История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2 - Джованни Казанова

Вернувшись в свою комнату, я вымарал черными чернилами все, что м-м Ф. написала в своей записке, за исключением имени, затем запечатал ее и отнес к нотариусу, где сдал на хранение, взяв квитанцию, в которой тот обязался отдать запечатанную записку только в собственные руки м-м Ф., по ее требованию. Вечером г-н Ф. пришел на мой банк, уплатил мне долг, сыграл на наличные и выиграл три или четыре дюжины цехинов. В этой красивой авантюре я обрел замечательного лишь то, что г-н Д. Р. продолжал быть любезен с м-м Ф., как и она с ним, и он не спрашивал меня, чего она хотела от меня, когда увидел меня в отеле; однако с этого момента она окончательно изменила свое поведение со мной. Она не сидела теперь со мной за столом, ни разу не обратившись ко мне, часто задавала мне вопросы, которые ставили меня перед необходимостью давать критические комментарии, в забавном стиле, сохраняя серьезный вид. В то время моим большим талантом было смешить с серьезным видом. Я этому учился у моего первого учителя г-на Малипьеро. «Чтобы заставить плакать, — говорил он, — надо плакать, но не надо смеяться, когда хочешь заставить смеяться». Во всем, что я делал, во всем, что я говорил в присутствии м-м Ф., в мыслях моей единственной целью было ей понравиться; но я не смотрел на нее без повода, не подавая какого-либо признака, позволявшего думать, что ей понравиться было моей целью. Я хотел возбудить ее любопытство, заставить усомниться в правде, догадаться о моей тайне. Мне необходимо было продвигаться потихоньку, что я все время и делал. В ожидании я с удовольствием наблюдал, как деньги и хорошее поведение давали мне уважение, на которое я не мог надеяться ни по своему положению, ни по возрасту, ни по определенному таланту, проявляемому в своих делах.

К середине ноября мой солдат заболел воспалением груди. Капитан Кампорезе, получив от меня сообщение, отправил его в госпиталь. На четвертый день мне сказали, что он уже не вернется и что его соборовали; к вечеру я пришел к капитану, когда священник, который причащал солдата, пришел сказать, что он умер, и показал маленький сверток, который передал ему покойный перед тем, как впасть в агонию, с условием, что тот передаст его капитану только после его смерти. Это была латунная печатка с герцогскими гербами, выписка из свидетельства о крещении и листок бумаги, в котором, поскольку капитан не знал французского, я прочел следующее, очень плохо написанное и с дьявольской орфографией:

«Я понимаю, что эта бумага, написанная и подписанная моей собственной рукой, попала в руки моего капитана, потому что я точно и неопровержимо мертв: без этого условия мой исповедник не мог бы использовать ее никоим образом, что я и доверил ему по секрету, под покровом святого причастия. Я прошу моего капитана похоронить меня в склепе, откуда мое тело сможет быть извлечено, если герцог, мой отец, этого пожелает. Я прошу также отправить послу Франции в Венеции мою выписку из свидетельства о крещении, печатку с гербами моей фамилии и свидетельство о смерти по всей форме, чтобы их передали г-ну герцогу, моему отцу: мое право старшинства должно перейти к принцу, моему брату. В удостоверение чего моя подпись, — Франсуа VI, Шарль, Филипп, Луи, Фуко, принц де Ларошфуко». В выписке из свидетельства о крещении, данном в аббатстве Сен-Сюльпис, стояло то же имя и имя отца — Франсуа VI. Имя матери было Габриелла дю Плесси.

К концу чтения я не мог сдержать взрыва смеха, но, видя, что мой капитан, полный дурак, сочтя мой смех неуместным, вознамерился идти известить об этом факте генерального проведитора, я покинул его, направившись в кафе, уверенный, что Его Превосходительство посмеется над ним и что редкостная буффонада заставит смеяться весь Корфу. Я знал в Риме у кардинала Аквавива аббата де Лианкур, правнука Шарля, сестра которого Габриелла дю Плесси была женой Франсуа V.; однако, это было в начале предыдущего века. Я переписывал в канцелярии кардинала документы, которые аббат де Лианкур должен был предъявить при дворе в Мадриде, где он бывал, некоторые другие обстоятельства касательно дома Дю Плесси. Я нашел также употребление термина «Величество» (la Valeur ) ошибочным и странным; поскольку все это могло быть представлено только после его смерти, оно не могло вообще быть ему положено.

Полчаса спустя, когда я распечатывал колоду карт, вошел адъютант Сансонио и рассказал самым серьезным тоном новость. Он пришел из генеральной резиденции, где видел, как появился запыхавшийся Кампорезе и передал Его Превосходительству сверток и бумаги покойника. Его Превосходительство приказал похоронить принца в склепе, с оказанием ему почестей, соответствующих его рождению. Еще через полчаса г-н Минотто, адъютант генерального проведитора пришел сказать, что Его Превосходительство желает со мной говорить. С концом талии я передал карты майору Мароли и пошел в резиденцию. Я нашел Его Превосходительство за столом с главными дамами и тремя — четырьмя командующими моря; я увидел м-м Ф. и г-на Д. Р.

— Итак, — говорит мне старый генерал, — вашим слугой был принц!

— Я никогда не мог на такое надеяться, монсеньор, и сейчас я этому не верю.

— Как! Он умер, и он не был сумасшедший. Вы видели выписку из его свидетельства о крещении, его регалии, собственноручное письмо. Когда находятся при смерти, нет желания разыгрывать фарсы.

— Если Ваше Превосходительство считает все это правдой, мое уважение к нему предписывает мне молчать.

— Это не может быть ничем иным, как правдой, и мне удивительно, что вы сомневаетесь.

— Это оттого, монсеньор, что я осведомлен о семьях де Ларошфуко и дю Плесси; к тому же я слишком хорошо знал обсуждаемого человека. Он не был сумасшедшим, но был экстравагантным шутом. Я никогда не видел его пишущим, и он говорил мне двадцать раз, что никогда не учился.

— Его письмо говорит об обратном. Его печатка в герцогских регалиях: вы, может быть, не знаете, что г-н де Ларошфуко — герцог и пэр Франции.

— Прошу прощения, монсеньор, я все это знаю, и я знаю сверх того, что Франсуа VI имел женой демуазель де Вивонн.

— Вы не знаете ничего.

Этой сентенцией я был приговорен к молчанию. Я сделал это с удовольствием, поскольку увидел, что все мужское сообщество восприняло с восхищением, как я был унижен словами: «Вы ничего не знаете». Офицер сказал, что покойник был красив, имел благородный вид, очень умен и настолько хорошо держался в рамках своей роли, что никто не мог бы заподозрить, что он именно тот, кто он есть. Одна дама сказала, что если бы она его знала, она бы его разоблачила. Другой подхалим сказал, что тот был всегда весел, никогда не был гордецом по отношению к своим товарищам, и что он пел как ангел.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});