Миссия "Алсос" - Сэмюэль Гоудсмит

— Это будет величайшим триумфом, — говорил он. — Поймите его значение. Бензин и радий станут ненужными.

Все более возбуждаясь, он добавил:

— И сейчас еще не поздно. Благоразумное правительство, сознающее свою ответственность, могло бы добиться подходящих условий мира, так как мы, немцы, знаем теперь нечто, имеющее колоссальное значение, чего другие не знают. Но, — добавил он с горечью, — наше правительство не обладает ни благоразумием, ни чувством ответственности.

Розбауд довольно безжалостно возразил Герлаху:

— Вы считаете наших противников настолько глупыми, что они примут это за предмет торговли между сторонами? Откуда вы знаете, как они поступят? Может быть, перебьют всех физиков, чтобы они не могли больше причинить никакого вреда, или загонят их за колючую проволоку и будут держать там до тех пор, пока они не расскажут все об урановом котле или бомбе. Но даже и это может оказаться совершенно ненужным. Разве вы не допускаете, что американские, британские или русские ученые уже, возможно, знают столько же, сколько и вы, или даже больше?

Очень характерно, что этот разговор, как стало известно миссии Алсос, происходил еще до Хиросимы, до того, как мир узнал об успехе союзников в изготовлении атомной бомбы.

Розбауд, австрийский подданный, был один из немногих, кто сумел сохранить неизменными свои политические убеждения за время господства нацистов и войны. Его личные качества и глубокое понимание людей обеспечили ему дружбу и доверие всех истинных ученых, вступавших с ним в контакт. А таких было много. Каждый знал о его неприкрытых антинацистских взглядах и о попытках связаться с коллегами из лагеря союзников через нейтральные страны. Он доказал, что можно оставаться самим собой, не уступая давлению нацистов. Он никогда не отдавал нацистского салюта и не вывешивал нацистского флага. Среди немецких ученых оказалось немало таких, которые вели себя, как Розбауд, в частности физик фон Лауэ. Все это опровергает утверждение, что было абсолютно необходимо следовать за нацистами для того, чтобы выжить.

Гестапо в науке

Когда Государственный совет по исследованиям перешел в ведение Геринга, во главе вновь организованного Управления планирования был поставлен Озенберг — ничем не выделяющийся профессор — механик Ганноверского университета, но активный член партии нацистов. Его технические и научные познания были не очень обширными, но ему было поручено наблюдение за считавшимися перспективными работами по усовершенствованию торпед для военно — морских сил.

У Озенберга была настоящая мания организации и страсть к индексам и картотекам. Свою карьеру он начал как организатор научной работы для военно-морских сил. Он произвел впечатление на руководство своим утверждением, что большая часть университетских возможностей в отношении научных исследований не используется и что военно — морские силы могли бы отличным образом воспользоваться этим, пока не догадался кто‑либо другой. Имея это в виду, он возглавил так называемый «Комитет Озенберга» по изучению положения дел в различных университетах. Но моряки вскоре отвернулись от Озенберга, когда убедились, что ему больше всего хочется перемещать и реорганизовывать. В Государственном совете по исследованиям, куда он попал рикошетом, казалось, им были довольны. Во всяком случае, большинство ученых хорошо отзывалось о нем даже после окончания войны. Причины совершенно ясны. Прежде всего высказывания Рамзауэра и другая информация рисовали перед учеными идеализированную картину нашей американской организации. Больше всего их восхищал наш широко разрекламированный «Перечень научного персонала». И тут очень кстати был Озенберг с его желанием сделать нечто подобное в Германии, т. е. создать полный указатель всех немецких ученых и инженеров и полную картотеку всех военных научных проектов. Но была и еще одна важная причина, почему Озенберг нравился им. Он был твердо убежден в том, что всех ученых следует вернуть из армии в лаборатории для участия в военных разработках. Озенберг сделал то, что не удавалось никому. В декабре 1943 года он сумел получить приказ Гитлера, названный «Акция Озенберг», об отзыве из вооруженных сил пяти тысяч ученых. «Это человек, который действительно спас немецкую науку», — говорили об Озенберге профессора.

Озенберг обладал определенной энергией, которая, кстати говоря, очень ему понадобилась для практической реализации полученного приказа. Ему приходилось постоянно ссориться с военными руководителями из‑за спасаемых им ученых. К концу войны ему удалось вернуть около половины из указанных в приказе пяти тысяч.

Имея в своем распоряжении огромное количество личных дел, хозяин Управления планирования был в курсе дел о распределении научного персонала по различным проектным и исследовательским работам. В его власти было перемещать инженеров и ученых, и если приходилось расширять фронт тех или иных работ, то обращались к нему. Он даже стремился захватить в свои руки наблюдение за выполнением самих программ исследований, но это ему не удалось.

Из какого таинственного источника черпал Озенберг свое могущество? Это не было тайной: он был высокопоставленным сотрудником гестапо — гиммлеровской тайной полиции. Гестапо гордилось своим департаментом «культуры» (Секция 111с), возглавляемым Вильгельмом Шпенглером. Озенберг был правой рукой Шпенглера по вопросам науки. Задача этой секции сводилась к проведению в жизнь доктрины нацизма в учебных заведениях и различных культурных учреждениях. Это осуществлялось с помощью системы доносов и обследований. Доносчики и обследователи докладывали непосредственно Озенбергу. На всех научных конференциях и важных совещаниях присутствовали озенберговские шпионы. Имелись они и во всех лабораториях, причем кадры их вербовались из весьма широкого круга лиц, начиная от профессоров и кончая уборщицами. Эти шпионы доносили о ссорах между учеными, способностях тех или иных работников, причинах задержек в работе и о других обстоятельствах, мешавших прогрессу научных работ. Кроме того, Озенберг собирал сведения об отношении тех или иных людей к нацистской доктрине.

Собрание гестаповских дел было, вероятно, наиболее полным источником компрометирующих материалов, который он держал в своих руках. Именно из этого источника мы узнали, кого из ведущих ученых считали политически надежным и компетентным в той или иной области. Так, физик Вальтер Герлах, химики Тиссен и Ричард Кун высоко превозносились, но знаменитый ученый — медик Зауэрбрух, судя по докладам, не считался хорошим руководителем и политически надежным человеком. Шумана строго критиковали. Молодого способного физика Гентнера, кото — роге направляли в свое время в Париж работать в лаборатории Жолио — Кюри, обвиняли в приверженности к демократическим идеалам, возможно, внушенным ему его женой — швейцаркой. Несомненно, что образцовое поведение Гентнера во время войны, связанное с риском для его собственной жизни и с — вободы, полностью подтверждает скверное мнение гестаповских шпионов о нем.

Агенты Озенберга имели право обследовать научно — исследовательские институты и докладывать о ценности проделанных работ и о прогрессе этих работ вообще. В некоторых случаях их информация была весьма существенной.

Озенберг проводил также кампанию, направленную на то, чтобы столкнуть Ментцеля с его поста главы Совета по исследованиям вследствие его некомпетентности. Незадолго до конца 1944 года, после двух лет интриг Озенбергу это почти удалось. Секретный доклад, представленный Герингу в начале

1943 года, вероятно, самим Озенбергом, констатирует, что «Ментцель не способен руководить» и что «в немецких университетах царят хаос и неразбериха».

Пространный ответ Ментцеля весьма примечателен. Этот «лояльный наци», как он сам себя именовал, внезапно обнаружил некоторые пороки политического режима, когда сам подвергся атаке. Его самозащита была написана так, что под ней мог бы подписаться почти каждый антинацист. Он прямо ссылался на «с самого начала недостаточное признание университетов нацистской партией, когда ученых рассматривали как либералов, реакционеров, евреев или масонов и, во всяком случае, как антинацистов. Такой взгляд признали отчасти правильным, что привело к чистке, продолжавшейся до 1937 года… Было смещено около 40 % общего количества профессоров, в результате образовалась нехватка научного персонала. Возместить эту нехватку быстро было невозможно; лишь немногие нацистские преподаватели и ассистенты могли занять вакантные должности, но они не всегда удовлетворяли научным требованиям».

Ментцель отрицал царившие у него хаос и неразбериху, но указывал на плохой отбор студентов для научной работы.