Перемещенное лицо. 3. Не Квадра - Тамара Воронина

«Они почти правы, Дан. Это действительно я. Это действительно произошло. Это единение. Мои гены слились с твоими. Я не знаю, как это могло случиться вне лабораторных условий, но это случилось. Ты ведь всегда понимал, что процесс взаимный, не только мне нравилось пить твою кровь, это нравилось и тебе. Возможно, будь я жив, я тоже сейчас изменился бы, во многом став человеком. Я почти уверен, что не нуждался бы в крови. Понимаешь? Это, скорее всего, и есть то, что все ученые-вампиры искали в течение столетий: возможность не пить кровь заключается всего лишь в систематическом употреблении крови одного конкретного человека в течение нескольких лет. Сценарий невозможный, потому что никогда не найдется нескольких сотен тысяч человек, готовых давать свою кровь вампирам. Неважно. Мы все равно нашли способ сосуществования.

Я всегда буду с тобой, Дан, и сказать не могу, как это меня радует. Я люблю Аля, люблю Шарика, только все равно не так. Не в крови дело. Может, в готовности ее дать. Да и какая разница? Ты – лучшее, что было в моей вполне благополучной жизни, Дан. И я рад, что смог дать тебе что-то. Ты будешь видеть и моими глазами, слышать и моими ушами, и реакция у тебя будет почти моя, насколько позволит твой метаболизм. И на мелкие раны ты сможешь обращать не больше внимания, чем Аль.

Говорить с тобой я не буду. Не смогу. У меня не получается пробиться сквозь твое здравомыслие, ты интерпретируешь это как «голоса в голове», как раздвоение сознания. Оно не раздвоилось, Дан. Просто их у тебя стало два. Твое, конечно, доминирует, ты – Первый. А мое подскажет, где сможет. Вот только во сне… Ну будешь ты воспринимать это как сны – и что? Если тебе будет от этого плохо, я замолчу, мне достаточно просто быть с тобой. Помнишь, мы говорили, что стали частью друг друга? Впрочем, что ж это я, я ведь знаю, что ты помнишь. Тогда это была скорее психологическая близость, а теперь – биологическая. Тебя это пугает. Но это я, Дан, слышишь? Я, Гай. Я не смогу причинить тебе вреда. Никогда. По определению. Я всегда знал, что мой удел – не мир спасать или великие дела делать, а хранить тебя. Оберегать. Я очень рад, что тогда дал тебе шанс, и ты этим шансом воспользоваться сумел. Первое проявление реакции вампира. Главное, что ты жив. И благодаря тебе – я тоже немножко жив. Видишь, получается, что я не только тебя спасал, но и себя тоже.

И уж поверь, Аль тоже очень хорошо знает свое предназначение. Властитель может думать что ему угодно, хранить равновесие, спасать мир, строить козни, но Аль прежде всего будет оберегать тебя. И если ему вдруг придется сделать выбор, я знаю, что именно он выберет. И ты тоже знаешь.

Это не потому что ты великий человек. Нет, вовсе не великий. Самый обыкновенный. Разве что способный спасти вампира и ринуться в костер за незнакомым эльфом. Спроси властителя при случае, был ли способен на это он хотя бы в прежние времена, когда он еще был простым магом.

И знаешь, я понял, почему ты не веришь властителям. Теперь – понял. Ты прав. А я здорово ошибался».

Потом Дан продолжал спать, чувствуя теплый терракотовый взгляд, и было ему так хорошо, как не бывало последние тридцать лет.

А второй сон, собственно, сном не был. То есть монолог Креста Рока Дан воспроизвести бы не смог даже приблизительно, но, утром, бреясь перед огромным зеркалом в ванной и с интересом рассматривая переливающийся всеми цветами радуги фингал, стекающий со лба на глаз, вдруг подумал, что знает, что такое Камень Судьбы и что с ним надо делать. И почему Нирут с Алем не смогли прорваться, а он – смог. Все было так просто на самом деле… так просто. Камень выбирал себе хозяина, когда у него появлялся такой выбор. Камень не командовал владельцем, но и владелец не командовал камнем. Они были связаны слишком тесно. Камень выполнял желания своего хозяина, и чем дольше была связь, тем более тонко он эти желания чувствовал, уже не оформленные, так сказать, а подсознательные и потому порой просто дикие. Особенно если это были желания мага. Особенно если это были желания властителя. Именно потому и не стоит подпускать к нему властителей.

Магу-вампиру удалось его отыскать, уговорить… Но как только появилась возможность выбрать, камень выбрал. Он мог выбирать хозяина только среди тех, кто хотел хозяином стать. Или хотел хотя бы заполучить камень. Почему именно Дан? Потому что Дан не убил ни одного из двадцати трех человек. Ни единого, потому что тяжело раненому его товарищ вовремя помощь оказал. Дан не хочет убивать. Случается, что делает это, но никогда не хотел. Бывал вынужден, но не мечтал. И нет у него мечтаний, способных потрясти мир.

Десять тысяч двести двадцать три года назад хозяин Камня Рока вызвал глобальную ядерную войну.

Вообще, у Дана было желание поступить с камнем примерно так, как поступили властители с пунктом управления, да не умел он вызывать локальных землетрясений. Утопить посреди океана тоже было проблематично, потому что Нирут считал корабли слишком опасным и медленным транспортом и предпочитал пересекать водные пространства посредством порталов. Можно, конечно, и в озере утопить, по словам аборигенов, глубина его чрезвычайна, да вот оставался риск, что камень заскучает и кто-то его услышит, как услышал маг-вампир. Таскать с собой – тоже чревато, мало ли какие желания вдруг возникнут у Дана, например, с перепоя, а с каждым исполненным желанием взаимозависимость растет. Уничтожить камень никак нельзя. Он защищает хозяина, но прежде всего он защищает себя.

Кто, когда и зачем его создал, оставалось загадкой. Может, и правда, Судьба…

Рассказывать об этих снах (не снах?) он не стал даже Алю, даже Шарику. Не хотелось грузить их своими проблемами, тем более что Алю и своих хватало. По большому счету, не столько Дан нуждался в помощи хорошего психиатра, сколько Аль. У него никак не получалось вырваться из своей грустной юности и печального детства. Дан пробовал ставить себя на его место – и сильно сочувствовал другу. Очень сильно. У Гая не было друзей, но были любящие родители – и было уважение окружающих, не только потому что он был Лит, но и просто сам по себе: несмотря на вызывающую молодость, он был и талантлив, и умен не по годам, и рассудителен, и вампиры его уважали. У самого Дана детство-юность и вовсе были вполне благополучные, потому что отсутствие фирменных кроссовок и ананасов с рябчиками он не воспринимал как катастрофу, а остальное у него было – семья, друзья, приятели. У Аля ничего не было, кроме насмешек. Учителя говорили о потенциале мага – а он не мог сделать ровным счетом ничего. Его бездарные товарищи уже практиковать начинали, а он все пытался свечку зажечь без подручных средств. Подросткам порой недели унижений хватает, чтобы сломаться, а у него десятилетия на это ушли. Он ведь и сбежал тогда из поселения в основном от себя самого. Не ради сестры, не ради подруги, помочь он им никак не мог, не ради протеста против смиренности эльфов, потому что истоки смиренности понимал как никто другой. Он сбежал, потому что насмешникам не мог противопоставить ничего. Один – и все остальные. Тут и на костер пойдешь, как другие на трон идут, потому что терять совершенно нечего.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});