42 - Томас Лер

6

Второй день поначалу не принес ничего необычного. Анна с Борисом явно выспались и теперь внимательно смотрели по сторонам. Чтобы сэкономить время (раз пять лет уже утекли сквозь пальцы), мы опять разделились, договорившись о регулярных встречах после прочесывания каждого гриндельвальдского сектора. Эти двое, разумеется, остались вместе. Утром я видел, как они что-то писали бок о бок за стойкой молочного бара с видом на сумбурно зафиксированную странную разношерстную публику перед лавкой с нижним бельем, вплотную примыкающей к магазину снаряжения для горного спорта. Они пользовались классическими блокнотами «Молескин», перетянутыми плоской резинкой. Кто не пишет, тот не вынесет наш мир. Да и раньше, по дороге из Интерлакена, один из нас то и дело притормаживал, чтобы облегчиться. Прислонившись к дереву, присев на камень, положив блокнот на седло велосипеда или на капот радиатора, мы справляли свою нехитрую нужду — нередко лишь пара предложений, какая-то мысль, воспоминание. Естественная потребность отражения. Я впал в графорею после диких водочных ноче-дней на морском курорте в пятом месяце нулевого года, и мне крупно повезло, ведь иначе я не одолел бы путь обратно в Женеву сквозь торосы Германии под знаменем наивной, пустопорожней веры, словно так надо. Могу сравнить себя с бродячим псом, что кладет петли и спирали и по временам задирает писчую лапу у фонарного столба самоубеждения. Борис с Анной принадлежат к той же отмеченной недержанием расе и далеко не единственные зомби, отягощающие рюкзаки дневниками. Лишь немногие словолюбивые (и внезапно безмозглые) аристократы эпохи Людовика XVI, коротавшие путь на гильотину сочинением изречений и раздумий, могут поспорить с нами одержимостью. Перечислим же бегло и прочие утешения: разумеется, книги и безмятежное чтение дни напролет, а также грамматическое настоящее время, которым пользуемся на письме с тем же сладострастным зудом, с каким стягиваешь с себя кондом посреди процесса, забываясь, без будущего и без воспоминаний. Итак, на Гриндельвальд опустилась вторая ложно-ночь, и я поспешил к моим целительницам, к легкому наждачному звуку отлипающей от голени полоски воска. Вот так вот. Нерешительно примеряешь на себя третью фазу. Особо претенциозные композиции требуют навыка, как, например, создание прекрасного полумрака под сводом госпожи терапевта Вайденштамм, в то время как госпожа доктор Хинрихс, которая призвана окружить меня заботой от пупа и ниже, тепло укутать и пассивно массировать своими обильными, переливающимися через край белого махрового полотенца телесами, но которая внезапно переходит к дентальной стимуляции, точнее, к нёбно-лабиальной, хотя я не думал взять ее рот в оборот и вообще так и не выяснил из документов область ее специализации. Пожалуй, пришло время рассказать об искусстве визитаций, еще одном утешении.

Оно представляет особый интерес в связи с грин-дельвальдскими исследованиями. Хочется знать, с кем имеешь дело. Тогда и прощания будут значит для тебя нечто большее, чем постепенное охлаждение телесного ландшафта и наплыв глазури на вновь сжимающиеся складки и плойчатости карамельного цвета. Чтобы вести долгие задушевные беседы, надо вначале навести справки, обследовав все вещи вокруг человека, в самом удачном случае дом с садом, машину или, на худой конец, портфель на коленях, сумочку у бедра, само бедро, портмоне, документы, карточку донора органов, сложенные любовные письма, палимпсест кожи с ретушью и тайными отверстиями. Ни один из японцев, начиная с пожилой женщины, супругов и двух юношей при входе в город, не выдал знакомства с Хаями, хотя Анна была убеждена, что с ними что-то неладно. В нашей немой вселенной имени Шерлока Холмса требуется порой время, чтобы заговорили все улики, особенно лежащие на поверхности. Обутая в резиновые сапоги бронзовая лошадь в натуральную величину в фойе моего отеля, возможно, тоже знак, хотя она не горит и не плюется огнем. Отводя взгляд от ее крупа, видишь вновь Северную стену Айгера — на сей раз на фотографии. Слева от нее — фотогалерея покорителей. Большинство из них, наверное, взбирались по одному из основных маршрутов, разноцветные линии которых на сфотографированном граните (!) напоминают пунктиры журнальных выкроек. Ты влезаешь наверх, но там уже кто-то сидит. А вдруг есть еще кто-то, такой же единственный, как ты, — наша вечная тревожная и желанная мысль. В окаменелых городах, где мы назло засыпаем посреди улицы, в универмагах и школах. В бескрайнем ярко освещенном поле, где любой путник виден уже за километр, но все равно не спится из боязни невидимых воздушных дверей.

И вдруг находка. Борис предложил обыскать туристический аттракцион внутри ледяной лавины, обвалившейся с верхнего глетчера. Мы зашли туда только ради сумрака, ради удовольствия проникнуть в голубовато мерцающую глыбу льда, прокатиться, как на катке, и насладиться холодом стен, грубовато обтесанных на входе и ровно отполированных в глубине, как вдруг наше внимание привлекли, а вскоре крайне встревожили необычные позы болванчиков. Из тридцати посетителей ледяной пещеры больше половины поскользнулись или замерли в падении. Многие были словно прижаты по стенам невидимой снегоуборочной машиной. По крайней мере, один из НАШИХ должен был здесь проходить, но вероятнее — целая группа, которая в узком и низком проходе не могла держать нужную дистанцию до болванчиков. Уже озябнув, мы осмотрели несколько помещений с более или менее искусными ледяными скульптурами и в конце концов залу с ледяным японским храмом. От посетителей его оберегала почти метровая стеклянная перегородка и крепкий японский охранник, сидевший в шезлонге почему-то по ту сторону ограждения: голова чуть свисает набок, а запястья рук, лежащих на коленях, обмотаны красной ленточкой, похожей скорее не на кандалы, а на украшение. Чтобы узнать его, нам не требовалось читать картонную табличку у ног, какую обычно ставят перед собой уличные попрошайки: «Дайсукэ Кубота — спасен — redeemed — erlost — sauve[43] : 11/08/03».

Последний раз я общался с ним целый месяц, в жаркий февраль второго года. Спасен. В прошлом августе. (То есть нам вовсе не обязательно было в панике встречи хвататься за оружие, чтобы прострелить дыры во льду времени.) Спасенный был теплым на ощупь посреди морозилки, где провел не один месяц, и выглядел столь же живым, как и прочие болванчики в гроте. Другое объяснение — его незаметно убили минут за двадцать до нашего появления, и тело не успело остыть, однако он был жив, и когда Анна после первых осторожных проверок взяла в руки его голову, он моргнул и издал этот уже невыносимый для нас обморочный стон, которым большинство хронифицированных реагируют на погружение в нашу сферу. Спасен и возвращен в свежую кому, в которой при 37° температуры тела можно пять лет подряд безо всякой защиты спать среди ледяных стен, видеть сны, фантазировать, бредить и чем еще там ВЫ, глуповато неприкосновенные болванчики, предпочитаете заниматься, повиснув в воздухе или намертво застыв. Хаями придумал весьма эффектные кулисы для своего волшебного фокуса. Кто, как не он? Ошибка в немецком слове, японские значки на табличке, предыстория, место — один только пулеголовый мог это устроить.

В конце длинной деревянной лестницы — глетчерный бар с террасой. Набрав там первых попавшихся напитков и согревшись, мы вернулись, обсуждая произошедшее (Убийство? Спасение? Эксперимент с согласия Дайсукэ? Избавление или удушение?), его смысл (Демонстрация? Алтарь? Место паломничества? Тайник?) и метод (?). После без малого (согласно всем хронометрам) трех часов и десяти минут Дайсукэ не остыл ни на йоту, зато успокоилась моя бурлящая кровь, позволив пристальней осмотреть его. Бесспорно, он был почти совершенен (стрижка-ежик, циркумфлекс густых бровей, морщинки от смеха). В тот почти счастливый месяц в начале второго года, сразу после второй великой конференции мы со Шпербером и Дайсукэ обошли все Женевское озеро, философствуя, бражничая, купаясь. Купаясь. Анна с Борисом придерживали торс снежного чудо-человека, чтобы он не упал, пока я задирал ему сзади рубашку. Псевдоклону не хватало парных больших родинок справа от позвоночника.

7

Мы сидим одни в «Охотничьем кабинете» четырехзвездочного бетонного отеля, держа в поле зрения дверь, ведущую в ресторан. О запасном выходе я могу не волноваться, заверил меня Борис, вернувшись с рюкзаком в руке после краткого отсутствия. Но, пожалуй, меня как раз и беспокоит, что же он установил с той стороны раздвижной дубовой двери, и это, наверное, единственное беспокойство, ибо я не верю, что Хаями до сих пор в Гриндельвальде. Я считаю, что он обнаружил клон Дайсукэ давным-давно, еще до второй конференции, на которой при свидетелях делал вид, будто подговаривает оригинального Куботу на покорение Айгера.