Три блудных сына - Сергей Марнов

А как же спецпайки, которым так радуется его пышнотелая подруга Зина? Санаторий в Гаграх, куда он собирается через месяц? А там – нежные и страстные подруги Маша, Асият и Медея? Отказаться от всего этого?! Променять на ежедневные издевательства уголовников?! Нет! Должен быть другой выход, должен!

И тут Изю осенило. Христианская притча о работниках, нанятых в последний час, но получивших равную плату с теми, кто работал весь день! Вот оно! Он будет жить прежней жизнью, он поедет не в Магадан, а в Гагры; когда же почувствует, что умирает, тогда и крестится! Хорошо, все-таки, что не всех попов истребили; хорошо иметь умную еврейскую голову.

Он встал со скамейки, властным щелчком пальцев подозвал давешнего приблатненного пацаненка.

– Держи, шкет! – небрежно протянул черно-золотую коробку с папиросами, – Но курить лучше бросай. Вредно!

– Я постараюсь, товарищ командир!

Ага! Не «гражданин начальник», а «товарищ командир»! То-то! Неужели еще несколько минут назад он выглядел такой кислятиной? Изя расправил под ремнем складки гимнастерки, застегнул все пуговицы, поправил фуражку и щелкнул «шкета» по носу. Четким шагом по направлению к центру Москвы шел уже не запуганный отсталым дедом-портняжкой еврейский мальчик Изя Хамерклоп, а старший лейтенант госбезопасности Маузер, коммунист и неутомимый борец против всякого мракобесия.

На пересечении Малой Дмитровки с Бульварным Кольцом водитель «хлебовозки» не успел затормозить перед пешеходом, который переходил улицу, даже не повернув головы в сторону приближающегося грузовика. Задумался, наверное. Толчок был несильным, но уж очень неудачно упал пешеход-растяпа: виском на угол каменного парапета. В общем, когда водитель вылез из кабины «полуторки», ругать было уже некого. Да и слова застряли в глотке несчастного шофера, когда он увидел на рукавах гимнастерки трупа красные звезды старшего офицера НКВД.

Глава 9

Агенты наружного наблюдения стояли в кабинете Глеба Ивановича Бокия, опустив головы. Вины никакой за ними не было, и начальник самодурством не грешил, но… на всякий случай. Докладывал агент, сыгравший роль сержанта-охранника в Бутырской тюрьме.

– Факт воздействия можно считать установленным, Глеб Иванович! Критическое расстояние – пятьдесят метров, дальше он не смог сделать ни шага. Глаза были предельно раскрыты, лицо бледное, речь бессвязна.

– Может быть, самовнушение, психологический настрой? – спросил Глеб Бокий, задумчиво потерев пальцами гладко выбритый подбородок.

– Исключено, Глеб Иванович. Я применил вариант «Хлестаков»[154], и всякие мысли о Блаженной покинули голову объекта, там поселился мой величественный образ. Было воздействие, это несомненно.

– Не переиграли? Объект был не так глуп, как казался.

– Поверил! Я смог бы убедить его, что президент США Рузвельт прилетает на самолете сапоги мне чистить.

– Кто же, все-таки, мог убить старшего лейтенанта? Ваши предположения?

– Глеб Иванович, а несчастный случай вы совсем исключаете?

Бокий прошелся по кабинету, заложив руки за спину, подумал.

– Не верю я в такие случайности, – с тоской сказал он. – Кто-то копает под меня, но кто, кто?

Никто из присутствующих не посмел даже предположение высказать, и Бокий мысленно отругал себя за распущенность. Такое ляпнуть при подчиненных! Он сел за стол, достал папку с делом Блаженной, всмотрелся в ее фотографии, в который уж раз перечитал агентурные донесения:

«Объект «Д» в доверительной беседе утверждала, что Блаженная может оживлять некоторые предметы. Так, однажды она оживила игрушечную рыбку, и та плескалась в ладонях у разных людей. Тем Блаженная, по ее утверждению, проверяла силу веры. Я хотел выкрасть эту рыбку, но подойти к дому Блаженной по-прежнему не могу. В другой беседе «Д» рассказывала о методах, которые Блаженная применяет при воздействии на людей. Это, конечно, так называемая «молитва». Как я понял, в «молитве» она просит для людей только самого лучшего, но если человек не соответствует церковным стандартам, молитва причиняет Блаженной страдания. В полушутливом тоне я попросил у «Д», чтобы она похлопотала за меня перед Блаженной, и получил соответствующее обещание. О результатах «молитвы» доложу позднее».

Далее шла приписка, сделанная другим почерком:

«Это последнее донесение агента «Деций», вскоре после этого он исчез из нашего поля зрения. По неподтвержденной информации, похожего человека видели в Сарове и Дивеево, проверить пока не удается».

Бокий вздохнул и проговорил в своей обычной любезно-бесстрастной манере:

– Блаженную переводим в обычную больницу при доме престарелых, всякое наблюдение снимаем. Дом престарелых должен быть лучшим в Москве: не для тихого умерщвления, а с нормальной медициной и уходом.

– Осведомителя вербуем среди персонала больницы или внедряемся? – тихо спросил «сержант».

– Нет, ничего этого не надо. Вы, Александр Иванович, гуляете около дома престарелых, знакомитесь с какой-нибудь симпатичной медсестрой, ненавязчиво ухаживаете, слушаете ее милую болтовню о больничных новостях. Все.

«Сержант» заметно повеселел, остальные агенты завистливо на него поглядывали.

– Вы, Владимир Геннадьевич, займитесь шофером «хлебовозки». Проследите все связи, даже, на первый взгляд, случайные. Но главное, не допустите, чтобы его обвинили в теракте. Ни в коем случае! Стечение обстоятельств, и только. Все остальные – в подчинение Владимиру Геннадьевичу. Свободны, товарищи.

Когда все вышли, Глеб Иванович Бокий глубоко задумался: «Копают под меня, копают – к гадалке ходить не надо. Но кто? Кто мог осмелиться на такое? Неужели?!..»

* * *

Всякое государство должно себя защищать, для того и создаются спецслужбы. Если их нет, или если они работают плохо, государство гибнет стремительно и неизбежно. Не следует думать, что органы НКВД только и делали, что боролись с «религиозным дурманом», с остатками царской интеллигенции, с лучшими военачальниками, просто умными людьми. Органы эффективно очищали страну от уголовников и делали жизнь советских людей, на бытовом уровне, одной из самых безопасных в мире.

Но логика массового государственного террора, развернувшегося в тридцатые годы, лишала разума даже талантливых людей из руководства НКВД. Они «копали» друг под друга азартно, самозабвенно и с наслаждением. В процессе этого «копания» получат свою законную пулю в затылок и Глеб Бокий, происходивший из семьи русского дворянина, и Генрих Ягода, происходивший из семьи местечкового еврея, и многие, многие другие. Машина террора перемалывала кости всем подряд и даже не замечала, если в мясорубку попадал кто-то из ее создателей или механиков.

Между тем, в страну почти беспрепятственно проникали настоящие, непридуманные враги. Немецкие шпионы и диверсанты закреплялись на местах, готовились, составляли для немецкой армии карты, которые будут лучше и подробнее советских. В роковой день 22 июня 1941 года они перережут линии связи, внесут дезорганизацию в работу тыла, полностью обеспечат «товарищу Гитлеру» то, что на языке военных называется «стратегическая внезапность». Впрочем, это всего лишь абстрактный термин, в реальной военной практике такого почти никогда не бывало. Если точнее, то это самое «почти» полностью укладывается в день 22 июня 1941 года.

«Товарищ Гитлер» и генералы его штаба разжижением мозгов не страдали, и план «Барбаросса» не был глупостью. По всем законам военной науки гибель Красной Армии представлялась неизбежной; она и состоялась. Почти. Ветераны войны, ценой огромных, несопоставимых с немецкими потерь отбившие чудовищный натиск нацистов, часто говорят: «Все висело на волоске!» Кто же удержал этот волосок?

В мемуарах немецкого солдата, воевавшего в 1941 году под Ленинградом, есть интересный эпизод. В ночном небе появился «огромный портрет русской Мадонны»; по мнению того солдата, именно Она и остановила немецкое наступление.

Кто знает? Нация «блудных сыновей» тысячами убивала священников, превращала храмы в места разврата – под пение дурацких частушек, написанных дурацкими «поэтами». Чем эта нация заслужила такую милость? Да ничем! По человеческой справедливости, она заслужила уничтожение; но Милосердие Божие – выше любой справедливости.

Чудо произошло по молитвам святых исповедников и мучеников, которых в России первой половины XX века оказалось больше, чем за предшествующую историю христианства во всем мире.

И в хоре этих молитв звучал чистый, прозрачный голос слепой с детства старушки, отошедшей к Господу 29 июля 1936 года. Место ее захоронения неизвестно; предположительно, где-то в районе метро Владыкино, недалеко от храма Рождества Пресвятой Богородицы. Проезжая мимо этого храма, почитатели святой старицы обязательно осенят себя крестным знамением и крикнут, шепнут, подумают: