Сперматозоиды - Наталья Рубанова

Как это странно, думаю я, не иметь тела, как странно!

«Буратино» в бумажном стаканчике. Пу-зы-ри-ки. Запах цирка: дурацкий, ни с чем не сравнимый. Под куполом – гимнасты: я смотрю на них, затаив дыхание, и Сана тоже… тоже смотрит: нас разделяет лишь арена. Мы похожи, правда? Она кивает и берет мои руки в свои: наконец-то ты оторвалась от компьютера, наконец-то можешь говорить. Говорить? Я повторяюсь: РА, Сана, – это не только бог Солнца. Не понимаю, она пожимает плечами, что значит не только… Я выдыхаю дым и, достав из сумки сложенный вчетверо лист, зачитываю: «Коллеги, благодарю вас за оперативную и высокопрофессиональную работу над Проектом, который является для Клиента приоритетным – теперь, получив Заказ, он просто счастлив… а значит, счастливы и мы. Головной офис тоже тащится. Со своей стороны прошу вас – это особенно актуально во времена кризиса – относиться к любому Проекту также слаженно, потому что процесс реанимации Клиента в настоящее время практически невыполним…». Что это, что за бред, удивляется Сана, а я замечаю, что у нее нет вопросительных интонаций, совсем нет: ну, я же говорила, РА[125] – это не только бог Солнца и, вспоминая о работке, отворачиваюсь. Не молчи (Сана звенит моими браслетами), это невыносимо – и я не молчу, не молчу больше: помнишь песочное пирожное? ну, то самое, с тонкой прослойкой из повидла? с розовыми и салатовыми розочками сверху?.. помнишь, нет?..

На плотной серой бумаге остаются жирные пятна и крошки; бумага остается на столике кафетерия, которого давным-давно нет, как нет давным-давно и крашеной деревянной будки с толстухой-мороженщицей, кутающейся в пуховый платок: пальто туго натянуто на барабан ее живота; белый халат, накинутый сверху, подпоясан длинным шарфом. Что мне мороженое! Книжный-то яд там, через дорогу – и зачем от кафетерия сворачивали? «Купи книжку! Купи-и-и!» – «Это для больших, тебе такую не надо!» – «Я большая, большая, мне надо, надо! Купи-и-и!» – «А куклу? Ты же куклу хотела…» – «Книжку хочу! Кни-и-ижку! Ы-ы-ы-ы-ы!»

Мне покупают книжку. Я, четырехлетняя, втягиваю вкуснейший в мире запах – запах свежайшей типографской краски. Я. Совершенно. Абсолютно. Счастлива.

Я помню, Сана: зеленые Чехов, Тургенев, Куприн, Гюго. Голубоватый Толстой. Грязно-бордовый Ромен Роллан. Коричневые Бальзак и Пушкин. Шоколадный Драйзер. Серо-синий Жюль Верн. Радужная «Библиотека приключений». Пестрая «Тысяча и одна ночь». Оранжевый Майн Рид. Черный Достоевский. Красноватые, вечно пыльные, Ленин и Сталин на верхотуре. Я пробираюсь в «темную» комнату и листаю Мопассана. Мне шесть лет. Мне нравится имя Клотильда… А еще – еще четырехтомник «Удивительная Африка»: чтобы достать его, я должна встать на скамейку и дотянуться до самой последней, упирающейся в потолок, полки. Видишь? Встаю. Дотягиваюсь. Видишь, нет?.. Первый намек на эротику: черные тетки с раскрашенными грудями и проколотыми носами – любопытно. А внизу – тоска: Лермонтов – великий русский поэт… Захлопнув учебник, я натыкаюсь на «Мои университеты»: первый намек на порнографию – студенческие «забавы», скользящая по мыльному полу проститутка и пр. и пр. Скучная история, поэтому сначала так – все спят, а ты, повесив шкурку на спинку стула, слоняешься из угла в угол, или: долго вертишь в руках карандаш, не зная, что делать с ним, а потом, словно опомнившись…

Бумага в клетку, бумага-тюрьмага: главное – не думать, зачем, не то не выйдет. Мне купили, Сана, здоровенную тетрадь – сначала коричневую, потом черную – куда я, вместо того чтобы бегать во дворе «как все нормальные дети», записывала крупным «взрослым» почерком «шедевры» собственного изготовления да переписывала стихи и афоризмы из настенного отрывного календаря… Когда же я пыталась поймать несуществующим сачком второй воздух, меня накрывало, и я засыпала, не понимая еще, что с этой-то самой тетрадью и увязнет мой коготок в том, чему нет названия. Что именно благодаря ей, тетради, я на самом деле попаду в место, которого нет ни на одной карте. Что буквы, не имеющие ни цвета, ни пола, никогда не будут бесцветными или бесполыми: да вот же они, вот, видишь? Из них слеплены и гимнаст, и мороженщица… да ты как будто онемела!

…тем временем на Никольской улице бродячие обезьяны отобрали у семилетнего мальчика бутылку воды, экс-президент потребовал сажать в тюрьмы за контрабанду, General Motors официально объявила о банкротстве, Ким Чен Ир назначил преемником третьего сына – Ким Чен Ына, на станции столичного метро «Полянка» упал на рельсы человек, ТОФ начал готовить новый отряд кораблей для борьбы с пиратами, самолет, не подав ни одного тревожного сигнала, растворился в воздухе, пропав над Атлантикой, пьяный машинист погиб, выпав из кабины на ходу поезда, последняя пассажирка «Титаника» Миллвина Дин скончалась, английские дети назвали Stinking Bishop самым вонючим сыром Великобритании, в Витебске по причине «потери интереса к жизни» с девятого этажа сбросились две девушки, пьяный в дым слесарь разбил тачку известного шансонье, пассажиры подожгли станцию из-за нового расписания, боевики-талибы взяли в заложники четыреста человек на территории Пакистана, пенсионеры-космоэнергеты вышли с духовным маршем протеста, а археологи-любители нашли в Ла-Манше лохнесское чудовище по кличке Плезиозавр – что ж! Самое время поинтересоваться, как там Плохиш, думаю я, забыв, что озвучивать мысли вовсе не обязательно: Сана знает обо мне все, абсолютно все… ну или почти. Она поднимает брови: почему ты спрашиваешь? Я пожимаю плечами: вроде бы этот постаревший ребенок – герой твоего роман[c]а… Какая пошлость, кричит Сана, ты заварила эту кашу, а теперь мечтаешь свалить все на персонажа! А ведь это я, я писала тобой… я заставляла твои пальчики бегать по клавиатуре, приказывала сидеть – и ты покорялась, всегда покорялась, как последняя шлюха!.. Неужто ты и впрямь думала, будто я – одна из твоих heroИнек? Девочка становится интересной, если ее как следует завести, думаю я, и неуверенно касаюсь руки Саны (жвачные находят наши жесты фривольными: жвачные никак не могут понять, «откуда близняшки»), и вот тут-то меня по-настоящему бьет током – Сана живая. Может, моя рука и бумажная, но ее-то уж точно из плоти и крови! Это я, я писала тобой, талдычит она, я провоцировала тебя, заставляла усомниться в собственной силе!

Радикальная инъекция, качаю головой я, рассматривая ее четкие, будто из камня высеченные, формы: на Сане совсем нет одежды.

«Не холодно?..»

Насытиться флиртом до тошноты – вот целое искусство, смеется она и, видя, что меня тошнит, довольно правдоподобно имитирует сочувствие: скажи, а ведь у тебя тоже, тоже был свой Плохиш? У каждого был свой, дура! – я бегу к раковине, меня выворачивает: о н и в таких случаях советуют представлять комнату…

Знаю: за щеколдой ничего не значащих слов, в трупохранилищах мыслей, прячутся струпья чудес – там, где сухой остаток льда сердечного превращается в жар Знания, там, где нет страха перед высоковольтными чувствами, где лучевая «болезнь» любви излечивает Осмелившегося, мне лжет один лишь элегантный диктатор: для той, чье выжжено тавро железом в глубине души[126]… Убей Плохиша, говорит вдруг Сана, протягивая мне букварь, к чему эта псевдоромантика? Я устала, я не могу больше его ждать… Бензин, мазут, битум, керосин, газойль – на каком топливе работает сердечная мышца? Откуда берется Сила?.. Думаешь, ее из Brent’a c Urals’ом выкачать можно? 97 и 95 баксов за баррель, если не в курсе… «Наша миссия – сделать процесс изготовления самогона на даче и дома максимально удобным для конечного благополучателя» – уверяет меня реклама, заглушая голос Саны, а я смотрю, как змеятся азбуки в длинных ее пальцах: мне кажется, сами ее пальцы превращаются в змей… Я мотаю головой и отхожу в сторону: ты с ума сошла. Да и как? Я не могу, он ни в чем, в сущности, не виноват… Плохиш – это просто явление, явление природы: как дождь косой – ну, или там, как снег, как град: идет себе… мимо проходит… Сначала намочит, потом застудит, а то и жаром обдаст… за жар этот все на свете прощаешь… Да можно ли до смерти-то обижаться?.. Ne pizdi, bud’ tak lubezna, насвистывает Сана транслитом. Все просто: Аз, Буки, Веди… выжги его Глаголом! Глаголом можно только сердца, а у него и сердца-то нет, отказываюсь я и, не подозревая, что уже слишком поздно, зажимаю нос: окутавший Софийскую набережную дым довольно едкий.

Кукол жгут, говорит бесстрастно Сана и закрывает глаза фантому Плохиша (пожалуй, ему даже к лицу этот резиновый макинтош) муаровым своим платьем[127]. Кукол?.. Внутри что-то обрывается: боммм, боммм, не чуя под собой ног, я бегу на крик, плохо заглушаемый колокольным звоном: боммм, боммм… Голубоглазая марионетка в черном парике делает прощальный книксен и садится в ландолет: о, как изысканно ее платье, как лазорева тальма! Вы такая эстетная, говорю я ей, вы такая изящная, и замираю – да это же мумия Хатшепсут, черт бы ее подрал: о, сколько у нее масок, что делать с ними?.. Вот и горит, горит ш к у р– к а – о, теперь я догоняю, что значит без кожи! Да ты спой, спой, машет рукой Сана, перед тем как исчезнуть в языках пламени, легче будет: любое переживание, в сущности, бессмысленно… Что – спой?.. – я хватаюсь за сердце. Что-что, роман[c], дурында! Рома-ан[c]!.. «Но кого же в любовники? И найдется ли пара Вам?» – слабо?.. Или пунктуального соблюдения дедлайнов желаешь? Обеспокоенные покупатели часто обращаются в компанию «Хyi» с вопросом, не снизится ли производительность стирки из-за того, что отверстия в барабане уменьшены на сорок три процента: проведя тщательные испытания, сотрудники компании «Хyi» с гордостью сообщают, что барабан стиральной машины «Zvezdets» не только отлично очищает ткань, не повреждая ее, но и сохраняет высокую производительность стирки…