Пещера мечты. Пещера судьбы - Владимир Мальцев

Если штольни закрыть, многое еще может восстановиться — природа имеет кое-какие резервы. Так, практически все следы самоцветской деятельности вне пещер уже исчезли. Дороги, спускающиеся в каньоны и врубленные в скалу, отвалы штолен, канатки — несколько сильных дождей, вызвавших селевые потоки — и каньоны в первозданном диком состоянии. Точно так же, если загерметизировать штольни — в погубленных частях пещер спустя всего пару лет опять зазвенит капель, наполнятся озера, исчезнет пыль со всякими клещами в ней. А лет через двадцать затянутся кальцитовой пленкой многие сколы на натеках. Погубленных уникальных красот это, конечно, не восстановит, но даже самые разгромленные привходовые участки будут выглядеть во всяком случае не хуже лучших пещер Крыма и Кавказа.

ТАКОЕ ВОТ КИНО

… еще живет дикарский задор прирожденного бунтаря против благонамеренной обывательщины, необузданная жажда приключений тех романтических корсаров…

Стефан Цвейг

После прочтения предыдущей главы у читателя вполне могло сложиться впечатление, что на момент «отбития» пещер Кугитанга у самоцветчиков спелеологи-любители уже имели готовую методологию и даже программу дальнейшего исследования пещер, резко переключив всю обстановку с массированного грабежа на наполненную смыслом продуктивную деятельность. Только и отвлекаясь, что на борьбу с реликтами самоцветской деятельности.

Очевидно, что это не совсем так, и даже совсем не так. Переходный период затянулся на годы и был весьма многотруден. И причина здесь плоска как блин. Пещеры Кугитанга слишком не похожи по своему устройству на пещеры других карстовых районов, сложны для понимания и во многом даже парадоксальны. В них физически невозможно было организовать изучение по отработанным в Крыму или на Кавказе методикам, когда группы делят между собой сроки экспедиций и сферы деятельности. На Кугитанге всего много — и всего мало. Есть достаточно места, чтобы разместить на поисковку и раскопки сотню групп — и есть полная гарантия того, что максимум одна из них накопает что-нибудь быстрее, чем за пару-тройку лет. Для любительских групп, не влюбленных фанатично именно в эту пещерную систему, такой вариант неприемлем — не найдя ничего за разумные сроки, они всенепременно рано или поздно переключатся на праздношатание. При котором пещеры страдают ничуть не меньше, чем при их прямом разграблении на сувениры. Словом, для того, чтобы оправдать поднятый шум, нужно было за некоторый разумный срок заместить нами же созданный миф о спелеологии на Кугитанге достаточно впечатляющей реальностью, а это оказалось ох, как нелегко.

Скажу еще одну сакраментальную вещь. Пещеры Кугитанга не открываются группам — только личностям. В двух вариантах — либо «на новичка», либо тем, кто положил много лет на их исследование и понимание. Но не в промежуточном варианте. И пока мы это поняли, пока перестроили всю постановку исследования на соответствующие рельсы, прошли годы, о которых я немного и расскажу в этой главе.

Говоря о личностях, я совсем не имею в виду только личности лидеров спелеологических групп. Наоборот, подчеркну еще раз, что спелеология — командная игра ярких индивидуальностей, и в открытии любого нового продолжения в совершенно обязательном порядке имеется вклад существенно более, чем одного человека.

* * *

Итак, первая возникшая проблема — чем заняться на Кугитанге тем сотням спелеологов, входящим в два десятка групп, которые внесли свой вклад в оборону пещер и теперь хотели бы подкрепить его таким же исследовательским. Как-то само собой получилось, что мне, как основному в спелеологических кругах эксперту по Кугитангу пришлось выполнять роль чего-то типа главного координатора. А учитывая то, что существенно больше половины команд ранее на Кугитанге не были совсем, скорее даже не координатора, а некоторого источника идей, на которых они могли бы пастись до тех пор, пока не появятся собственные.

То, что в этой роли я успешно провалился, равно, как и все, кто пробовал исполнять ее позже, было закономерно. До появления первых собственных верных идей о том, как же все-таки эта система устроена, оставалось еще несколько лет, а идеи, не подкрепленные теорией и только фиксирующие факт слабой отработанности тех или иных участков пещеры или поверхности, на Кугитанге не работали вовсе. И привело это не только к разочарованию многих групп, но и к резкому ослаблению эффективности экспедиций моей команды — ресурсы, которые могли бы быть задействованы на выработку работоспособной прогностической основы, распылялись на популяризацию ее неработоспособных прототипов. Так как я принципиально не ставил себя в привилегированное положение, свободно раздавая направо и налево те идеи, которые стоило приберечь и развить, и — тратя массу времени на их объяснение.

А свято место, как известно, пусто не бывает. Если продолжения не идут — время чем-то занять нужно, тем более, что ездили в то время большими командами. Это сейчас три-шесть человек уже нормальный состав, а в начале восьмидесятых ездили группами и по двадцать, и по сорок, и по шестьдесят человек.

В спелеологии принято занимать свободное время фотографией. Из многих соображений сразу. Во-первых, в ней есть определенный смысл. Многое из того, что мы видим под землей, представляет реальный интерес, да еще и красиво в придачу. Причем основная часть красоты на месте даже не видна — слишком слаб свет. Зато на слайдах начинает играть. Далее. Пещеры хрупки и уязвимы. Нет гарантии, что попав в какой-то зал вторично, мы увидим его натеки в том же виде — не порушенными, не замазанными глиной. В среднем каждый пятый сюжет из пещер, охрана которых не поставлена на должную высоту, быстро становится архивно-историческим кадром, отражающим исчезнувшую реальность.

Во-вторых, как я отмечал в начале книги, практически все спелеологи — технари, а также люди со слегка гипертрофированным самомнением. Каждый второй считает себя гениальным фотографом, причем способным к созданию собственной технической базы, как в смысле аппаратуры, так и в смысле приемов. Во многом — оправданно. Так, самодельные вспышки среди спелеологов — норма. Самодельные фотоаппараты встречаются реже, но все равно часто. Световая синхронизация[6] нескольких вспышек стала в пещерах нормой задолго до того, как вошла в широкую практику на поверхности. Различные светофильтры, дающие яркие цветные рефлексы на источниках света, в спелеологическом обиходе тоже появились раньше, чем в обычном. Не только потому, что спелеологи — гениальные изобретатели. Спелеологическая фотография действительно сильно отличается от обычной, и то, что в ней много талантов и самоделок — предопределено. Сама среда помогает. С теми же эффектными светофильтрами. Ввод их в общефотографическую практику упирался в технологию изготовления — создание такого рифления стекла, чтобы и эффект был, и изображение не размывалось. Преодолено это было только с появлением компьютерно-управляемых сверхточных лазерных резцов. Но в пещере-то темно! Можно открыть затвор, проработать источники света с фильтрами (точнее, с их заменителями типа дифракционной решетки из комплекта школьного кабинета физики), дающими эффект, но резко ухудшающими общее качество — а потом убрать их и дорисовать остальное вспышками. Впрочем, сейчас разница начинает сглаживаться за счет появления новой техники, в особенности — новых пленок, но еще лет пять назад она была огромна.