Крестоносцы. Том 2 - Генрик Сенкевич

С той поры, когда он не молился, — а молился он по целым дням, — или не был погружен в сон, он всегда искал ее подле себя, а когда ее не было, тосковал по ее голосу и всячески давал понять ксендзу Калебу и Толиме, как хочется ему, чтобы при нем был этот чудный оруженосец.

Она приходила к нему, жалея старика всем своим добрым сердцем, и коротала время с ним, поджидая Мацька, который почему-то задерживался в Щитно.

Он должен был вернуться дня через три, меж тем миновал уже и четвертый, и пятый день. Лишь к вечеру шестого дня, когда обеспокоенная девушка собралась уже просить Толиму послать людей на разведку, со сторожевого дуба дали знать, что к Спыхову подъезжают какие-то всадники.

Спустя немного времени на подъемном мосту и впрямь зацокали копыта, и во двор въехал оруженосец Глава с одним из слуг. Ягенка уже сбежала сверху и поджидала чеха во дворе; не успел он спешиться, как она бросилась к нему.

— Где Мацько? — спросила она с тревожно бьющимся сердцем.

— Поехал к князю Витовту, а вам велел оставаться здесь, — ответил оруженосец.

XIII

Узнав, что Мацько велел ей остаться в Спыхове, Ягенка от удивления, огорчения и гнева не могла сначала слова вымолвить и только широко открытыми глазами глядела на чеха, который прекрасно понимал, какую неприятную весть он ей привез.

— Я хотел бы рассказать вам о том, что слыхали мы в Щитно, есть много новостей, и притом важных, — сказал он.

— И про Збышка?

— Нет, новости только щитненские — понимаете…

— Понимаю! Пусть слуга расседлает коней, а вы ступайте за мной.

И, отдав распоряжение слуге, она повела чеха наверх.

— Почему Мацько нас бросил? Зачем нам оставаться в Спыхове, почему вы воротились? — забросала она чеха вопросами.

— Я воротился потому, что мне велел рыцарь Мацько, — ответил Глава. — Мне тоже хотелось на войну; но приказ есть приказ. Рыцарь Мацько сказал мне так: «Воротишься, будешь охранять згожелицкую панну и ждать от меня вестей. Может, говорит, тебе придется проводить ее в Згожелицы, не годится ей одной туда ехать».

— Господи боже мой, да что же случилось? Неужто нашлась дочка Юранда? Неужто Мацько не к Збышку поехал, а за Збышком? Ты ее видел? Говорил с нею? Почему же ты не привез ее и где она сейчас?

В ответ на град вопросов чех склонился к ногам девушки и сказал:

— Не прогневайтесь, ваша милость, не могу я вам сразу ответить. Коли воля ваша, буду отвечать по порядку.

— Хорошо! Нашлась она или нет?

— Нет, но теперь мы точно знаем, что она была в Щитно и что ее увезли куда-то в восточные замки.

— Почему же мы должны сидеть в Спыхове?

— А вдруг она найдется?.. Тогда, ваша милость… дело такое… незачем тогда…

Ягенка умолкла, только щеки у нее покраснели.

— Я думал и все еще думаю, — продолжал чех, — что нам не вырвать ее живой из лап этих псов, но все в руках божьих. Расскажу вам по порядку. Приехали мы в Щитно, ну, ладно. Рыцарь Мацько показал помощнику комтура письмо Лихтенштейна, а тот замолоду носил меч за Куно, на наших глазах поцеловал он печать и принял нас радушно, ни в чем не заподозрил. Будь у нас хоть горсточка людей под рукой, замок можно было бы захватить, так он нам доверял. И с ксендзом видеться нам никто не мешал; две ночи мы с ним протолковали, и рассказал нам ксендз дивные дела, от палача он про них дознался.

— Палач немой.

— Немой, но ксендзу на пальцах умеет показывать, и тот так хорошо понимает, будто палач живым словом все ему рассказывает. Дивные дела, и перст божий в них виден. Палач отрубил Юранду руку, вырвал ему язык и выжег глаз. Такой он человек, что, коли велят ему мужа пытать, ни перед чем он не остановится, прикажи человека зубами разорвать — разорвет. Но ни на одну молоденькую девушку он руки не поднимет, какими бы пытками ему ни грозили. А стал он таким потому, что когда-то была у него дочка единственная и любил он ее без памяти, а крестоносцы ее…

Глава осекся, не зная, как продолжать. Видя это, Ягенка сказала:

— Что вы мне про дочку палача толкуете!

— Это к делу относится, — ответил чех. — Когда наш молодой пан зарубил рыцаря Ротгера, старый комтур Зигфрид чуть не помешался. В Щитно болтали, будто Ротгер был его сыном, и ксендз говорил нам, что родной отец не мог бы так любить сына, как Зигфрид любил Ротгера. И из мести продал он душу дьяволу, палач это видел! Зигфрид разговаривал с убитым, как вот я с вами, а тот в гробу то смеялся, то зубами скрежетал, то облизывался почернелым языком от радости, что старый комтур пообещал ему голову пана Збышка. Но добыть голову пана Збышка Зигфрид тогда не мог и велел пока мучить Юранда, а потом положил язык его и руку в гроб Ротгеру, который начал пожирать сырое мясо…

— И слушать-то страшно такое. Во имя отца, и сына, и святого духа, аминь! — проговорила Ягенка.

И, поднявшись, подбросила в печку дров, потому что уже совсем свечерело.

— Да! — продолжал Глава. — Не знаю, как оно будет на страшном суде, ведь все, чего лишили Юранда, должно к нему вернуться. Но не постигнуть этого человеческим разумом. Палач тогда все видел. И вот, накормив упыря человеческим мясом, старый комтур отправился за дочкой Юранда; видно, мертвец шепнул ему, что хотел бы запить мясо невинною кровью… Но палач, который, как я уже говорил, на все способен, только не может вынести, когда девушке чинят обиду, загодя притаился на лестнице… Ксендз говорил, что он не в своем уме и скот сущий, одно это отлично понимает, и, когда нужно, никто не сравнится с ним в хитрости. Сел это он на лестнице и ждет, а тут и комтур приходит. Услышал он чье-то дыхание, увидел сверкающие глаза и очень испугался, понял, что это упырь. А палач как ахнет его кулаком по загорбку! Думал хребет ему перебить, так, чтобы и следа не осталось, однако не убил. Упал комтур без памяти и захворал со страху, а как выздоровел, боялся уже покуситься на дочку Юранда.

— Да, но он увез ее.

— Увез и вместе с нею захватил и палача. Он не знал, что палач защищал ее, думал, сила неведомая, то ли злая, то ли добрая. Все же он решил не оставлять палача в Щитно. Боялся, что ли, как бы тот не выдал его… Он хоть и немой, но дойди дело до суда, так через ксендза мог бы все рассказать… Под конец ксендз вот что сказал рыцарю Мацьку: «Старый Зигфрид сам не убьет дочки Юранда, боится, а если и велит кому другому это сделать, так, покуда Дидерих жив, он не даст ее в обиду, тем более что один раз уже спас ее».

— А ксендз знает, куда ее увезли?

— Точно не знает, но слыхал, что там про Рагнетуnote 13 толковали, — это замок неподалеку от литовской или жмудской границы.

— Что же сказал Мацько?

— Выслушал рыцарь Мацько ксендза и сказал мне на другой день: «Коли так, то, может, мы и найдем ее; но мне, не теряя ни минуты, надобно к Збышку спешить, а то крестоносцы заманят его, как Юранда заманили. Стоит им сказать, что они отдадут Дануську, если он сам за нею приедет, и он поедет, а тогда старый Зигфрид так люто отомстит ему за Ротгера, что никто о такой мести и не слыхивал».

— Верно, верно! — воскликнула в тревоге Ягенка. — Это хорошо, коли Мацько потому поторопился!

Немного погодя она снова обратилась к Главе:

— В одном только он ошибся — что услал вас сюда. Ну к чему оберегать нас в Спыхове? Нас и старый Толима убережет, а вы, такой сильный и ловкий, пригодились бы там Збышку.

— А кто вас, панночка, в случае чего отвезет в Згожелицы?

— В случае чего вы могли бы приехать раньше их. Понадобится же им послать сюда весточку, вот они и перешлют ее через вас, а вы тогда и отвезете нас в Згожелицы.

Чех поцеловал ей руку и спросил взволнованным голосом:

— А вы на это время здесь останетесь?

— Бог хранит сироту! Здесь останемся.

— И не будет вам скучно? Что вы будете здесь делать?

— Буду бога молить, чтобы вернул Збышку счастье и сохранил всех вас в добром здоровье.

И при этих словах она горько расплакалась.

А оруженосец снова склонился к ее ногам.

— Вы, — сказал он, — как ангел небесный.

XIV

Но Ягенка утерла слезы и, взяв его с собой, пошла к Юранду, чтобы рассказать ему новости. Юранд сидел в большой светлице с ксендзом Калебом, Анулькой и старым Толимой; у ног его лежала ручная волчица. Местный костельный служка, бывший в то же время и песенником, пел под звуки лютни песню о давней битве Юранда с «нечестивыми крестоносцами», а слушатели, подперев руками головы, задумчиво и грустно внимали ему. Сияла луна, и в комнате было светло. После жаркого дня настал тихий, очень теплый вечер. Окна были отворены, и при свете луны было видно, как летают по комнате майские жуки, которые роились в листве лип, росших во дворе. В печи все же тлели головни, и слуга подогревал на огне мед, смешанный с подкрепляющим вином и пахучими травами.

Песенник, вернее, служка ксендза Калеба, затянул как раз новую песню «О счастливой битве»: