Две богатенькие малышки - Миньон Эберхардт

Эмми воспрянула духом, прогуливаясь из конца в конец Английской набережной и вдыхая целительный ароматный воздух. Она снова начала с радостью предвкушать завтрашний день и даже следующий час. Такого не было с ней давно — с того самого момента, как она вошла в дом Дианы и увидела убитого человека… Она не позволяла себе думать о том, что Диана встретит Рождество в тюрьме. И, возможно, так будет еще долгие, долгие годы…

Джастин тоже расцвел. В первый же день он нашел магазин, где можно было рассчитывать на ежеутреннюю свежую фиалку, а также обзавелся новыми приятелями — партнерами по бриджу. Иногда он гулял с Эмми. Она чувствовала себя так, словно выздоравливала после долгой, тяжелой болезни.

— Живи нынешней минутой, Эмми, — сказал ей как-то Джастин. — Живи настоящим. Это единственное, в чем человек может быть уверен. Ой, — воскликнул он, глянув на часы, — настало время сыграть партию-другую в бридж. Ты ведь не будешь скучать без меня?

— Нет.

Но четыре светлых ярких дня пролетели быстро, и день Рождества и прилета Дуга надвигался с пугающей неотвратимостью. Эмми охватило смутное, тревожное чувство. Как ни гнала она его, оно возвращалось вновь. В тот самый день, рано утром, она купила обоим мужчинам подарки — по берету и шарфу, а после обеда они с Джастином отправились в аэропорт встречать Дуга.

Эмми сразу же, не дожидаясь вечера, отдала Джастину его берет и шарф — в их семье было принято обмениваться рождественскими подарками прямо с утра. Джастин пришел в восторг и радовался, как ребенок, — его в отличие от Эмми не терзали тревожные предчувствия. Собираясь в аэропорт, он облачился в синее пальто, просторные серебристо-серые брюки и замшевые туфли того же цвета, лихо заломил новый берет набок и выглядел немыслимо молодо, хотя по-прежнему напоминал денди эдвардианской эпохи.

Дуг бежал им навстречу, перебросив пальто через руку.

— Как здесь здорово!

Он легонько чмокнул Эмми в щеку и пожал руку Джастину. Едва они сели в такси, как тревога Эмми бесследно испарилась: муж ее сестры вел себя непринужденно, естественно, бурно восторгался морем, рассказывал, какая ужасная погода — беспрерывные метели — стояла все эти дни в Нью-Йорке…

Вечером, после ужина с шампанским (Джастин всегда заказывал его, когда пребывал в радужном расположении духа), Дуг вручил им подарки: еще один шикарный шарф, при виде которого у Джастина загорелись глаза, и крохотную золотую брошку для Эмми в форме четырехлистного клевера[1].

— Я знаю, у тебя море драгоценностей, — робко произнес он,— но я подумал, что, может быть, эта безделушка…

— Мне очень нравится, — просто сказала Эмми, поблагодарила его и вдруг вспомнила о подарке Сэнди, — золотой танцовщице. А она ведь за все эти дни не отправила ему даже открыточки…

Но ужин прошел прекрасно. Потом они гуляли по набережной, где с одной стороны горели и переливались разноцветные огни Ниццы, а с другой — шелестело ночное море, простирающееся до самых берегов Африки. Рождественским утром Эмми и Дуг отправились в церковь, а Джастин хитро заявил, что каменные ступени слишком круты и холодны для его старых косточек, причем выглядел он при этом совсем молодо и бодро.

Всех троих словно опьянил воздух свободы — свободы от дома, от убийства и его последствий. Это длилось целую неделю. Они наняли машину, раскатывали по побережью, куда душа пожелает, и ни разу не встретили знакомого лица. Они ездили вверх-вниз по Ривьере, от Канн до Кап-Фера, прокатились в Грасс, где воздух был напоен ароматом цветов, которым суждено превратиться в духи… На старом цветочном базаре в Ницце они купили столько цветов, что комната Эмми стала напоминать оранжерею: гвоздики, мимоза, розы, фрезии… В Вильфранш, в ресторанчике, они ели рыбу, тушенную в белом вине. Они резвились беззаботно, как дети, и Эмми чувствовала себя предательницей по отношению к Диане. Она знала, что Дуг пишет жене — однажды он сказал, что передал Ди привет от нее. Однако сам он не получал от нее писем, а если и получал, то Эмми не знала об этом, потому что Дуг взял за правило самолично забирать по утрам почту, состоявшую главным образом из рождественских открыток.

В канун Нового года они отправились потанцевать. Эмми надела единственное взятое с собой нарядное платье из белого шифона с еле заметным светло-зеленым оттенком и с вызовом, словно тетушка Медора в этот миг наблюдала за ней, приколола к плечу брошку — четырехлистный клевер. Дуг сразу заметил это, и глаза его засияли. Он сказал, что платье Эмми похоже на белую сирень. Это был единственный комплимент, который он себе позволил.

Когда Дуг пригласил Эмми на танец, ее укололо какое-то нехорошее предчувствие. Она сказала себе, что это глупо, и встала. Дуг танцевал прекрасно, да и сама музыка вселяла радость. Ни разу он не привлек Эмми к себе слишком крепко, ни разу не прижался щекой к ее волосам, ни разу не сжал ее руку. Настал Новый год, часы начали бить двенадцать, свет на несколько мгновений погас, и все, кто был в зале, расцеловались, но Дуг лишь легонько коснулся губами ее щеки.

Ночь на второе января принесла первую тревожную весть из дому: позвонил Сэнди.

— Надеюсь, что не разбудил тебя. У вас, наверное, уже за полночь?

— Неважно. — Эмми заставила себя открыть глаза, включила ночник и сонно сказала: — С Новым годом.

— И тебя с Новым годом. Но я звоню не за этим.

Сердце у Эмми бешено заколотилось, она рывком села на постели.

— Диана?!

Нет-нет, с ней все в порядке. Я ездил к ней на следующий день после Рождества. Она молодец, хорошо держится. Тут другое… Агнес пропала.

— Ох,— Эмми с облегчением откинулась на подушки.— Агнес вечно пропадает. Она сказала, что едет к племяннице и…

— Нет. — Голос Сэнди звучал громко и ясно. — Она туда не доехала. Тревогу подняла как раз ее племянница. Она вспомнила, что мистер Бигем — ваш семейный адвокат, и позвонила ему, чтобы через него связаться с тобой. А он поручил это мне, потому что сам лежит со сломанной ногой. Этот старый болван решил поучить свою внучку кататься на коньках на Рокфеллер-Плаза. Дело в том, что Агнес должна была приехать к племяннице, но не приехала и, насколько известно мне, нигде за все эти дни не объявлялась.

— Но… Сэнди, у нее могли найтись какие-нибудь другие дела!

— Нет, — твердо сказал Сэнди. — Племянница сказала, что Агнес везла рождественские подарки детям. Этим она никак не могла пренебречь.

Эмми несколько мгновений подумала:

— Это верно. А в больницах ты узнавал? Вдруг она попала в аварию?

— Узнавал. Нигде ее нет. Я и в твоей квартире был, разговаривал с уборщицей, которую наняла Агнес. Она тоже сказала, что та уехала к племяннице. В последний раз она видела Агнес на следующий день после твоего отъезда. У тебя есть хоть какие-то догадки о том, где она может быть?

Эмми вдруг пробрал озноб, словно зловещая черная туча, преследовавшая их семью в Нью-Йорке, догнала ее и здесь.

— Нет. Агнес не из тех, у кого есть друзья.

— Тогда мне придется заявить в Отдел по розыску пропавших без вести.

— Ты что?! Да Агнес с ума сойдет!

— У тебя есть другие предложения?

У Эмми упало сердце.

— Не знаю, что делать. Но я чувствую, поверь, что она вот-вот объявится и все объяснит.

— Ее племянница почему-то так не думает. Ладно, я заявлю в отдел. У тебя есть ее фотография?

— С собой нет. Но постой. Скажи уборщице, а еще лучше управляющему домом — он тебя знает, — чтобы пустили тебя в квартиру. Дома есть альбом с семейными фотографиями, только я не помню, где он лежит. Скорей всего, в маленькой библиотеке рядом с гостиной, в одном из шкафов. Ну помнишь, та маленькая комнатка, темная, в которую мы редко заходим.

— Хорошо. Ну а у тебя как дела? — спросил он запоздало.

— Все прекрасно.

— Дуг, надо полагать, с вами?

— Да, он приехал накануне Рождества.

— Ну отдыхайте. Если появятся какие-нибудь новости об Агнес, я сразу дам тебе знать.

Раздались короткие гудки. Эмми медленно повесила трубку. Голос Сэнди словно вернул ее в Нью-Йорк и наполнил ощущением прошлогодней трагедии… Она стала думать про Агнес. Господи, как не хочется, чтобы ее фотография попала в полицию, чтобы ее разыскивали как пропавшую без вести…

Действительно, не привезти детям племянницы подарки к Рождеству — это совсем не похоже на Агнес. Вот что на нее похоже, так это вернуться домой в любой момент как ни в чем не бывало с неприступным и невозмутимым видом…

Эмми понимала, что пока она здесь, она ничего не может сделать. Но уснуть она уже не смогла. Устав ворочаться в постели, она встала, распахнула высокие окна и принялась наблюдать, как из-за моря поднимается багрово-огненный шар солнца…

Она не рассказала о звонке Сэнди ни Джастину, ни Дугу. Незачем их волновать. К середине дня ей даже удалось убедить себя, что скрытная Агнес просто-напросто отправилась не к племяннице, а к кому-то другому и со дня на день вернется домой. Черная туча, повисшая над ней в тот миг, когда она услышала голос Сэнди, не улетела и не рассеялась, но Эмми все равно решила ничего не говорить мужчинам.