Мертвые сраму не имут... - Андрей Серба

Это будет тем, к чему всю жизнь стремился он, сын красавицы-болгарки, вступившей в любовную связь со знатным византийским сановником, находившимся при дворе болгарского кесаря. Ангел с детства ненавидел обоих: простолюдинку-мать, в доме которой он не видел того, чего желал, и вельможу-отца, для которого сына просто не существовало. Рано начав самостоятельную жизнь, он не верил ни в какие человеческие добродетели, мечтая о богатстве и славе, готов был идти к ним хоть по горам трупов, не обращая внимания на чужое горе и слезы. Пригретый боярином Самуилом, очередным любовником матери, он стал верным и надежным, орудием его постоянных интриг, постепенно, шаг за шагом приближаясь к своей заветной цели. И вот наконец-то представился случай, когда он сможет достичь всего столь желанного. Поэтому сейчас главное — не упустить этой счастливой возможности.

Желание Радула заехать за Цветаной никак не устраивало Ангела. Не встретив девушки в условленном месте, боярин мог заняться ее поисками или, того хуже, ждать ее появления те двое суток, о которых говорил утром. А то и другое являлось для десятского потерей драгоценного времени. И он решил идти напролом.

— Боярин, мне трудно говорить о том, что еще пришлось увидеть и услышать в замке. Однако я вынужден сделать это. Наберись мужества узнать страшную весть. Никто из нас никогда больше не увидит Цветаны — она погибла.

— Как погибла? — округлил глаза Радул, разыгрывая удивление.

— Воины боярина Мануша напали днем на византийский отряд и разгромили его. Им удалось захватить в плен трех легионеров. Помимо прочего, те рассказали, что встретил в полдень на дороге какую-то болгарскую девушку и хотели остановить ее, но та решила ускакать от них. Ромеи ранили ее стрелой, и на одном из крутых поворотов конь сбросил девушку в пропасть. Пойманный скакун стал вначале добычей легионеров, затем воинов боярина Мануша. Я видел его под одним из боярских дружинников — это жеребец Цветаны.

Ангел увидел, как передернулось и потемнело лицо Радула, как стоявший рядом Всеслав непроизвольно бросил руку на крыж меча. Расценив их реакцию по-своему, десятский опустил голову, постарался вложить в голос как можно больше скорби.

— Мне тоже жаль ее, однако от судьбы не уйдешь. — После небольшой паузы он поднял голову и глянул на Радула. — Боярин, вместе с Цветаной мы утратили и грамоту комита Шишмана. Как надлежит нам поступить после сей потери?

— Так, как до этого, — твердо ответил Радул. — Я знаю послание наизусть и смогу передать его князю Святославу слово в слово. Завтра утром мы продолжим путь к Дунаю.

Боярин говорил неправду: настоящее послание комита Николая и сейчас находилось при нем. Свиток с печатями, который он вручил утром Цветане, являлся обыкновенной подложной грамотой, специально приготовленной для любителей чужих секретов. О подлинном письме комита, равно как о его содержании, в их отряде знали лишь сам Радул и Всеслав.

— Боярин, от пленных легионеров я узнал тайное слово, по которому ромеи узнают своих. Они зовут его пароль, — продолжал Ангел. — Теперь мы можем смело выбраться из чащобы, и открыто скакать по дороге. Это намного облегчит и сократит наш путь. Может, тебе уже сейчас удастся сесть в седло? Тогда мы выступили бы в дорогу немедля. Попробуешь силы, боярин?

Десятский стремился как можно скорее покинуть окрестности замка Мануша. Помимо того, что ему нужно было оказаться в Доростоле раньше других гонцов комита Шишмана, сейчас к этому прибавилось еще одно обстоятельство. Чем быстрее и дальше от владений Мануша он окажется, тем больше вероятность, что его обман со смертью Цветаны и рассказом о пленных легионерах не будет раскрыт Радулом или Всеславом.

Боярин, кряхтя и упираясь локтями в землю, начал медленно поднимать тело с земли. Русич и Ангел бросились ему помогать. Через минуту-другую Радул, слегка пошатываясь, стоял на ногах, правда, опираясь плечом о валун. Сотник подвел к нему коня, вместе с десятским осторожно усадил в седло. Ангел, обрадованный больше всех, первым дал шпоры своей лошади.

Со сторожевой башни Доростола, обращенной к Дунаю, пристально всматривались в зареченские дали двое дозорных русичей. Там, где-то в степи на противоположной стороне реки, поднимались в небо три высоких столба дыма. Через какое-то время они стали редеть, а вскоре исчезли вовсе. Тотчас чуть дальше от них, одновременно в двух местах, через равные промежутки времени начали рваться к облакам густые дымные шары. Но скоро пропали и они, и на прежнем месте снова потянулись вверх те же три высоких сплошных столба дыма.

Взглянув на товарища и прочитав на его лице согласие, один из дозорных начал быстро спускаться вниз по лестнице…

В густых камышах па левом берегу Дуная были спрятаны заваленные конскими тушами русские ладьи. Для предохранения от порчи туши были щедро посыпаны крупной солью, для охлаждения обложены со всех сторон постоянно смачиваемыми водой шкурами. Возле ладей и в прибрежном кустарнике отдыхали русские и болгарские дружинники, не спеша расхаживали по берегу часовые.

В протянувшемся вдоль реки глубоком овраге горели два костра. Рядом с каждым стояли по четыре русича, сообща держали за концы по большой воловьей шкуре. По команде воеводы Икмора они быстро накрывали костры шкурами, заставляя дым исчезать под ними. Затем по новому взмаху руки Икмора шкуры мгновенно отлетали в стороны, и накопившийся дым, освобождаясь, рвался в небо густыми черными клубами.

На доростольскую башню вместе с дозорными поднялись князь Святослав, воеводы Свенельд и Микула. Некоторое время молча смотрели на горевшие в заречье костры.

— Это Икмор и Стоян, — сказал великий князь. — Они возвращаются к нам сегодня ночью. Готовьтесь, други, к скорому бою.

Темна осенняя дунайская ночь. Ничего не видно стоявшим на башне. Лишь горевший па полу фонарь скупо освещал часть крепостной стены да ноги присутствующих. Но вот где-то вдалеке вспыхнули на реке несколько огоньков. Они стали быстро мигать, внезапно исчезли, затем засверкали снова.

— Икмор рядом, — прозвучал в темноте голос князя Святослава. — Улеб, подай знак воеводе Свенельду.

Один из находившихся рядом с великим князем дружинников поднял с пола фонарь. Принялся спешно закрывать и открывать рукой мерцавший внутри фонаря огонек свечи.

Увидев поданный ему сигнал, стоявший на носу ладьи воевода Свенельд неторопливо надел шлем, вытащил из ножен меч, вскинул его над головой. Сидевшие на скамьях дружинники подняли весла, взмахнули ими, и ладья, набирая скорость, понеслась вперед.

Слева и справа от нее тоже послышались удары весел о воду, стали видны силуэты плывущих рядом ладей. Вскоре впереди зачернела громада византийской триремы, вырисовался контур слегка покачивавшегося на волнах подле нее дромона. Они все ближе, и вот на борту ближайшего к ладьям вражеского корабля вспыхнул огонь факела, тишину прорезал повелительный оклик.