Двенадцать рассказов-странников - Габриэль Гарсиа Маркес

Они поженились три дня назад в Картахене-де-Индиас, за десять тысяч километров отсюда, к удивлению его родителей и к разочарованию родных Нены Даконты. Примем благословил их ни много ни мало сам архиепископ, примас той страны. Никто, кроме них самих, не понимал, в чем тут дело, как зародилась эта непредвиденная любовь. А началась она за три месяца до свадьбы, воскресным днем на море, когда шайка Билли Санчеса взяла приступом женские раздевалки на курорте Марбелья. Нене Даконте только что исполнилось восемнадцать, она недавно вернулась из сент-блезского пансиона «Шатлелени», что в Швейцарии, без акцента говоря на четырех языках и виртуозно играя на тенор-саксофоне, и это было ее первое после возвращения воскресенье на море. Нена разделась догола и как раз собиралась надеть купальник, когда соседние кабинки обратились в бегство и послышались крики атакующих, но она так и не поняла, что происходит, пока задвижка на ее двери не разлетелась в щепки и перед нею не предстал разбойник неописуемой красоты. На нем были только плавки с рисунком под леопарда, а тело было нежным, гибким и загорелым, как у жителей побережья. На правом запястье был надет наручник римских гладиаторов, а вокруг кулака намотана железная цепь — смертоносное оружие в драке; на шее висел образок без святого, трепетавший в такт вспугнутому сердцу. Билли с Неной учились вместе в младших классах и много раз играли в пиньяту на днях рождения, поскольку оба принадлежали к местной знати, вершившей судьбы города еще с колониальных времен: но они так давно не виделись, что с первого взгляда не узнали друг друга.

Нена Даконте застыла как вкопанная и даже не попыталась скрыть свою умопомрачительную наготу. Тогда Билли Санчес довершил мальчишеский ритуал: спустил леопардовые плавки и показал ей своего могучего, вставшего в полный рост зверя. Нена взглянула на него открыто и без удивления.

— Я видала побольше и потверже, — сказала она, подавляя ужас. — Так что ты подумай хорошенько, стоит ли связываться, ведь со мной тебе придется заткнуть за пояс негра.

На самом же деле Нена Даконте не только была девственницей, но даже голого мужчину — и того в жизни не видела. Однако вызов ее возымел действие: в припадке бессильной злобы Билли Санчес саданул по стене кулаком с намотанной цепью и раздробил себе кости. Нена отвезла его на своей машине в больницу, выхаживала его, пока он не выздоровел, и в конце концов оба, честь по чести, постигли науку любви. Они проводили тяжкие июньские дни на внутренней террасе дома, в котором прожили шесть поколений Даконте, она наигрывала модные песенки на саксофоне, а он сидел с загипсованной рукой и смотрел на нее из гамака с неизбывным удивлением. В доме было бессчетное количество громадных, во всю стену, окон, выходивших на гнилостную лужу залива, и дом этот был одним из самых больших и старинных в районе Ла Манга и, без сомнения, самым безобразным. Но выложенная в шахматном порядке плиткой терраса, на которой Нена Даконте играла на саксофоне, была тихой заводью в послеполуденном зное и выходила в тенистое патио, где росли манго и бананы, а под ними была могила без надписи, еще более древняя, чем дом и память семьи Нены Даконте. Даже полнейшие профаны в музыке считали звуки саксофона неуместными в столь знатном доме. «Гудит как пароход», — сказала, услышав их впервые, бабушка Нены Даконте. Мать тщетно пыталась заставить ее играть по-другому, а не так, как Нене было удобно: высоко забрав юбку и раздвинув ноги; да и чувственность такая была, по мнению матери, вовсе необязательной для музыки. «Мне все равно, на чем ты играешь, — говорила она, — лишь бы ты держала ноги вместе». Но именно эта атмосфера прощальных пароходных гудков и кровожадной любви и позволила Нене Даконте пробить броню ожесточенности, которой окружил себя Билли Санчес. Она увидела, что печально известный хулиган, которому все сходило с рук из-за его знатного происхождения, на самом деле — испуганный и ранимый сирота. Они так сблизились за то время, пока у него срастались кости на руке, что он сам изумился стремительности, с которой нахлынула любовь, когда одним дождливым вечером она, оставшись с ним вдвоем в доме, привела его в свою девичью постель. И почти две недели они в это же самое время резвились голышом под ошеломленными взглядами портретов национальных героев и ненасытных бабушек, блаженствовавших до них в раю сей исторической постели. Даже в передышках они не одевались, а валялись раздетые, открыв окна и вдыхая вонь пароходов в бухте и прислушиваясь вместе с безмолвствовавшим саксофоном к знакомым звукам, доносившимся из патио, к неподражаемому кваканью жабы под бананом, к воде, капавшей на безымянную могилу, к естественному ходу жизни, познать который у них не было времени раньше.

К возвращению родителей Нены Даконте они уже настолько преуспели в науке любви, что жизнь сводилась у них только к этому, и они занимались любовью когда угодно и где угодно, стараясь каждый раз изобрести ее заново. Вначале они совершенствовались в спортивных автомобилях, которыми отец Билли Санчеса пытался загладить свою вину перед сыном. Потом, когда автомобили стали для них пройденным этапом, они забирались по ночам в пустые раздевалки Марбельи, где их впервые свела судьба, и даже проникли в маскарадных костюмах во время ноябрьского карнавала в номера бывшего квартала рабов «Гефсиманский сад», под крылышко к сводницам, которые всего несколько недель назад вынуждены были терпеть Билли Санчеса с его бандой каденерос[19]. Нена Даконте предавалась тайной любви с тем же неистовым самозабвением, которое раньше растрачивала на саксофон, так что, в конце концов, укрощенный ею разбойник понял, что она имела в виду, говоря, что с ней ему придется стать негром. Билли Санчес всегда отвечал ей взаимностью и был столь же безудержен. Поженившись, они отправились в свадебное путешествие, и пока стюардессы дремали, пролетая над Атлантическим океаном, отдали дань любви, с трудом втиснувшись в туалет самолета и умирая больше со смеху, чем от наслаждения. Только они знали тогда, через сутки после свадьбы, что Нена Даконте уже два месяца как беременна.

Так что прибыв в Мадрид, они отнюдь не чувствовали себя пресыщенными любовниками, однако располагали достаточными резервами, чтобы вести себя с целомудрием новобрачных. Родители обоих все предусмотрели. Перед высадкой из самолета работник протокольного отдела Министерства иностранных дел поднялся в салон первого класса и вручил Нене Даконте шубку из белой норки с блестящими черными полосами, свадебный подарок ее родителей, а Билли Санчесу — барашковую куртку, последний писк моды в ту зиму, и ключи от машины, на которых не была указана марка — это был сюрприз, ожидавший его в аэропорту.

Дипломатическая миссия ждала их в зале для официальных лиц. Посол и его жена были старинными друзьями обеих семей, а посол к тому же был врачом, присутствовавшим при рождении Нены Даконте, и встретил ее с букетом роз, таких румяных и свежих, что даже капли росы казались на них искусственными. Смущенная своим довольно ранним замужеством Нена шутливо расцеловалась с послом и его супругой и взяла розы. При этом она уколола палец шипом на стебле, но нашла изящный выход из положения.

— Я нарочно это сделала, — сказала она, — чтобы вы обратили внимание на мое кольцо.

И действительно, вся дипломатическая миссия восхитилась блеском кольца, подумав, что оно должно стоить бешеных денег — не столько из-за самих бриллиантов, сколько из-за того, что кольцо было старинным и в очень хорошем состоянии. Никто, однако же, не заметил, что палец начинает кровоточить. Всеобщее внимание переключилось на новый автомобиль. Посол мило подшутил, приказав привезти машину в аэропорт, обернуть ее целлофаном и завязать наверху огромный золотой бант. Но Билли Санчес не оценил его юмора. Он так сгорал от нетерпения увидеть машину, что одним рывком разорвал обертку и аж задохнулся. Перед ним была последняя модель «бентли» с откидывающимся верхом и сиденьями из натуральной кожи. Небо было похоже на пепельную накидку, с Гуадаррамы дул резкий ледяной ветер, и стоять на улице было не особенно приятно, но Билли Санчес пока не ощущал холода. Он продержал дипломатическую миссию на улице, не отдавая себе отчета в том, что люди замерзают из-за своей вежливости, и не успокоился, пока не изучил машину вплоть до последнего винтика. Потом посол сел с ним рядом, чтобы показать дорогу в официальную резиденцию, где устраивался обед. По пути он пытался обратить внимание Билли на главные городские достопримечательности, но Билли Санчес был, по-видимому, полностью заворожен автомобилем.

Он впервые выехал за пределы своей страны. Дома Билли перепробовал множество частных и государственных школ, все время повторяя один и тот же курс, пока его с ореолом изгоя не вышибли в свободное плавание. Вначале вид города, не похожего на его родной город, кварталы пепельно-серых домов, в окнах которых средь бела дня горел свет, голые деревья, отдаленность от моря, — все нагнетало в нем чувство беззащитности, которое он старательно загонял внутрь. Однако чуть погодя Билли, сам того не подозревая, попал в первую западню забвения. Над городом пронеслась внезапная, безмолвная метель, первая в ту зиму, и когда, отобедав, молодожены вышли из дома посла, чтобы отправиться в путешествие во Францию, они увидели город в сверкающем снегу. Тут уж Билли Санчес позабыл про машину и на глазах у всех, прямо в пальто повалился посреди улицы на землю, испуская радостные вопли и осыпая волосы пригоршнями снежной пыли.