Шанс для дознавателя (СИ) - Ветрова Варвара

Договорить он не успевает — инициативу перехватываю уже я. Прикусываю его нижнюю губу и медленно веду по ней языком, срывая глухой мужской стон. И мне уже даже контекст не нужен: этот поцелуй — будто сама жизнь. И мы — схватившиеся друг за друга, как за единственную опору в этом мятущемся мире.

Мы целуемся, как умалишенные и даже тихий скрип двери не способен отвлечь нас. Лишь деликатное покашливание возвращает нас с небес на землю и, прервав сиюминутное безумие, мы отскакиваем друг от друга, как нашкодившие котята.

— Если вам неудобно, я могу зайти позже, — служанка сама невозмутимость.

— Нет, прошу вас, — как ни в чем не бывало приглашает Риндан.

В попытке скрыть пылающее лицо я отворачиваюсь к окну и застываю у подоконника, глядя, как внизу, под фонарями, медленно падает снег. Звон посуды за спиной сменяется хлопком двери, а затем звуками отъезжающей тележки.

— Рыба с овощами, — сообщает мужчина.

Приходится обернуться — ну да, действительно. Филе.

— Ты очаровательно смущаешься, — замечает Максвелл, подвигая мне стул.

Я молчу — все ещё не могу прийти в себя после неожиданного вторжения. Хотя, признаться, это было… интересно.

Рыба нежнейшая. Ломтики запеченного картофеля, поданные к ней, тают во рту. Золотистая морковь, не иначе как поджаренная во фритюре, дополняет картину. Отправляя в рот кусочек, я чувствую его взгляд. Да, так и есть — сидит, опершись подбородком о сложенные руки и смотрит на меня, даже не прикоснувшись к еде.

— Остынет, — киваю я на филе.

— Ну и пусть, — легкомысленно отмахивается Риндан, — ещё закажу. Знаешь, я тут подумал, что в наших совместных трапезах есть своя прелесть.

— Да ладно? — я все же позволяю иронии просочиться в голос, — и какая же?

— Домашняя, — улыбается он и меня по новой бросает в краску, — я бы каждый вечер с тобой так ужинал.

— Каждый вечер не выйдет. У нас дежурства.

— Любишь ты напомнить о работе, — хмыкает он, — хотя, чего это я… Мы как семья трудоголиков — как не корми, а в сторону работы смотрим.

Я молчу, отмечая ещё одну околоотношенческую реплику. Хотя, если уж он и затронул эту тему, то… почему бы и нет?

— Расскажи о своей семье, — прошу, разламывая вилкой ломтик картофеля.

Но Риндан не удивляется. Лишь тихо вздыхает и убирает локти со стола, взамен подвигая к себе тарелку.

— Ты имеешь в виду шумных, гомонливых, веселых и отчаянных Максвеллов?

— Именно, — скрыть улыбку не получается. Да и не хочется, если честно.

— Ну что ж, — он наполняет свой стакан компотом, а затем иронично глядит на меня, — сама напросилась!

Я складываю приборы на тарелку и окунаюсь в рассказ.

— Мои родители познакомились в столице. Отец тогда приехал по первому делу и остановился у своего друга. А сестра друга — моя мать, как ты понимаешь, — очаровала его с первого взгляда. Через два месяца они поженились.

— Так быстро? — не могу сдержать удивления.

— А чего тянуть-то? — как само собой разумеющееся пожимает плечами инквизитор, — если любишь человека, нужно быть с ним. А два месяца — огромный срок. К тому же, мой отец однолюб, правда… — инквизитор замолчает, а я с каким-то затаенным огорчением замечаю складку у него между бровей.

— Правда, что? — осторожно подталкиваю к продолжению.

— Правда, однажды он чуть не потерял семью, — будто выныривает из грустных воспоминаний Риндан, — я родился через год после свадьбы, а затем отец погрузился в работу. Консультирующий инквизитор, куча интересных дел, разъезды по стране… Я на него похож, кстати. Тоже трудоголик, тоже… — мужчина осекается на полуслове и как-то виновато глядит на меня, — в общем, когда мне было четырнадцать, мы с матерью переехали в Рейлин. Она не могла больше выносить отсутствие супруга дома. Гордая женщина, что поделать, — он коротко улыбается.

— И что отец?

— Отец вовремя опомнился. Но, с другой стороны, выбора, по сути, и не стояло — или работа, или семья. Он оставил свой пост, приехал в Рейлин и устроился рядовым инквизитором. А затем почти год вымаливал у матери прощение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Они так и не уехали оттуда, — понимающе киваю я.

— Да. Матери опостылел вечно пустующий дом в пригороде столицы, она даже за вещами отправлять не стала. Продали так, с мебелью и всем полагающимся. Небось, новые хозяева были рады.

— Ещё бы, — фыркаю.

— Но отец свою ошибку осознал, — кивает Максвелл, будто подтверждая мои предыдущие слова, — через год родилась Айрин, потом Эльма, потом Мирри.

— Твои сестры, — констатирую, уже видя подтверждающий кивок.

— И, знаешь, иногда мне кажется, что, будь детей больше, они бы все были девочками, — внезапно огорошивает Риндан, — но, признаюсь, больше девочек наш дом уже не выдержит.

Я тихо смеюсь, глядя, как улыбается инквизитор.

— Нет, ну а что? — делано-возмущенно заявляет он, стоит мне затихнуть, — все комнаты в куклах, рукоделии и сладостях! Лошади на конюшне — с косичками в гривах, даже жеребцы! Я однажды сел на иглу для вышивания бисером! И как отец это терпит?!

— Я думаю, он смирился, — всхлипываю я, чувствуя, как ноют от смеха мышцы пресса.

— Это да-а-а, — задумчиво протягивает Максвелл и внезапно понижает тон, будто желая сообщить нечто сокровенное, — знаешь, я иногда ловлю их с матерью взгляды, когда они смотрят друг на друга. И, честно — отдал бы все, чтобы у меня было так же.

Он не рассказывает — информирует. Не в силах выдержать прямого взгляда, я опускаю глаза, разглядывая витиеватую вязь скатерти. Как… интересно все складывается.

— А твоя семья? — вырывает меня из размышлений мужской голос.

— Что тебя интересует?

— Да, собственно… вас вырастил отец?

— Не совсем, — после откровений Максвелла мне все меньше хочется делиться своими, — он сложно перенес смерть матери. Собственно… — не в силах продолжить, я замолкаю.

— Это то, о чем я думаю? — тихо уточняет Риндан.

— Возможно, — я все ещё не могу поднять на него глаза, — он… редко появлялся дома, нами занималась экономка. Хорошая женщина, — при мысли о миссис Эбботс я наполняюсь теплом, — она умерла, когда мне было семнадцать.

— А отец?

— Двумя годами раньше. Похоронами Джо занимался, мы только приехали на кладбище.

— Джо — это…

— Тогда ещё жених сестры. Они тоже рано познакомились. Поженились, когда Адель исполнилось двадцать. Я жила с ними до рождения Лоя, а затем, уже после пробуждения дара, уехала в Лаерж.

— Значит, ты здесь с начала своей дознавательской карьеры?

— Вроде того, — улыбаюсь я, глядя, как мужчина наливает мне компот, — уже почти пять лет. Вначале, конечно, думала, что ненадолго…

— … но нет ничего более постоянного, чем временное, — усмехается Максвелл, опустошая стакан. Бросает взгляд на часы и удивленно глядит на меня, — Мейделин, час ночи! Быстро в кровать!

Спать мы идем не сразу — я долго вожусь в ванной, разбирая непривычную прическу, а затем прочесываю волосы до тех пор, пока зашедший Риндан не отбирает расческу и в шутливой форме не загоняет под одеяло.

Сам инквизитор ложиться не торопится — тоже посещает ванну, долго шумит водой, а вернувшись, ещё раз пробегает взглядом записи. Я уж было тянусь за книгой, чтобы продолжить чтение, но мне не дают — ультимативно гасят свет и одаривают долгим поцелуем. Уютно устроившись на груди мужчины, я уплываю в сон, чувствуя, как его пальцы путаются в моих волосах.

Глава 11.

Просыпаюсь я рывком и сразу открываю глаза. В окна смотрит серое предутрие, подсвеченное снизу фонарями. А Риндан… Риндан тёмной тенью движется по комнате.

Прикрыв глаза, я наблюдаю за ним — не столько пытаясь понять, сколько ощущая, насколько важно сейчас не выдать себя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Света в комнате мало — но его вполне хватает, чтобы видеть, как инквизитор надевает свитер, долго роется в своей сумке и, подхватив какой-то сверток, выходит в прихожую. Обуваться не спешит — видимо, подхватывает сапоги и снимает с вешалки дубленку — и почти сразу тихо притворяет за собой дверь.