Легенда о Смерти - Анатоль ле Бра

— Жозон! Жозон кес! (Жозеф! Жозеф, дорогой!)

Но он разве что только не отвернулся. И корабль удалился тихо, не оставляя даже за собою следа на воде, которую он рассекал.

На борту «Юной Матильды»

Я был в те времена матросом на «Юной Матильде» из порта Трегье. Мы ходили в Исландию. Мой брат тоже был в экипаже.

Однажды ночью, когда из четверых нас осталось двое — брат на носу, я на корме корабля, я вдруг увидел, что он бежит ко мне в полном ужасе.

— Лор, — говорит он мне шепотом, — иди скорей! Там кто-то стонет, привязанный к форштевню...

Я бросился на нос, стараясь бежать тихо и прислушиваясь. Мне было, признаюсь, страшновато, по коже пробежал мороз. Но я ничего не услышал.

— Пройди еще немного вперед, — прошептал мне брат, — до рынды, и наклонись над бортом.

Я предпочел бы вернуться, но мне не хотелось, чтобы меня посчитали трусом. И я дошел до рынды и наклонился над водой.

Тогда я услышал...

Вы знаете, мне кажется, что сейчас у меня в ушах эти крики, эти долгие стоны отчаяния.

Почти обезумев от ужаса, я помчался будить капитана.

Едва я произнес первые слова, как он потребовал, чтобы я молчал.

— Никому в экипаже не говори про это. Все это для меня не новость. Это, наверное, дух одного из наших старых товарищей, погибших в море, который несет свое наказание поблизости от «Юной Матильды». Не обращайте на него внимания, остерегайтесь его потревожить. И главное, не наклоняйтесь больше над бортом — вас утащит смерть.

Капитан умолк. Я повернулся, чтобы идти на свое место на палубе. Но он снова меня позвал:

— Лор, будьте осторожны и у штурвала.

И он рассказал мне историю, которая приключилась во время последнего плавания.

«Юная Матильда» бросила якорь в месте лова рыбы. Был сильный туман. В двух шагах ничего не было видно, даже мачт, и без них корабль был похож на понтон. Вдруг капитан увидел, что палуба заполняется какими-то женщинами. Они были одеты в черное, закутаны в траурные плащи, с капюшонами, надвинутыми на лицо. Их было так много, что невозможно сосчитать. В двадцать раз больше, чем обычно бывает на пасхальной службе. Они смотрели по сторонам, словно искали что-то или кого-то.

— Ты понял, что это были за женщины?

— Души мертвых, без сомнения.

— Да, души матерей, жен, невест, которые искали своих любимых, утонувших в Исландии. Они искали своих покойников, чтобы вытолкнуть их на берег и похоронить в освященной земле. Я стоял, оцепенев. Если бы я открыл рот или пошевелился, меня бы не было сейчас здесь. Всегда следуй моему примеру, Лор, когда окажешься в такой же ситуации. Это самое надежное.

...На следующее утро капитан собрал экипаж и строго запретил всем ходить на нос корабля, только в случае крайней необходимости.

Люди удивились такому приказу. Но мой брат и я, мы-то знали, что к чему.

* * *

Если корабль подбирает на борт утонувшего, полагается произнести заклинания, например сказать:

— Мы берем тебя с нами, но ты не должен принести нам несчастья!

И надо все время следить за тем, чтобы тело мертвеца не прикоснулось ни к якорю, ни к веслам, ни к одному из корабельных приборов.

Фальшивые похороны утопленников Проэлла

В Уэссане, где все мужчины — моряки, море взимает дань от каждого рода по нескольку жертв. Тем, чьи тела находят, на кладбище обеспечено последнее жилище. Но длинен список тех, кого не вернул океан. Чтобы эти пропавшие, у которых нет могилы, не были обречены на вечные скитания в ином мире, для упокоения их душ жители Уэссана совершают фальшивые похороны. Такая церемония называется «проэлла» (возможно, это искаженное начало какого-то латинского псалма, предполагаю, что это «Pro illa anima...»).

Происходит это следующим образом.

Как только в управу острова к старосте моряков поступает официальное сообщение о том, что кто-то из жителей утонул, он призывает к себе — нет, не мать, и не вдову, и не дочь умершего, а самого старшего мужчину в роду. Его ставят в известность о кончине пропавшего. Старейший тотчас отправляется в дорогу через весь остров, идет к каждому из родственников семьи — их бывает иногда человек шестьдесят, а то и восемьдесят — и объявляет им печальную новость, неизменно произнося такую формулу:

— Ставлю вас в известность, что этим вечером проэлла по такому-то!

И только с наступлением ночи он идет в дом умершего. Он входит крадучись во двор и идет к окну, чтобы посмотреть, дома ли жена, которая еще не знает, что стала вдовой, и, заметив ее в кухне, стучит трижды по стеклу. После таких приготовлений он входит в дверь и произносит одну лишь ритуальную фразу:

— Этим вечером у тебя проэлла, мое бедное дитя!

Соседские женщины, спешащие следом за ним, входят тогда в дом, и их причитания и плач шумно сопровождают горе семьи. Это называется «соблюсти траур». Чем горестнее и надрывнее причитания, тем больше они радуют душу покойника. Не прерывая оплакивания, все занимаются приготовлениями похорон. На стол, освобожденный от еды и посуды, стелется белая скатерть; на скатерть кладут крестом два сложенных полотенца, на перекрестие полотенец кладут крестик, который быстро делают тут же из двух восковых палочек, которые освящаются в церкви на Сретенье. Этот крестик как бы представляет собою покойника. Тарелка, куда наливают домашней святой воды и кладут веточку самшита, и зажженные свечи на скамьях по обе стороны от стола дополняют это импровизированное погребальное ложе.

Между тем со всех концов острова на проэллу собираются родственники. И начинается бдение по умершему. Профессиональная «молитвенница» читает обычные молитвы, а присутствующие вторят ей. Иногда между двумя «Де профундис» она произносит похвалу пропавшему.

На следующий день, как это бывает и на обычных похоронах, духовенство приходит за «телом», то есть за маленьким желтым восковым крестиком, лежащим на белых полотенцах. Его несут на руках, точь-в-точь как настоящий гроб. За ним идут все — мужчины с непокрытой головой, женщины в траурных плащах и капюшонах. Посреди церкви ставят катафалк, на который кладут крест проэллы. Священник служит панихиду, дает отпуст[36], потом идет к замурованному в стене одного из боковых нефов хранилищу и запирает туда крестик, вместе с такими же другими, которые были положены туда раньше. Крестик остается в этом временном «погребении» до вечера первого ноября. В этот вечер, после вечерни, все крестики проэллы, собранные за год, перенесут торжественно в особый памятник в центре кладбища — это общая могила всех жителей Уэссана, пропавших в море. И этот памятник, похожий на маленькую цистерну, закрытую решеткой, тоже называется «проэлла».

ГЛАВА XI

ИСЧЕЗНУВШИЕ ГОРОДА

Город Ис

Однажды ночью моряки из Дуарнене, бросив якорь, ловили рыбу. Завершив лов, они решили поднять якорь. Но все их усилия ни к чему не привели. Якорь за что-то крепко зацепился. Один из моряков, смелый пловец, чтобы освободить якорь, нырнул в воду и скользнул вдоль якорной цепи.

Когда он поднялся наверх, он сказал своим товарищам:

— Догадайтесь, за что зацепился наш якорь?

— Э, черт побери, да за какую-то скалу!

— Нет. За раму окна!

Рыбаки подумали, да не свихнулся ли он?

— Да, — продолжал моряк, — и это окно церкви. Она была освещена. И свет, шедший от нее, освещал море далеко в глубину. Я посмотрел через окно. Там, в церкви, была целая толпа людей. Множество мужчин, женщины в богатом платье. Священник стоял у алтаря. И я услышал, как он велел мальчику из хора помочь ему служить мессу.

— Но это невозможно! — закричали рыбаки.

— Клянусь душой!

Тогда все решили, что надо об этом рассказать настоятелю приходской церкви. И они поспешили к нему.

Ректор сказал моряку, который нырял в море:

— Вы видели городской собор Иса. Если бы вы предложили священнику помочь ему отслужить мессу, город Ис всплыл бы из вод, и тогда бы во Франции была другая столица.

* * *

Город Ис простирался от Дуарнене до Пор-Блана[37]. Семь островов[38] — это его остатки. Самая красивая церковь города возвышалась на том месте, где сегодня находятся рифы Триаго.

Со скал Сен-Гильда в светлые и тихие ночи можно услышать, как поет сирена, и эта сирена — Аэс, дочь короля Граллона.

А иногда с моря доносится и звон колоколов. И такого мелодичного карильона на всем свете не услышишь. Это карильон с колокольни Иса.

* * *

Один из кварталов города назывался Лексобия. Сто соборов было в Исе. И в каждом служил епископ.

Когда город поглотила морская пучина, каждый житель остался на месте и продолжал делать то, что он делал в момент катастрофы. Старухи, которые вязали, продолжали вязать. Торговцы сукном продолжали продавать тот же кусок ткани тем же покупателям. И это будет продолжаться, пока город не воскреснет и его жители не будут освобождены.