем физкультуры в школу. Деньги никакие, но место все-таки приличное. За хороший нарез земли (мама постаралась) главврач больницы вынул из архива историю болезни Аркадия: «Спалите от греха подальше».

Аркадию школа понравилась. Дети - самое то, глина, из которой лепи что хочешь. Хорошая подготовка к войне. Он слепит из мальчишек солдат имени Матросова. Мало ли что война утихает? То ли еще будет!

Когда стали формировать младшие классы, случилось недоразумение. Пятерых детей не досчитались. Как-то враз их семьи снялись с места и исчезли. Забили окна досками и ушли, и никто не видел, ни когда, ни куда. Исчезли и Олеся с Тимуром, и Лейла. И откуда? Со двора самого Аркадия!

Этот факт очень разбередил душу хозяина накануне свадьбы. Поселенцев со двора Саида родители хотели выгнать сразу же, но он, Аркадий, вдруг встал на защиту. Дело в том, что он давно положил глаз на скорбную женщину, не снимающую платок. А родителям сказал, что она останется домработницей у молодой жены.

Молодая жена была дочерью военачальника местного розлива, который слыл зверем у солдат, но за дисциплину был в чести у начальства и имел все возможные грамоты, какие теперь легко печатаются в любой типографии. Капризная дочь полковника не сумела одолеть десять классов, хотя сидела за одной партой с беженкой Тамарой, но даже списывала все наоборот. Она была грудаста, буйноволоса и давала щипать себя с пятого класса.

А тут возьми и случись история: из части сбежали пятеро солдат с полным боевым снаряжением. Начальник избил дежурных, свернул скулу лейтенанту, который отвечал за политический облик в части, выпил семисотграммовую бутылку водки и пошел домой дворами, матерясь и плача одновременно. В закоулке на низкой лавочке сидела девчонка, видимо, кого-то ждала, почесывая лодыжку. Вот это движение пальцев по коже привело полковника в невыразимое возбуждение. Он сделал два шага и завалил ее на скамейку. Она что-то кричала, но он не слышал, и только когда натягивал штаны, до него дошло.

- Ты что, отец, уже совсем того? Больше баб нету?

Он отрезвел мигом, вспомнил побег солдат, свороченную скулу лейтенанта, бутылку, которую выдул без передыха. И вот на тебе - дочь Надька. Это ж тюрьма, если брать всю совокупность.

- Я, доча, в неприятностях по самую жопу, выпил и шел, как слепой. Прости, Христа ради. Не говори никому.

- Да ладно тебе. Что я, целочка, чтоб мне от тебя обрыдаться? - Она одернула юбку и пошла, виляя попой, навстречу какому-то парню.

Полковник схватился было за пистолет, и не выстрелил только потому, что мысль, кого из них убивать, на полной скорости споткнулась и он рухнул на землю, как чурка.

Надька этого уже не видела. Возбужденная отцом, она торопила парня. Они ушли подальше в кусты и не видели, что полковник долго лежал на земле. Он не умер, но сильно ударился грудью о камень, да так, что горлом пошла кровь. Эта кровь опохмелила и спасла его. Он очнулся и пополз в сторону домов, но как назло это были те самые пустые дома, из которых исчезли хозяева. Тогда он зацепился рукой за лавочку возле калитки и завыл, как воют собаки в полнолуние.

Где- то вспыхнул свет, страдальца обнаружили, вызвали «скорую», та, конечно, приехала когда захотела. В больнице опять случилось черт-те что. Исчезли дети и матери новорожденных. Как и не было. Милиция заглядывала и под кровати, и в лабораторные шкафчики, пока один подающий надежды лейтенант не сказал, что это массовый захват людей для продажи на донорские органы совершили американцы. Пошли по домам. Бабушки и дедушки исчезнувших были на диво спокойны и как-то фальшиво всплескивали руками. На всякий случай их забрали в милицию как возможных пособников.

Из- за болезни полковника свадьбу пришлось отложить. Невеста злилась. Ей хотелось красивого платья, фаты, лимузина длиной с трамвай, хотелось выстрелов шампанского, а тут -на тебе. Приходилось утешаться с Федькой, который был командиром местных урок. Она любили Федьку всем своим крепким молодым телом. Куда слабаку жениху было до него? А то, что Федька головорез, так что, Аркадий разве лучше? Федька просто чистит людям карманы, квартиры, не без крови, конечно. А где теперь без крови? А этот ее жених, он же не просто убивает, он еще идеи какие-то носит. Типа: русская земля - она исключительно для русских. Нечего разводить вшей вроде чечен, татар и, главное, евреев. Ее мутило от этих разговоров, но он хватал ее за попку и, крепко сжав, доказывал, что русский человек дышит чужим выдохом, чужие молекулы идут в самую нутрь, убивая в нас наше, истинное, русское.

«Он идиот, - думала Надька, - но еще и какой-то порченый идиот». Федька, хоть и урка, не таков. Но выйти за него нельзя - не пара. Он неграмотный и бедный как церковная мышь. Или крыса? Где-то она слышала такое выражение.

Когда Тамара окончила школу, новые хозяева ее не выгнали, сказали, чтобы за жилье в сарае убирала во дворе и ходила за птицей. Податься было некуда. Ночью перед ней появилась исчезнувшая Олеся вся в белом и с Тимуром, сказала, что их собирают в край, где дети не будут знать, что такое война. Но Тамаре надо поступать в институт и зацепиться где-нибудь в общежитии. В бывшем доме Саида ни в коем случае не оставаться, у нее будет другая задача.

Тамара приняла это за сон, но если сон, то где они, Олеся и мальчик? А если их убили, то где тела мертвых? Но явившиеся были чистые, светлые, как ангелы. Может, они умерли и пришли к ней в своем астральном виде? Потому что легче поверить в него, чем в край без войны. Но времени на вопросы не было: как возникла на миг красавица Олеся, обнимая Тимура, так и исчезла. А потом поползли слухи, что несколько молодых матерей с новорожденными таким же образом попрощались с родителями и исчезли. Некоторые дети исчезли без родителей - так тех тут же посадили в кутузку как страшных преступников, продавших детей на органы.

Где-то…

И шло время.

По телевизору уже говорили, что факты исчезновения новорожденных наблюдаются практически всюду. Кричали матери, удивляясь, что одну мать взяли вместе с ребенком, а другую оставили. Были даже суды. И худым измученным женщинам давали сроки и увозили куда надо.

Потом как-то заглохло. Но что мы знаем, что слышим, когда не слышим ничего, когда слепы - а зрячи, когда залетевшая муха заставляет подумать о таком, о чем сроду не думалось. Муха же, тварь! А ты оторвать от нее глаз не можешь: как она ищет выход, как не сдается и как, наконец, вылетает в форточку, и тебе кажется, что она гордо посмотрела на тебя, большую и неуклюжую, которой никогда не вылететь из комнаты. «Я выйду в дверь», - спорит с мухой Тамара. «Но для тебя сделали все входы и выходы, что ж не выходишь?», - кричит ей муха. «Кабы все, - вздыхает Тамара. - Все-таки человек немножко и дерево. Прикопали».