Долина пламени - Генри Каттнер

Он вспомнил цивилизацию, свой мир. И осознал в нем себя Брайана Рафта. Он больше не был тупой, хотя и чувствующей машиной для всасывания корма.

И тогда мерцающий свет еще сильнее накрыл его своим саваном. И Сад Харна обрушил на Рафта все свои запахи. Но Рафт неожиданно и отчетливо вспомнил другой Сад, и Дерево, и его запретный плод, и вспомнил слова: «Не ешьте от него».

Ты же знаешь, что такое — быть голодным, Брайан Рафт. Ешь, как я ем. Познай блаженство, которое познал я.

Голос был спокойным, холодным, далеким, он обольщал, ему невозможно было сопротивляться — и он будил память. Чувство чего-то знакомого становилось все ощутимее — это незримое присутствие в Саду было известно Рафту, только по-другому, не так, как сейчас.

И он вспомнил: «И сказал змей жене: нет, не умрете».

От осознания этой мысли Рафт содрогнулся, и вслед за этим его охватила слепая, безграничная ярость. Мышцы напряглись, дрогнули, и он попытался встать, но не смог.

Ковер сковал его движения, захлестнул Рафта, пока он неподвижно лежал.

И все-таки Рафт мог двигаться. С огромным усилием он оторвал руку от туловища и нащупал рукоятку кинжала. Он ощущал предательские объятия Сада, готового поглотить его, запеленутого и беспомощного.

Физическое ощущение плена и замкнутого пространства было невыносимо — страх холодным обручем сдавил горло, и тогда Рафт приподнял кинжал и ударил. В приступе панической, слепой ярости он кромсал живую ткань ковра, пока тот не превратился в клочья. Самым ужасным было то, что Оно не пыталось уйти, отступить от ударов Рафта. Оно позволило искромсать себя кинжалом, превратившись в месиво. Рафт поднялся и, спотыкаясь, отошел под сомнительную защиту желтоватого леса. Он жадно ловил ртом свежий воздух и чувствовал себя скверно и мерзко, как после отравления.

Ему было трудно смириться с тем, что его собственные чувства оказались по сути животными и едва не погубили его!

Какая же чудовищная, необратимая эволюция могла создать этот дьявольский Сад?

Это было нечто большее, чем просто симбиоз. Внутри этих стен все формы жизни слились в единое целое. Снаружи на исполинских деревьях разные виды животных убивали друг друга, питались, размножались и умирали. Но здесь, в Саду, где животная жизнь была неотделима от растительной, все виды постоянно поглощали друг друга, переходя из одного в другой.

Но ведь какой-то один вид должен быть господствующим!

И Рафт увидел его.

В глубине леса под прозрачной полусферой, которая казалась несокрушимой, лежала бесформенная живая масса. Рафт, поддавшись внутреннему импульсу, бросил в нее камень. Атака была безуспешной. Воспользоваться же револьвером он не решился, чтобы не спугнуть Паррора. Впрочем, и без того он был уверен, что пуля не оставит в этой живой массе даже следа. Серая масса плавала в бесцветной жидкости, а небольшие трубки-артерии уходили в землю.

Мозг? Лишь отчасти, подумал Рафт. Некоторые элементы были развиты чрезмерно, другие же казались рудиментарными. Но всего он понять не мог. Рафт еще сильнее, чем прежде, ощутил смутное, неуловимое зло, которое исходило от этой массы.

Это была рептилия. Здесь, в Саду, этот вид стал господствующим, он подчинил себе всю остальную жизнь и тем самым создал невероятную органическую взаимосвязь, в результате которой Сад превратился в единое целое. Вряд ли это существо обладало разумом. Инстинкты рептилий и млекопитающих различны, и даже при самой удивительной эволюции у рептилий, вероятно, не могло быть ничего общего с другими видами.

Единственной и очевидной целью существования этой рептилии было вкусовое наслаждение. Необходимость питания у этого существа переросла в чувственный экстаз и превратилась в его исключительную способность. Возможно, существо и обладало разумом, но он применялся лишь с одной целью — удовлетворить главный инстинкт этого чудовища.

Весь Сад, его живые деревья и живая плоть, был объят страшным, неистовым желанием: испытывать голод и утолять его. Деревья и животные поглощали то, что приказывал этот мозг, а потом они передавали свои ощущения рептилии, у которой из всех чувств осталось лишь одно.

Неприступное, чуждое, существующее ради собственного слепого наслаждения, — нечто ужасающее плавало под полупрозрачным куполом.

Рафт содрогнулся и ушел прочь. Он вновь без труда разыскал следы Паррора и Крэддока. Чем раньше он доберется до них, тем скорее выберется из Сада. Если только они сами не стали жертвой Харна.

Нет, не стали. Впереди себя Рафт заметил белесые колонны, а возле них различил склоненную фигуру, в которой он узнал Паррора — его прилизанные волосы и бархатистую бородку вокруг мощного подбородка. Хранитель Пламени мгновенно почувствовал приближение Рафта. Он быстро обернулся, глаза его превратились в две узкие щелки — но, быстро овладев собой, Паррор рассмеялся.

Тем временем Рафт пытался справиться с охватившим его гневом, который он уже не раз испытывал при виде этого холодного высокомерия и абсолютной самонадеянности.

— Выходит, от Дарума ты все-таки ушел, — таинственно улыбаясь, проговорил Паррор. — А ты хитрее, чем я думал. Как же тебе удалось разыскать меня?

Рафт ничего не ответил.

— Где Крэддок? — спросил он.

Паррор медленно повернул голову. Следуя за его взглядом, Рафт увидел неподвижно лежавшую за белесой колонной фигуру; глаза Крэддока были закрыты.

— Вон он. И не надо хвататься за нож. Я ему ничего не сделал.

Паррор закончил сматывать тонкую серебристую проволоку и, сунув ее в карман, нащупал в нем что-то еще. Когда он вынул руку, на ней была когтистая рукавица.

— Как-то раз в гневе ты дотронулся до меня, — вкрадчиво проговорил он. — Я этого не забыл. Ни ты, ни Крэддок мне больше не нужны, — почти промурлыкал он. — У меня есть еще одна рукавица, возьми ее.

— Благодарю, но о себе я позабочусь сам, — сказал Рафт.

Неожиданно у него возникла идея, как поубавить прыть этого наглеца. И с каким наслаждением он сделает это с Паррором.

Рафт достал усыпанную драгоценными камнями рукавицу — ту, которую он прихватил из сокровищницы Дарума, и надел ее на правую руку. Паррор кивнул.

— А ты быстро учишься, — сказал он и согнул пальцы под своей рукавицей так, что темные когти угрожающе разошлись в стороны и вновь сомкнулись. Рафт изготовился и ждал.

Темные когти… В местах их соединения с рукавицей они сверкали ярким металлическим блеском, но остальные три дюйма отточенной стали были окрашены в темный цвет. Рафт неожиданно догадался, в чем было дело. Если эти острые, как бритва, когти разрежут его кожу, он умрет даже от неглубокой царапины.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});