Секретное оружие - Лев Овалов

— Пусть! Василий Петрович, миленький! Вы только покажите ее! Хоть издали!

— Слишком требовательно высказываете вы свои просьбы.

— А это не просьба, — заметила Леночка. — Это и есть требование.

— Это не требование, а каприз!

— Пусть каприз, но или вы устроите мне завтра свидание, или я пойду к вашему начальнику.

— Хорошо. Завтра к вечеру…

— Нет, — перебила Леночка. — В двенадцать дня. Если опоздаете хоть на минуту, я иду к вам на службу.

— Ну хорошо, — ледяным голосом оборвал ее Ко­ролев. — Идемте, я провожу вас.

— Не надо, не изменяйте себе, — ласково улыбаясь, отказалась Леночка. — Вы же меня никогда не провожаете. Жду завтра, в двенадцать, и помните: я упряма…

Они расстались. Как и было велено, она отправилась прямо домой, а Королев-Джергер кинулся к телефону-автомату…

Харбери не отвечал. Никто у него не отвечал. Варне тоже не отвечал.

Джергер чувствовал себя как затравленный волк.

Положение создавалось прямо-таки безвыходное. Эта дура загнала его сегодня в тупик. Все время была рассудительна и послушна — и сорвалась! Женщина остается женщиной, особенно если она полна предрас­судков…

Надо что-то предпринимать. Он позвонил еще раз. Ни Харбери, ни Барнса. Дьявол знает где они шляются!

Тогда Джергер прямиком отправился в гостиницу “Москва”. Плевать он хотел на опасность!

543!

Джергер энергично постучал в дверь. За дверью послышалось какое-то движение. Он постучал громче…

Остались считанные часы, надо действовать напро­лом. Или пан, или пропал!

Замок щелкнул, дверь слегка приоткрылась, из-за нее показалась недовольная физиономия Барнса.

— Ах, это вы…

Он не назвал Джергера по имени!

Джергер дернул дверь и, не обращая внимания на Барнса, влетел в номер.

Поджав под себя ноги, на диване сидела пышная блондинка, на столе стояли бутылки с вином.

Вот почему эта жирная свинья не отвечала на телефонные звонки! Нашел время развлекаться…

Джергер за рукав потянул Барнса в спальню.

— Отправьте эту девку к черту. Вызывайте Харбери, я горю! Немедленно ее уберите…

Барнс вернулся в гостиную.

— Извините. — услышал Джергер неуверенный скрипучий голос, похожий на голос чревовещателя. — Это мой приятель. Его бросила жена, и он не может видеть ни одной женщины. Я позвоню вам, но сейчас лучше уйти. Он пьян, и я не поручусь…

Джергер слышал, как блондинка собралась уходить. Она что-то спрашивала шепотом, а Барнс скрипучим своим голосом продолжал нести какую-то чушь о ревнивых мужьях. Наконец она ушла.

Тогда Барнс принялся по телефону разыскивать Харбери. Это оказалось совсем не просто, но в конце концов он нашел его.

— Приходите, Билл, приходите! — начал он его заклинать. — Не вскоре, а немедленно. Вы понимаете — немедленно!

Они едва дождались Харбери.

— Какого черта… — начал было тот и замолчал, увидев Джергера.

Он приблизился к нему и заговорил раздраженным голосом:

— Вы сошли с ума! Какие гарантии, что за мной не следят? Если вас нащупают, нам несдобровать!

— Мне так и так несдобровать, — мрачно произнес Джергер. — Со мной только что виделась младшая Ковригина.

— По-моему, она видится с вами не так уж редко. Почему сегодня это произвело на вас такое впечатление?

— Требует свидания с матерью.

— А вы отложите.

— Если завтра в полдень я не отвезу ее к матери, она отправится ко мне на службу… Вы понимаете — куда?

— Отложите. На день!

— Не соглашается.

— Паттерсон летит послезавтра!

— Ах, черт!..

— Послезавтра вы возьмете “Волгу” Барнса и отвезете ее куда захотите.

Барнс подал свой голос:

— А если его задержат?

— Скажете — угнал.

— Так и поверят…

— Пусть не верят! Доказательств не будет, что вы давали машину!

— Но мне тогда тоже придется убраться из России!

— И уберетесь.

— Ладно, — сказал Джергер. — Все это — послезавтра. А если она пойдет завтра…

— Устройте, чтобы не пошла.

— Она ссылается на лягушек!

— Каких лягушек? Вы сошли с ума, Робби!

— Она видела сон и требует свиданья.

— Задержите на один день!

— А если ее убрать завтра?

— Боже упаси! Начнут искать… А послезавтра делайте что хотите. В течение нескольких часов никто не спохватится. Старик улетит, и все будет в порядке.

— А как улечу я?

— Поможем.

— А как я получу послезавтра машину?

— Здесь, у автозаправочной станции, на площади Свердлова, — сказал Барнс. — Я подъеду и отойду, а вы садитесь — и в путь. Если все будет благополучно, бросьте машину в любом месте, меня известят…

Джергер опять ушел первым. В коридоре было пусто. Он стремглав слетел по лестнице, выбежал на улицу, свернул за угол, вошел в вестибюль метро, юркнул в телефонную будку. Осмотрелся через стекло. Как будто никто за ним не следил. Набрал номер Коври­гиных.

— Елена Викторовна?

— Да.

— Королев. Мы поедем к вашей маме послезавтра.

Он говорил твердо, решительно, уверенно.

— Я же сказала, что завтра…

Он рискнул.

— Да, но я выяснил. Можно только послезавтра. Если это вас не устраивает, идите куда угодно и жалуйтесь, вам все равно не разрешат.

Тон его был совершенно категоричен.

Леночка испугалась: а вдруг он сбежит? Ну не завтра, так послезавтра станет известно, где находится Мария Сергеевна…

— Хорошо, — согласилась она. — День потерплю. А послезавтра когда и где?

— Я заеду за вами, — сказал Королев. — В двенадцать. Как условились. Перед выездом позвоню.

— Спасибо, — сказала Леночка. — Жду. Ткачев позвонил совсем поздно.

— Не разбудил? Виделись? Буду у вас через десять минут…

Он вошел подтянутый, очень официальный, извинился за позднее появление.

Леночка рассказала о встрече. Ткачев слушал и одобрительно кивал. Потом сказала о звонке Королева…

— И вы согласились?! — воскликнул Ткачев.

— Он чуть совсем не отказался, — сказала Леночка в оправдание.

— Эх!.. — вздохнул Ткачев. — Надо было делать так, как сказал Иван Николаевич.

Он помрачнел. Леночка поняла, что совершила ошибку.

— Значит, послезавтра? — уточнил Ткачев. — В двенадцать? Ну что ж, если появится, поезжайте. Не бойтесь, мы будем рядом.

Пронину он позвонил уже из дому.

— Простите, Иван Николаевич, разбудил? — извинился Ткачев. — Не мог удержаться. Только что от Ковригиной.

— Виделась?

— Виделась.

— Ну и как? Добилась чего-нибудь?

Ткачев замялся.

— Не совсем. В общем, поездка назначена на послезавтра.

— Как на послезавтра? — Он помолчал. — Да вы знаете, что послезавтра улетает Паттерсон?

— Знаю, — сказал Ткачев. — А вы связываете одно с другим?

— Не знаю, — признался Пронин. — Но возможно все.

— А Королев не удерет? — предположил Ткачев.

— Не знаю…

— А что же делать?

— Ничего не поделаешь, будем ждать послезавтра, — сказал Пронин. — Но с Леночки не спускайте глаз.

Глава четырнадцатая

Мышка прячется в норку

Первые пешеходы еще только шли по московским улицам, еще не везде закончили уборку дворники, еще полупустыми катились автобусы и троллейбусы, а Тка­чев уже сидел в кабинете Пронина, и они в последний раз обсуждали подробности задуманной операции.

— Все готово?

— Как будто все, Иван Николаевич. Одно смущает, а ну как Королев не явится?

— Явится, — с уверенностью возразил Пронин. — Как пить дать явится. Поверьте мне. Судя по напряженности, какая чувствуется во всех этих людях, они что-то затеяли.

— А что именно, Иван Николаевич? — тоже не в первый раз задал Ткачев вопрос, который мучил в эти дни их обоих. — Неужели все-таки решили увезти Ковригину?

— Все может статься, Григорий Кузьмич, — ответил Пронин. — Поживем — увидим.

Они склонились над картой города.

— Вот дом, где живет Ковригина, — указал Ткачев. — Куда только Королев отсюда ее повезет?

— За город, — уверенно предсказал Пронин. — В городе они связаны по рукам и ногам.

Пронин бросил взгляд за окно.

— Вам везет, Григорий Кузьмич. День будет жаркий, на небе ни облачка, самое время для прогулки.

На небе и вправду не было ни облачка; голубое, большое, просторное, оно точно приглашало за город, на траву, на воду, в леса и луга.

— Прогулка не очень-то увеселительная, но приятно, что нет дождя.

— А подготовлено все? — еще раз осведомился Про­нин, который никогда не уставал повторять этот вопрос своим помощникам. — Люди, машины, посты?

— Как будто все.

Это был ответ в манере Ткачева, он всегда говорил с оговорками, не скажет “все”, а обязательно “как будто бы все”… Он был осторожный человек, но его “как будто” значило больше, чем у иных людей решительное утверждение.