Изгой (СИ) - Романов Герман Иванович

– Скажи-ка, сотник, отчего в Москве тринадцать лет назад бунт вышел, что царя Алексея так сильно напугал?

– Так война с ляхами казну опустошила, вот и решили медными деньгами ущерб восполнить, – усмехнулся Галицкий – за время своего пребывания в этом мире Юрий узнал о нем много интересного. И если раньше он не проявлял интереса к истории, то сейчас как губка впитывает воду, стремился получить хоть какую-то информацию. Потому внимательно слушал знающих людей и порой не стеснялся их расспрашивать. И не просто запоминая, но даже записывая за ними имена и пытаясь хоть как то восстановить точную дату того или иного события.

– Жалование выдавать начали медью, а подати в казну собирать серебром. И делалось это по предложению боярина Федора Ртищева, а в «подметных листах», что разошлись по всей Москве, обвиняли в корысти еще боярина Илью Милославского, царского тестя. А так как отчеканенные медные деньги были не обеспечены…

– А разве деньги нужно чем-то обеспечивать?

Иван Сирко выгнул бровь в показном удивлении, и Юрий поспешил с разъяснениями:

– Так из пуда меди можно начеканить столько копеек, сколько этот самый пуд меди и стоит. Не больше – иначе великий соблазн станет для фальшивомонетчиков. Как не крути, но только потом за один серебряный рубль давали почти тридцать медных, но вначале для них сумасшедший доход пошел. А тут само государство дурить народ попыталось, с первых дней, когда доверие было, маржа ведь лихая поперла.

– Маржа?

Вот тут Сирко искренне удивился, и внимательно посмотрел на Галицкого. Юрий развел руками:

– Это прибыль, батько. Разница между себестоимостью товара и его ценой. В себестоимость входят все расходы на изготовление товара – материал, труд работника, пошлины, которыми этот товар облагают, подати. А цена позволяет получить маржу…

– Знаю, просто ты слово незнакомое сказал, княже…

Рука с вилкой застыла в воздухе – Юрий не донес кусочек мяса до рта, замерев в несказанном удивлении. Но справился с нахлынувшим волнением, кое-как прожевал кусок.

Сирко смотрел на него с усмешкой в глазах.

– С веками выродилось наследство короля Даниила, еще дед твой родословец свой мне отдал. А с чего бы его просто так писарем ставить?! Вот, посмотри на свое «древо», князь, знать будешь, – атаман с усмешкой на губах протянул Юрию свиток.

Галицкий убрал от себя всю посуду, смахнул ладонью крошки, не заметив, как одобрительно кивнул атаман, и развернул бумагу. Взглянул – действительно семейное «древо», видывал он такие, некоторые богатеи из России и Украины подобные на свои рода составляли, заплатив историкам в архивах сумасшедшие деньги.

Посмотрел на «корень» – князь Роман Галицкий, а выше его сын – король Даниил, потом Лев с Мстиславом. Дальше сыновья, внуки, правнук и жены с детьми их указаны. И все – пресекся род. Только «веточка» в сторону пошла – очень длинная, двенадцать поколений насчитал. А вот «побегов» в стороны практически нет – вымирали Галицкие, едва один из сыновей выживал и оставлял столь же нежизнеспособное потомство.

– Мы еще с Зиновием давно рядили, что с вами делать, – Сирко посмотрел на удивленное лицо Юрия и пояснил:

– С гетманом Богданом Хмельницким, князь. С одной стороны хорошо ляхам такой гвоздь в задницу забить, особенно по завещанию последнего в роду короля, который обвиняет поляков и Литву в убийстве. Но с другой, ты уж прости на честном слове – из выродившихся Галицких короли, как из коровьих «лепех» доспехи. Вроде и тяжелые будут, если много наложить, но ни сталь клинка, ни пулю держать не смогут.

Юрий промолчал – крыть в ответ было нечем. Он припомнил, с каким презрением отозвался тот же Смалец о настоящем «бурсаке». Да и чего говорить – память тут же услужливо показала, какой была его собственная жизнь в дальнем прошлом-будущем – как в поговорке переделанной – природа на потомках отдыхает!

– А вот ты непонятный, необычный. К тому же Юрием Львовичем нареченный – таких совпадений не бывает, на то воля Господа Бога нужна! Потому Смалец и удивился несказанно с первого дня – пришел с одним человеком в монастырь, а вместо него появился другой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Кошевой атаман усмехнулся – Юрий с трудом выдержал тяжелый взгляд его пронзительных глаз. Но опять промолчал – просто не знал, что отвечать в такой ситуации.

А Сирко заговорил дальше:

– «Бурсака» мы хорошо знали – никчемный он совсем, юродивый – а ты иное дело. И крови Галицких, в том нет сомнений, а потому почесть тебя за самозванца права не имею, пока рассказ твой не выслушаю. Но вначале вопрос тебе один задать хочу – с того дня, когда ты со Смальцом встретился, изменилось твое отношение к добру и злу? Осознал ли ты что это такое, и как теперь понимаешь?!

Юрий опустил глаза, не выдержав пронзительного взгляда старого «характерника», что пылающим клинком впился в него. Все банальные слова, что хотел сказать, исчезли, и, поджав губы, ответил честно – лгать не было смысла, да и опасно.

– Этот вопрос задавал однажды человеку, с которым имел когда-то разговор. Он мне так ответил. Добро есть набить морду соседу, разложить и изнасиловать его жену, отобрать имущество. А зло, это когда твой сосед делает все это, но только уже с тобою!

Сирко усмехнулся, горящий взгляд атамана погас. Затем он негромко, но с одобрением произнес:

– Это две разные стороны добра и зла – главное, понять, на которой ты находишься. И кто твои друзья и враги. Ты, похоже, это понял, и не тыкаешься теперь как слепой телок в поиске коровьего вымени. Так что рассказывай свою историю, а я ее послушаю. Попробую отделить зерна от плевел и понять, что с тобой делать.

– Повесть о моей жизни невероятная, батька, чтобы в нее любой здравомыслящий человек мог поверить!

– Считай меня тем, кто готов поверить в то, чего быть не может. И рассказывай все, что на душе лежит, как на исповеди. И не торопись – времени у нас много, буду слушать твой рассказ внимательно. И лишь потом судить да рядить буду, как с тобой поступить.

– Тогда выслушай меня, атаман…

Юрий задумался на минуту, мучительно размышляя с чего ему начать свой рассказ. И решил рубануть сразу:

– Все дело в том, что появился я на свет в 1992 году от Рождества Христова, в том самом будущем, что еще не скоро наступит…

Глава 7

– Это хорошо, что ты ничего толком не помнишь, что происходило, – у атамана потемнело лицо во время долгого монолога Юрия, он только несколько раз спрашивал и уточнял. Да курил люльку, окутавшись клубами густого табачного дыма, о чем-то напряженно размышляя.

– Почему, батька?

– Да потому что писать будешь свою книгу, а не переписывать страницы чужой, которые ты толком не знаешь! И не будешь стремиться воссоздать подобие уже пройденного и прожитого!

Иван Сирко взглянул на Галицкого – глаза атамана почернели, а горделивая осанка с широко развернутыми плечами чуть ссутулились, будто от неимоверной тяжести взвалившейся на пожилого человека.

– Я знаю, что ты сказал правду, ведаю, что не безумный, хотя любой другой тебя за такового примет. Вот только более никому не вздумай о том говорить, даже под пытками, ибо после сказанных слов еще горшие муки примешь. Даже на исповеди батюшке, которому доверие испытывать будешь – никогда не признавайся! Никогда! Иначе… Лютую смерть в костре примешь!

– Я понимаю…

– Не было тебя там, в тех будущих сатанинских временах! Не было – а лишь сон кошмарный, да дьявольское наваждение! Так и запомни намертво, княже! Один токмо сон!

Атаман замолчал, Сирко даже прикусил губу, мучительно размышляя, а Юрий боялся произнести даже слово, чтобы не помешать. Так медленно текли минуты, пока Сирко не промолвил:

– Татарок изрубил в юрте, потому что они тебя к отступничеству от веры склоняли?

От неожиданности Галицкий остолбенел – он не думал, что от кого-то может услышать такой вопрос, ведь свидетелей не осталось. Иван Сирко лишь усмехнулся, глядя на побледневшее лицо парня.