Не отрекаются, любя... (СИ) - Лабрус Елена

«Ты не можешь подписать ни одного документа сам»?..

А кто может?  

Они сели в машину, и Марк спросил:

— Что за хрень происходит вокруг Веры? — Он показал пальцем на Мамая. — И не вздумай изображать глухонемого, а тем более мне врать.

Мамай тяжело вздохнул, посмотрел на свои командирские часы — большой циферблат, крупные цифры — протёр стекло рукавом, а потом только сказал:

— Эта хрень началась ещё до твоего рождения.

— Ну хорошо хоть не тогда, когда рыбу в нашей реке ещё ловили костяными крючками, — усмехнулся Марк. — Я прекрасно понимаю, что когда-то и мой отец был молод и горяч, и ты был посвежее. Но давай я облегчу тебе задачу и спрошу прямо. Кто её отец?

Глава 19. Вера

— А что было потом? — спросила Файлин.

У неё был такой красивый смех, как серебряный колокольчик, и такой приятный голос, что Вера невольно улыбнулась.

— Потом мы переехали, осенью я пришла в новую школу, оказалось с тем позёром в одном классе, — ответила Вера. — И, конечно, без памяти в него влюбилась.

— Сколько вам было? — стояла Файлин с сырой глиной в руках и заворожённо слушала, замерев над своей работой.

— Как Ромео и Джульетте, — улыбнулась Вера. — По четырнадцать. Так нас потом и прозвал весь город. Ромео и Джульетта.

— Ну, конечно! Марк с друзьями пришёл в вашу школу и ударил твоего парня, повздорив совсем как Меркуцио и Ромео, когда те пробрались на бал в дом Капулетти. И обида, что затаил на него твой будущий муж, как затаил на Ромео обиду уязвлённый Тибальд. А ваши родители тоже были в ссоре? — размяв в руках глину она наощупь приложила её к незаконченной работе. Кажется, это должен быть чей-то нос, а может, член — Вера была не уверена.

— Родители? Не знаю. Нет, — пожала Вера плечами. Эта мысль никогда не приходила ей в голову. Она перехватила проволоку, из которой делала небольшой пробный каркас и тоже вернулась к работе. — Если только моя мама. Она Марка всегда недолюбливала. А отец…

С отцом в Вериной жизни было трудно.

Тот день, когда они шли на встречу с отцом — Вера в нарядном платьице с бантами и волненьем: «Мой папа!» — а отец так и не пришёл, разбил её детское сердечко вдребезги.

Ей было чуть больше, чем Ваньке сейчас, и она навсегда запомнила, как до закрытия не хотела уходить из парка, где они должны были встретиться, а потом до темноты сидела во дворе на лавочке под дождём, упрямо и бессмысленно надеясь, что папа придёт.

Но он не пришёл.

Может, потому она так болезненно и пережила, что Марк её бросил. Может, потому боялась, что он покорит доброе и открытое сердечко её сына, а потом тоже… не придёт.

— А что с ним случилось? — спросила Файлин. — С твоим отцом?

— Его убили, — вздохнула Вера. — Заказали. Он держал сеть казино. Не здесь. В соседнем регионе, где теперь открыли игровую зону. Тогда там шёл передел территории и его «устранили». Но мы с мамой узнали всё это уже сильно потом.

— Значит, он вас скрывал? Отправил сюда, а сам остался там?

— Может, и так. А, может, дело в маме, его гордости и её работе: ей предложили хорошую должность, и мы переехали. Но отец приезжал, — кивнула Вера. — Они с мамой не были женаты. Но, мне кажется, он очень меня любил. Впрочем, как и я его. Хотя… что бы я тогда понимала, — вздохнула она.

— Детская любовь она самая сильная. Она же безусловная, — понимающе кивнула Файлин и тоже вздохнула.    

Вера приходила в особняк пятый день. Но у неё было ощущение, что они знакомы с Файлин всю жизнь. Так легко они разговорились. Так хорошо друг друга понимали. Вера торопилась с утра «на работу», ловя себя на мысли, что хочет ещё вот этим с ней поделиться. И вот это обязательно рассказать.

И Файлин отвечала ей взаимностью.

Перед тем как приехать с набросками плана, Вера нашла в интернете сайт скульптора Монго. Почитала её биографию, посмотрела её работы.

С отцом Файлин тоже всё было непросто. Файлин родилась в Африке, в племени монго̀, в глубине тропического леса, в Демократической Республике Конго, так что можно сказать Монго — не псевдоним, а её родовое имя. Её отец работал на плантации масличной пальмы, а Ваан гостила у владельца этой плантации — так они и познакомились. Так и родилась Лина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Не будь она альбиносом, кожа у неё наверняка была бы тёмной. Не будь у её матери такие сильные смешанные гены, возможно, Файлин наследовала бы плоский нос, широкие ноздри, курчавые волосы и характерные африканские черты отца. Но природа распорядилась имеющимся набором удивительно гармонично: высокие скулы матери, крупные губы отца, прямые волосы кого-то из европейских предков и отсутствие меланина.

Но главное, она наделила Файлин исключительным талантом.

Вера нашла в сети, что после выставки в Лондоне её даже сравнили с Камиллой Клодель, ученицей и страстью великого Родена. То же одиночество, та же пронзительная сексуальность, застывшая в глине. Только если работы Клодель были менее откровенны, чем у Родена, то работы Монго переплюнули даже его. Глубоко интимные произведения, чувственные как «Экстаз святой Терезы» (в этом отзыве её сравнили с Бернини), откровенные и провокационные, вызывающие и удивительно натуралистичные, они звучат как гимн мужской красоте, воспетый женскими руками…

То, что увидела Вера в этой студии, полностью подтверждало мнение экспертов — созданные ей мужские тела, были потрясающими. Руки, губы, изломы шей, изгибы спин, напряжённые мышцы, лица, искажённые чувствами, не казались каменными — они казались живыми, стонущими, замершими в наивысший момент сексуального наслаждения, переживающие кульминацию страсти и блаженства.

У Веры чесался язык спросить: сколько у тебя было мужчин? Все они были такими разными: стройные юноши и мускулистые старцы, истекающие кровью охотники и пронзённые стрелами воины, словно переживающие не предсмертную агонию, а свой последний экстаз. Но умирающие и страдающие, или подглядывающие и мастурбирующие, предающиеся запретным утехам или греховным мечтам — все они казались Вере реальными.

Каково же было её удивление, когда Лина сама вдруг сказала:

— Меня часто спрашивают сколько у меня было мужчин. И обычно я напускаю тумана. Но на самом деле он был один.

— Один? — выдохнула Вера. Нет, она и сама не могла похвастаться особым разнообразием, но в тот момент была поражена. Но как? — оглянулась она. — Вот это всё.

— Вот это всё — один мужчина, — улыбнулась Файлин. — И целый мир, что был заключён для меня в нём.

— Боюсь спросить, он реальный?

Файлин кивнула.

— И как его звали?

— Гриша, — пожала плечами Файлин.

— Гриша?!

— Ну можно, конечно, Григорий, — улыбнулась девушка в ответ. — Именно так он и представился. Но я звала его просто Рррр.

— Рррр? Почему? — удивилась Вера.

— Потому что волк. Потому что одинокий. Плохой, дерзкий, опасный. Раненый, сильный, злой. Потому что люблю. До сих пор.

Вера сглотнула подступивший к горлу ком.

— Он погиб?

— Нет, — покачала головой Файлин и опять склонилась над работой. — Просто я его больше не хотела видеть. Не могла. Попросила больше никогда не искать со мной встречи. И сама не искала.

— Я тебя расстроила своими вопросами? — почувствовала Вера себя неловко, глядя на её поникшие плечи.

— Нет, — снова покачала головой Файлин. — Просто заставила вспомнить то, что не хотелось вспоминать.

— Наверное, я понимаю, — вздохнула Вера. — Я тоже долго не могла даже думать о Марке. В городе, где всё о нём напоминает, это было непросто. Как, наверно, и тебе, создавать эти скульптуры с мыслями о нём. Но у нас совсем другая история. Он меня бросил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Почему? — подняла голову Файлин. И вопрос словно прозвучал эхом.

— Потому что у него была другая жизнь, о которой я ничего не знала. И хотела бы знать, но, боюсь, он не хотел меня в неё пускать. А, может, старался от неё уберечь. Мне кажется, он был наёмником или кем-то вроде того, судя по шрамам на его теле, которых становилось всё больше. Он ушёл, потому что должен быть сильным, а я делала его слабым и уязвимым. А может потому, что мы просто переросли наши детские отношения и каждый пошёл своей, взрослой дорогой. Мог бы пойти.