Бретт Холлидей. Умри, как собака - Бретт Холлидей

Он закрыл глаза, восстановил в памяти текст письма и произнес его вслух, четко выговаривая слова и избегая придавать какому-нибудь из них особое значение:

«Я буду писать это письмо, пока в силах. Я люблю мою сестру и всегда прощал ей все, что бы она ни делала, потому что я слишком слаб, чтобы сопротивляться, но я больше не могу. Она славная девочка, и после того, как я ее увидел с Чарльзом сегодня ночью, все во мне перевернулось. Смерть меня не пугает. Джон и Генриетта были старые и скупые и заслуживали смерти. Но то, что произошло ночью, было последней каплей, и я не хочу больше жить. Марвин Дейл».

Шейн остановился, и слова точно повисли в тишине между двумя мужчинами. Джентри глотнул кофе и утер толстые губы тыльной стороной ладони.

— Верти их как хочешь, Майкл, они ничего не говорят. Ты думаешь, что должен сложиться какой-то смысл, и в каждой фразе он вроде есть, но когда их соединишь вместе… что ты получаешь?

Шейн хмуро закончил:

— Пьяный бред.

— Конечно, малый был пьян. Но когда берешь каждую отдельную фразу, она не звучит так уж бессмысленно. А когда складываешь их вместе…— Джентри запихал в рот последний кусок своего завтрака и развел красными лапищами, изображая беспомощность.

Шейн повторил:

— Я знаю.

Он зажег сигарету и наклонился, прищурив глаза, над письмом; разорванные половинки были точно пригнаны одна к другой и склеены скотчем. В правой руке Шейн вертел граненую шариковую ручку, ту, которой, как заявил эксперт, было написано письмо.

— Полагаю, на ней нет отпечатков пальцев.

— Ты прекрасно все знаешь и без меня, Майкл. Конечно, были отпечатки, один или два. Ну и что с того? Ты знаешь все химические анализы, которые они получили. Письмо писали этой ручкой… и почерк Марвина Дейла.

— И написано на той бумаге, которая лежала в коробке,— Шейн безучастно поднял листок, держа его большим и указательным пальцами. Листок был плотным, кремового цвета, размером примерно пять на восемь дюймов, бумага, видимо, дорогая, но без монограммы и без рисунка наверху.

Шейн долго и пристально разглядывал листок, медленно выпуская изо рта голубой дымок сигареты, струившийся перед его прищуренными глазами. Странное сосредоточенное выражение появилось на его резко очерченном лице. Состояние, похожее на гипнотическое, охватило его, и тогда осторожно и не спеша он положил чистый лист бумаги рядом со склеенным, тщательно совместив листки по боковой линии и выровняв их верхние кромки. Без всякого выражения он сказал:

— Получилось, Уилл. Надо бы нам проверить наши умственные способности.

— Что у тебя получилось? — Джентри вытянул шею, чтобы лучше видеть.

Указательным пальцем Шейн энергично ткнул в нижнюю кромку двух листов, без слов констатируя тот факт, что листок, на котором было написано письмо, на добрую четверть дюйма короче, чем чистый лист, помещенный рядом.

— Но они не могут быть разными! — воскликнул Джентри.— Одни и те же водяные знаки, те же толщина и цвет. Они прошли все анализы…

— Но не тот формат бумаги,— заключил Шейн.— Один простой анализ твой эксперт не додумался сделать, Уилл.

— Даже если он и не из той коробки, я не вижу, что это нам дает,— проворчал Джентри.— Это все равно почерк Дейла, и поэтому…

— Пожалуй, я точно знаю, что это нам дает,— голос Шейна звучал жестко и убежденно.— До тебя еще не дошло? Это та же самая бумага, но… когда разорванные половины склеили вместе, не получилось той же самой длины.

— Ты хочешь сказать, что в середине не хватает строчки? Одна строчка, которая могла бы придать письму смысл, если он там был? Ага… но… но… Обожди, Майкл, черт подери! Не может быть! Эти разорванные кромки полностью совпадают. Даже под микроскопом. Если их разрывали дважды, чтобы убрать строчку, они не могут так совпадать.

Шейн спокойно сказал:

— Посмотри сюда, Уилл.

Он взял два свежих листка из коробки и тщательно разложил их на столе так, чтобы один точно лег поверх другого. Затем он осторожно сдвинул верхний лист вниз на четверть дюйма и выровнял боковые кромки. Крепко прижав ладонью левой руки нижние половины обоих листков так, чтобы ни один не мог сдвинуться, он взял верх обоих листков большим и указательным пальцами правой руки и оторвал оба куска сразу, как раз вдоль ребра левой ладони.

Затем он снял нижнюю половину верхнего листка и отложил ее в сторону вместе с верхней половиной нижнего листа бумаги.

— У тебя есть скотч? — спросил он и точно совместил верхнюю половину верхнего листа с оторванной кромкой нижней половины нижнего листа.

Джентри рывком выдвинул ящик, достал бобину клейкой ленты, оторвал небольшой кусок и склеил вместе две половинки разных листов бумаги, в то время как Шейн осторожно их придерживал.

— Вот так-то,— мрачно сказал Шейн.— Две разорванные половины совпадают так безупречно, что и под микроскопом не обнаружишь подвоха. Только на четверть дюйма короче, чем надо.

— Верхняя и нижняя части двух разных записок… Разорваны так, что они точно подходят друг к другу. Но почему, черт побери, выражения подходят по смыслу? — Джентри перевел пристальный взгляд на письмо.— Верхняя часть — это даже не законченная фраза. Она очень естественно продолжается в нижней половине.

— Как будто он так и намеревался написать,— согласился Шейн.— Это, должно быть, чисто случайное совпадение. Кто-то его заметил и был достаточно находчив, чтобы воспользоваться удобным случаем: прочел два письма и сообразил, что листки можно соединить так, что они будут казаться одним письмом, если никто не заподозрит обратного.

— Почему два письма?

Шейн пожал плечами:

— Два черновика одного письма, может быть. Парень был пьян и в состоянии стресса. Видимо, у него была какая-то причина написать два письма. Второе могло быть адресовано кому-нибудь еще.

— Теперь уж мы никогда не узнаем, что он в действительности хотел сказать. Вряд ли удастся сложить письмо в правильном порядке.

— Может, и нет. Но мы теперь отлично знаем, что Чарльз и Анита лгали нам, когда рассказывали, как было разорвано письмо,— Шейн посмотрел на часы, глаза его возбужденно блеснули.— Похороны наверняка подходят к концу. Я хочу быть не здесь, а в доме, когда все вернутся.

Он забарабанил пальцами по столу, задумавшись.

— У тебя есть номер телефона конторы Пибоди?

— Где-то тут, в каких-то записях,— Джентри порылся в бумагах, нашел список имен и адресов и прочел номер Шейну.

Детектив набрал цифры, и когда женский голос ответил, попросил мистера Пибоди.

— К сожалению, его сейчас нет. Может ли вам помочь кто-нибудь другой?

— Нет,— ответил Шейн.— Я по личному делу. Когда он будет?

— Ну, он сейчас на похоронах, и я не уверена…

— Роджелл, конечно,— сердечно сказал Шейн.— Не знаете, что Гарольд собирался делать после?

— Почему, знаю,— голос заметно потеплел.— Я думаю, он прямо с похорон пойдет с миссис Роджелл слушать чтение завещания.

Шейн вздохнул:

— Спасибо, милочка.

Повесив трубку, он вскочил на ноги и сказал Джентри:

— Пусть Петри и Донован встретят меня у Роджеллов как можно быстрее.

Он схватил письмо Марвина, адресованное ему, засунул в карман и поспешно вышел из кабинета.

Глава XVIII

Когда Шейн свернул в подъездную аллею, перед домом были припаркованы три автомобиля. Он остановился позади них, выпрыгнул из машины, услышал визг тормозов у въезда в поместье, обернулся и увидел Петри и Донована, прибывших следом за ним в полицейском автомобиле. Он приветственно помахал рукой и взбежал по ступенькам на веранду. Двое муниципальных детективов уже пыхтели за его спиной, когда он протянул палец к кнопке электрического звонка.

— В чем дело, Майкл? — спросил Донован.— Мы получили команду от шефа…

Дверь отворилась, и Шейн бросил:

— Входите и замолкните.

Он на ходу отодвинул в сторону испуганную и сопротивлявшуюся горничную, и полицейские в молчании промаршировали следом за ним.

Справа, из кабинета с арочным входом, доносились голоса, которые на мгновение смолкли. Портьеры были раздвинуты. Шейн вошел, полисмены за ним по пятам. Детектив остановился в арке и холодно осмотрел небольшую компанию.

Они собрались, чтобы выслушать завещание Роджелла, отметил он с удовлетворением. Анита, и Чарльз, и Генриетта, и миссис Блейр. И Гарольд Пибоди, торчавший за стулом Аниты, и пожилой человек, явно посторонний в этом обществе, сидевший отдельно от других. Официального вида голубая картонная папка с бумагами лежала раскрытая у него на коленях.

Все они молча уставились на Шейна с различной степенью удивления, опасения и вызова, а он между тем всматривался в лицо каждого из них.

Гарольд Пибоди заговорил первым.

Он выпрямился за стулом Аниты, словно аршин проглотил, и произнес ледяным тоном: