Ратоборцы - Влада Воронова

— Одежду сложи, — велел он изнемогающему от жары Славяну. — И ботинки сними, здесь ноги ранить нечем.

Куртку и свитер человек снял сразу, как вошли в долину, но и в футболке и джинсах было тяжело: сердце возмущалось внезапным переходом из мороза в летнее пекло, стучало неровно и заполошно, сжималось в резкой судороге боли.

— Подожди, — Славян достал из кармана куртки пластинку с таблетками, но Дариэль положил ладонь ему на левую лопатку, что-то пробормотал. Боль отступила.

— Прости, я не подумал… — тихо сказал он.

— Не ерунди. И спасибо. — Славян обернулся, благодарно сжал хелефайе плечо. Тот ответил робкой улыбкой. — Спасибо, — повторил Славян. Плечо расслабилось, тягостное напряжение, терзавшее хелефайю много дней, схлынуло, — сквозь пальцы Славяна будто волна прошла. «И надо оно ему было, из-за подобной ерунды так себя мучить? Вот дурачок-то. Напридумывал себе чёрти чего. Нет, для человека хелефайю понять — задача непосильная». Он опять коротко, легко сжал плечо Дариэля, отвернулся к рюкзаку, уложил вещи.

— Пойдём? — спросил Славян хелефайю.

— Пойдём, — ответил он. И взгляд, и голос весёлые, свободные. Кончились что недоразумения, что терзания.

Дариэль легко провёл Славяна сквозь пограничную зону к станции телепорта, а там уже вопросы задавать никто не будет — внутренние земли не патрулируются. Да и чужаков в долине появилось немало — гоблины, гномы, человеки. Гостем больше, гостем меньше, никому ни до чего нет дела. Кабинка телепорта у хелефайев похожа на пятиметровый шумерский зиккурат и гораздо уместнее смотрелась бы в вампирской общине. Тамошние телепорты — трехметровый беломраморный куб, украшенный барельефами на волчьи темы. Изнутри все здания телепортов одинаковы: квадратная комната, стены и потолок облицованы маленькими треугольными плитками из слабообожжённой, неглазурированной глины. Пол выложен квадратными деревянными паркетинами, посередине — восьмигранник из паркетин прямоугольных. Освещается комната только свечами, на северной и южной стене ряд четырёхсвечёвых канделябров, простых, без затей и украшений. В восточной стене вход, в западной — выход, двери деревянные, тоже простые, казённого вида. Вставай посреди площадки, называй код — свечи на миг погаснут, повеет прохладным, сладковато-пряным ветром внесторонья, потом свечи сами собой загорятся, и ты уже перенёся на пару тысяч километров.

* * *

— Нравится? — требовательно спросил Дариэль, когда они вышли со станции. Зиккурат телепорта хелефайи выстроили на вершине самого высокого холма, отсюда город виден как на ладони. — Это Миальер, столица Эндориена.

Хелефайский город Славян увидел впервые. Одноэтажные восьмигранные домики со стрельчатыми окнами и дверями, похожие на парковые беседки, столь же лёгкие и хрупкие, воздушные. Выглядят так, словно сплели вместе кроны восьми деревьев, стволы соединили бумажными стенами, а корни стали фундаментом. Да ещё от древесного любопытства вылезли из земли, на хелефайскую жизнь посмотреть.

— Нравится? — повторил Дариэль.

Хелефайю не обманешь.

— Игрушечное всё такое, — сказал Славян. — Непрочное.

— Это иллинар, он крепче гаврских волноломов.

В хелефайском городе нет привычных человеческому глазу улиц, дома прихотливо разбросаны по небольшим холмам — все нежных, приглушённых пастельных тонов: золотистые, голубые, бежевые, розовые. Расстояние между домами большое, множество деревьев, лесных и садовых, сложное переплетение мощёных глиняной плиткой дорожек. Вместо фонтанов — ручьи и ручейки, водопады и водопадики. Вместо клумб и газонов — лесные полянки, над цветами танцуют пёстрые бабочки. Птичий щебет, журчание воды.

— Здесь легко и свободно, ничто не давит, не стесняет, — сказал Славян. — И никто никому не мешает — ни лес людям, ни люди лесу. Всё так бестревожно. Всё так прекрасно, так недостижимо красиво. И… нереально. Как декорации в театре. Пленительная сказка, увлекательная игра, но настоящая жизнь не такая. Не здесь. Как бы ни очаровало, ни поглотило представление, ты всё равно знаешь, что всё скоро закончится, и… хорошо, что закончится. При всей затейливости, всей красоте и совершенстве в декорациях и представлениях нет жизни. Только пустота. — Славян посмотрел на запечалившегося, поникшего Дариэля. — Извини. — Он сжал хелефайе плечо. — Не обижайся. Эндориен очень красив, ни один человеческий город вашей долине и на задворки не годится. Просто человекам здесь не место. Мы слишком грубые и примитивные существа для такой совершенной, утончённой красоты.

— Нет, — ответил Дариэль. — Не примитивные, и не грубые… Совсем наоборот — таких высот ни один хелефайя никогда не достигнет. Вам всегда всего мало, для вас нет пределов возможного… Вы никогда не успокаиваетесь на достигнутом. Одних это превращает в хищных скотов, в позор вашей расы. Но есть и другие… — Он не договорил, отвернулся. Верхушки ушей отогнулись, повернулись вперёд и вниз. — В словохранилище много свитков и книг с историями о человеках. А в архиве — о человеках, которые жили в Эндориене. Они все были очень разными — крестьяне, купцы, рыцари, монахи… Попадали они сюда разными путями, но все, слышишь, Славян — все спустя недолгое время уходили. Год или два — и все начинали говорить так, как ты. — Дариэль остро, коротко вздохнул, верхушки ушей отвернулись к затылку. — Когда посетители спрашивали меня «Почему?», я не знал, что ответить. Теперь, кажется, понял. — Он повернулся к Славяну: — Но на сегодня ты останешься?

— Конечно! Когда это я пожрать на халяву отказывался? И позагорать.

Дариэль невольно улыбнулся.

— Пойдём, халявщик.

* * *

В первое мгновенье Лаурин решила, что видит сон, настолько невероятное зрелище ждало за дверью. Дариэль привёл в гости Славяна. Она тревожно вгляделась в Дариэля: спокойная, ясная радость, на ауре ни малейших следов тёмной пелены, которая была в Гавре, ни холодной выжженной пустоты, которая появилась в Эндориене. Потом посмотрела на Славяна.

— Здравствуй, Лаурин, — сказал он. — Позволишь войти?

Хелефайна молча посторонилась.

В человеках Лаурин разбиралась, не зря с пятидесяти лет занималась делами приграничья. Пусть в человечьих городах бывала только дважды, но приграничье на то и приграничье, чтобы долина могла вести дела с инородцами, в том числе и с человеками. В человечьем правительстве её назвали бы министром иностранных дел.

Но Славян разгадке не поддавался. Ей уже попадались такие человеки. Единственное, что объединяло этот тип — полное несходство. Каждый был неповторим. И непостижим. И каждый, где бы он ни появлялся, приносил с собой перемены. И очень редко к лучшему.

Дариэль уже успел провести Славяна внутрь, усадить на диван.

— Это называется длинная комната, — объяснил он. — Самая главная, через весь дом, от двери до окна. Вон там спальни. Наша, — показал он на правую от входа дверь, — и гостевая, — махнул на дверь напротив.

— А там должны быть треугольные комнаты, — догадался человек.

— Точно.

— Интересная планировка.

— Ты гномьего дома не видел. Вот это интересно! — заверил Дариэль. — А у нас — обыкновенно.

Хелефайна внимательно рассматривала гостя. Славян назвал её Лаурин. До сих пор она была для него только Элайвен. И никогда Славян не был таким открытым. Сейчас его можно прочитать как свиток. Только написан он на незнакомом языке. До сих пор Лаурин страстно желала его примирения с Дариэлем, но сегодня впервые усомнилась — а надо ли было? Слишком много различий у человека и хелефайи, лучше бы им держаться подальше друг от друга. Со временем Дариэль справился бы с и болью, и с виной. А вот Славян — опасное знакомство. Не человек, те в большинстве своём просты и понятны, до зевоты предсказуемы, а пучина морская. И никому неведомо, какие чудовища поджидают в её глубине. Инородцы считают хелефаейев лучшими мореходами трёхстороннего мира. Ложь, самими хелефайями и придуманная. Можно было бы, ни один хелефайя никогда долину не покинул. А плыть по огромной воде, в далёкое далеко… Только если от чего-то очень страшного драпать надо, гораздо страшнее моря. Море — мор — морриагел — последние врата, в которые уходят умершие хелефайи. Уплывают на белой лодке, под белым парусом.

Славян и Дариэль увлечённо обсуждали особенности этнической архитектуры. Таким лёгким и умиротворённым Лаурин не видела Дариэля никогда.

Море может спасти, увести, скрыть от беды. Но оставаться на зыбких волнах сверх необходимого и опасно, и глупо. Сегодня Славян проведёт день у них. А вечером уйдёт. Навсегда. Здоровому — а Дариэль исцелился — ни к чему лекарство. Связь прервётся. И забудется. Неведомая угроза, которую таит в себе этот непостижимый, и оттого вдвойне опасный человек, исчезнет.