Оксюморон - Максим Владимирович Альмукаев

и с детьми можно, сам в детстве дяде руку тянул.

– Ну что же – сказал Вакитка – тогда прошу вас следовать за мной, уважаемый Алексей Иванович, я буду очень счастлив принимать Вас у себя, (нет–нет, дорогой читатель, это отнюдь не опечатка, ибо мой собеседник интонационно произнёс слово “Вас” с большой буквы) в качестве гостя в моей скромной обители.

Пройдя по покрытой всё тем же ровнейшим изумрудным газоном лужайке, мы поднялись по ступеням на террасу. На террасе нас уже ждал изящный и явно очень старый стол возле которого стояли три стула на красиво изогнутых ножках. На столике стоял высокий изящный кофейник, сливочник, кажется так называется посуда для сливок, хрустальная чашка с сахаром и три чашки из которых поднимался живописный пар.

– Я думал Маруся с нами останется – сказал Вакитка, по всей видимости, объясняя мне смысл нахождения на столе третьего прибора.

Усевшись на стул он взял свою чашку и сделал маленький деликатно-дипломатичный глоток. Поставив чашку на место, он вновь внимательно посмотрел на меня. Признаться, мне всё труднее было выдерживать на себе этот взгляд. Странный это был взгляд. Не помню кому из великих прошлого принадлежат слова, что дети, это очень древние души в очень молодых телах. В тот момент за тем столом я был готов подписаться под каждым словом этой когда-то показавшейся мне довольно надуманной сентенции. Когда на меня смотрел Вакитка мне казалось, что на меня смотрит кто-то другой. Кто-то кто не в силах сорвать скрепившую его темницу-тело печать вынужден вершить предначертанное ему руками этого тщедушного существа. И в данном случае этот кто-то совершенно явно имел отнюдь не самую добрую природу.

– Алексей Иванович – сказал хозяин – по вашим глазам я вижу, что вы хотите меня о чём-то спросить. Если да, то прошу не стесняйтесь и берите сливки, они исключительно свежие.

Я решился.

– Маруся рассказала мне, что ваш отец был чиновником и его убили, это правда?

Не знаю зачем я задал именно этот вопрос. Наверное, затем, чтобы вызвать в нём настоящие эмоции, которые не в силах будет скрыть та непроницаемая холодная маска которую в данный момент представляло его лицо.

– Правда, – ответил он.

В его голосе я уловил или мне показалось что уловил какие-то новые, тёплые нотки, хотя на его лице при этом не дрогнул не единый мускул.

– Маруся сказала, что вы заменили отца на его служебном посту.

– Устаревшая информация – ответил Вакитка поморщившись, словно мы пили не кофе по-турецки, а прокисшую информацию.

– Маруся отстала от общественной жизни – сказал он – скажу вам, Алексей Иванович, по секрету она напоминает мне всё больше ту глупенькую актрису, которая ещё пытается кривляться перед камерами, в то время как все её подруги уже в открытую живут проституцией.

Я не знал какую именно актрису имел в данном случае он, но в моём понимании под подобное определение могли бы попасть многие известные мне “актрисы”.

– Совсем перестала вникать в жизнь города. – закончил он, смешно по-детски хмурясь.

– Об этом она тоже говорила – улыбнулся я.

– Я временно замещал отца, – продолжал мальчуган – а сейчас я вернулся на свой прежний пост.

– Какую же должность вы занимаете теперь? – спросил я.

– Я – глава комитета по беспризорникам – сказал он, и тут же резко повернув голову посмотрел в сторону, словно оттуда вот-вот должна была появиться толпа беспризорников которая сметёт его с занимаемого им поста.

– А что, взрослых для этого в городе нет?

– Для этого нет – довольно резко отрезал Вакитка.

– Извините, – решил я сменить тему разговора – но когда я, то есть мы с Марусей, увидели вас, вы кажется были заняты тем, что…

– Почему кажется? – перебил меня Вакитка – Я Владимира наказывал.

– …В связи с этим мне бы хотелось спросить у вас, – я решил не упускать нить разговора из своих рук – как вам самому кажется, у людей, которые убили вашего отца были на то какие-нибудь основания, учитывая те методы, которые вы применяете по отношению к ним? Взять хотя бы того же Владимира.

Честно говоря, задавая свой вопрос я не до конца был уверен, что выбрал удачную формулировку, но дальнейшее показало, что все мои опасения были напрасны. Этот ребёнок был дьявольски умён.

– Видите ли, Алексей Иванович, – сказал он, сделав перед этим очередной маленький глоток из своей чашки – я понимаю ваш интерес. Вас должно быть возмутила увиденная вами процедура там, в беседке. Но всему этому есть простое объяснение. Вот вам, дорогой гость, наверное, кажется, что люди бывают плохими и хорошими. И вы, разумеется, застав меня за тем, показавшимся вам не хорошим занятием, не мудрствуя лукаво отнесли меня в разряд плохих. Но позвольте изложить вам своё видение этого вопроса. Не на хороших, и плохих, и уж не приведи бог на чёрных и белых с моей точки зрения делятся люди. Нет. Это было бы слишком просто. Люди, дражайший мой гость, делятся на тех, кто достоин уважения, и тех, кто уважения не достоин. Вот и вся недолга.

– Интересно, – сказал я, чувствуя, как во мне поднимается холодная волна гнева – давно хотел задать вопрос кому-нибудь вроде вас: а кто решает достоин человек уважения или нет?

– Ну дорогой Алексей Иванович, – Вакитка осклабился – тут вы как говорится может и не хотели, но в птицу попали, задав этот вопрос именно мне. У меня ответ давно готов. Решение поэтому, к слову, весьма не тривиальному вопросу принимает никто иной как сам человек. Сам, собственноручно, добровольно и будучи в здравом уме. Остальным лишь остаётся делать выводы по поводу его решения. Другое дело, что не всегда человеческая природа, введённая в заблуждение шестой главой книги Бытия, и его истинное место под солнцем, занимаемое им в соответствии с его потенциалом, находятся в полном согласии. Тогда нужно применять методы стимуляции. Как гласит древняя китайская пословица: “Везде, где есть китайские крестьяне, Бог посадил бамбук”. Метко замечено, не находите?

Я согласно кивнул. Он продолжал.

– Китайская, настоянная на веках наблюдательность, очень чётко провела прямую зависимости между осознанием своего места в муравейнике каждого китайского крестьянина и возможностью применить росший по всюду бамбук в качестве палки к его натруженной, терпеливой спине. Понимаете? Вижу что мне следует развить свою мысль. Ну что же попробую объяснить попроще. Вот взять хотя бы вас…

При этих словах я невольно насторожился.

– Понимаете ли, дорогой Алексей Иванович – продолжал Вакитка – в нашем доме есть очень древняя традиция, ну