Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Энн Райс

снова страшную ночную пустыню одиночества и вины.

«Она там! – сказал он. – Та, которую ты ранил. Твоя дочь».

«Я не понимаю, о чем ты говоришь!»

«Ты спас ее, – прошептал он. – И я это знал. Ты оставил окно открытым. Прохожие услышали детский плач, нашли ее и принесли сюда».

«Девочка! Она здесь!» Я чуть не задохнулся. Но он уже вел меня за собой, в длинную палату, заставленную деревянными кроватями. На них под тонкими белыми одеялами лежали дети. В дальнем конце, склонившись над маленьким столиком перед единственной свечой, сидела больничная няня. Мы медленно пошли по проходу между рядами коек.

«Голодные дети, сироты, – говорил Лестат. – Дети чумы и лихорадки».

И вдруг он остановился. На кровати перед нами я увидел ту девочку. К нам подошел мужчина в белом халате. Он что-то прошептал Лестату, тот ответил так же тихо, чтобы не разбудить малышей. В соседней комнате кто-то заплакал, няня встала и поспешила туда.

Доктор склонился над девочкой, завернул ее в одеяло и взял на руки. Лестат вынул из кармана деньги и положил их на постель. Врач говорил, как он рад, что мы пришли за ней, потому что все дети в его больнице – сироты. Они приплыли в город на кораблях. И некоторые, совсем маленькие, даже не могли узнать свою мать среди мертвых тел. Он не сомневался, что Лестат – отец ребенка.

Мгновения спустя мы уже были на улице, и Лестат с девочкой на руках поспешил назад к гостинице. Я бежал за ним. Белый сверток у его груди светился на фоне черного плаща, и даже моим глазам – глазам вампира – временами казалось, будто одеяло летит по ночному городу само по себе, словно лист, уносимый ветром. Мне удалось догнать его только возле фонарей на площади. Девочка покоилась на его плече. Ее бледное личико не утратило детскую припухлость, несмотря на потерю крови и близость смерти. Она приоткрыла глаза, или, точнее, веки сами собой слегка приоткрылись, и под длинными изогнутыми ресницами я увидел две белые узкие полоски.

«Что ты задумал? Куда ты ее несешь?» – спрашивал я, хотя точно знал, что он несет ее в наш номер, только не понимал зачем.

Все было по-прежнему. Тела девушек лежали там же, где мы их оставили: одно на кресле, другое – в гробу, словно приготовленное для похорон. Лестат даже не взглянул на них. Я смотрел на него. Свечи уже догорели, и темноту гостиной нарушал только свет уличных фонарей и луны. Лестат уложил девочку на кровать и уселся рядом.

«Подойди сюда, Луи, – позвал он меня. – Ты ведь все еще голоден, я знаю».

Его голос звучал спокойно и убедительно, как и весь вечер. Он крепко сжал мою руку, я почувствовал тепло его ладони.

«Взгляни на нее, Луи. Она так нежна и мила, даже смерть не властна над молодой, свежей плотью. Ее жажда жизни невероятна! Помнишь, как ты хотел ее, когда впервые увидел?»

Я изо всех сил старался не поддаться очарованию его слов. Не хотел убивать ее ни тогда, ни теперь. Боролся с собой, моя душа рвалась на части: я вспомнил вдруг, как маленькое детское сердце билось в такт с моим, и я умирал от желания пережить это снова. Я повернулся спиной к девочке и выбежал бы из комнаты, но Лестат проворно преградил мне дорогу; я вспомнил лицо ее матери, как в ужасе я бросил девочку на пол и как он плясал за окном. Но теперь он не смеялся надо мной, он говорил, и мои мысли путались.

«Ты хочешь ее, Луи. Пойми, раз ступив на этот путь, можно убивать кого угодно. Ты хотел ее и прошлой ночью, но тебе помешала слабость. Вот почему она еще жива».

Я знал, что он прав; вспомнил, какое блаженство было прижать ее к себе, слушать и слушать стук ее сердца.

«Она слишком сильна для меня, – сказал я. – Ее сердце… не хочет сдаваться».

Лестат улыбнулся.

«Слишком сильна? – Он притянул меня поближе. – Возьми ее, Луи. Я знаю, ты хочешь ее».

И я сдался. Подошел к кровати, посмотрел на нее. Она едва дышала, маленькая рука запуталась в прядях длинных золотых волос. Невыносимо… Я смотрел на нее и хотел, чтобы она осталась жить, и хотел ее крови. И чем дольше я смотрел, тем явственней чувствовал вкус ее кожи, прижимал мягкое и нежное тело к груди воображаемым движением руки, скользящей вдоль хрупкой спины. Да, вот такая она была – мягкая и нежная. Я убеждал себя, что ей лучше умереть; иначе что ее ждет в этой жизни? Но лгал самому себе. Просто хотел ее крови. Я взял ее на руки и обнял, прижался щекой к ее горячей щеке. Вдыхал ее сладкий запах, такой живой и сильный. Потревоженная, она застонала во сне, и я понял, что не смогу больше ждать. Я должен убить ее, пока она не проснулась. Потянулся к ее горлу и услышал далекие слова Лестата: «Только маленькую ранку. Посмотри, какое хрупкое горло».

Не стану рассказывать вам, что я пережил тогда. Скажу только, что это захватило меня, как и прежде, как и всегда; но в этот раз гораздо сильнее.

Стоя на коленях перед кроватью, я жадно сосал кровь и слушал биение маленького сердца, которое не замедляло ритм, не хотело остановиться. Я не отрывался от ранки. Ждал, что оно вот-вот остановится, как вдруг Лестат схватил меня и оттащил от девочки.

«Но она еще жива», – прошептал я и очнулся.

Комната медленно выплыла из темноты. Я сидел и смотрел на девочку, прижавшись к изголовью, сжимая в кулаках бархатное покрывало. Я не мог шевельнуться от слабости. Лестат взял ее на руки и заговорил с ней. Он назвал ее по имени.

«Клодия, ты слышишь меня? Очнись, Клодия. – Потом он вынес ее в гостиную. Голос его звучал так тихо и так нежно, что я едва разбирал слова. – Ты больна, ты слышишь меня? Ты должна слушаться меня, если хочешь поправиться».

Мое сознание прояснилось, и я стал понимать, что происходит: Лестат разрезал себе руку, и сейчас она пьет его кровь.

«Еще, еще, милая, – говорил он. – Ты должна напиться как следует, если хочешь выздороветь».

«Будь ты проклят!» – закричал я с порога гостиной, но он только прошипел что-то в ответ и взглянул на меня сверкающими глазами.

Он сидел на кушетке. Девочка впилась в его запястье. Маленькая белая ручка мертвой хваткой вцепилась в рукав его сюртука. Грудь Лестата тяжело вздымалась, лицо исказилось до неузнаваемости – никогда