По обе стороны огня - Валерий Дмитриевич Поволяев

Гаишник мог придраться к чему угодно — к гнили, к дыркам в крыльях, к черному дыму, к треску мотора, к лысой резине, к форме руля, к тому, что на сиденьях нет чехлов, — к чему угодно, словом. Шаткову повезло — ни один гаишник не остановил его.

Он дал в Москву короткую телеграмму. Невольно подумал о том, а не дать ли деру отсюда? Сесть в «жигуленок» и укатить в аэропорт, там — на самолет, и в родные пенаты… Ведь, в конце концов, он уже долго рискует собственной шкурой. Но разве раньше он не рисковал?

Конечно, он спасет себя, это ясно как Божий день, и бой, который он вел, будет обязательно выигран, но ни Николаева, ни многих других людей просто не возьмут за неимением улик. А продажного генерал-майора, того вообще трудно будет прижать к стенке…

Выйдя на улицу, Шатков обнаружил, что на переднем сиденье жигуленка, на месте рядом с водительским, вольно расположился Гимназист.

Машину Шатков закрывал на ключ… Значит, у Николаева были вторые ключи от этой рухляди. Шатков стиснул зубы, остужая себя. Открыл дверь машины.

— Ты что, дух бестелесный? — спросил он у Гимназиста, садясь за руль. — Не было тебя, не пахло тобой — и вдруг вытаял из воздуха. Что-нибудь случилось?

— Абсолютно ничего, — Гимназист зевнул. — Шел по городу, смотрю, знакомая машина стоит. Думаю, почему бы не подъехать? Мы ведь в одно место направляемся?

В николаевской усадьбе Шатков видел Гимназиста за три минуты до выезда. Значит, за Шатковым шла машина наблюдения, которая привезла Гимназиста, а он ее и не приметил. Интересно, интересно… Зачем Николаев послал за ним машину наблюдения? А? Особенно интересно, если учитывать, что Шатков — мелкая сошка… Топтунов же на колесах посылают только за крупными фигурами.

— Погоди, Глобус, минутку, — попросил Шатков и выскочил из машины, — я сейчас. Покарауль пока автомобиль, — он кинул ключи Гимназисту на колени.

На почте взял еще пару телеграфных бланков, осторожно выглянул в окно, проверяя, стережет Гимназист машину или нет? Тот сидел в кабине зевая, хлопал ладонью по рту. Шатков составил телеграмму о «болезни Семенова» и также отправил ее в Москву.

— Ох и разорительное это дело — телеграммы, — сказал он, получив из окошка квиток об оплате, и стукнул себя кулаком по карману, — никаких денег не хватит. Ни «зеленых», ни «деревянных».

— Не боишься вот этого? — неожиданно спросил у него Гимназист, провел рукой ровную линию по воздуху и знакомо пошевелил пальцами.

— Это ты насчет того, чтобы поплавать в море? С чугунным грузом на ногах? Нет, Глобус, не боюсь.

— Молодец! — восхищенно произнес Гимназист. — Все-таки ты химик. Хороший химик!

— А может, физик? А? — Шатков завел двигатель.

— Вечером поедем на шашлычок. — Гимназист хихикнул. — Не слышал об этом? Готовься! Шеф на шашлык всю команду приглашает. Гости у нас будут.

— Какие гости?

— Дорогие. Вот такие. — Гимназист поднял руку и помотал ею над головой. — Высокие!

Шашлык был организован в горах, недалеко от города, на поляне среди старых высоких деревьев с пожелтевшей, но еще крепкой листвой — у Николаева, видать, имелся хороший знаток гор, который в зависимости от цели, подбирал необходимое место: под склад — одно, под пикник — другое, под ристалища — третье. Поляна, на которой был разложен костер, имела идеально ровную поверхность, трава аккуратно подстрижена, камни собраны и сложены кучей в стороне.

«Высокими гостями» оказались два усатых плечистых кавказца — один нормального роста, другой низенький, этакий кубик — кавказцы приехали к Николаеву за «боевым подкреплением». Лица у гостей были суровые — ни одной улыбки, ни одного теплого взгляда. Николаев тихо спорил с ними. Шатков понял: гости хотели заплатить за товар меньше, чем было заплачено самим Николаевым, Николаев же, естественно, хотел взять больше.

Гости сели на аккуратно срезанные, с подновленным свежим спилом, пни недалеко от мангала, взяли в руки по хрустальному фужеру с шампанским. Четыре ящика ценного «Новосветского» шампанского стояли на поляне. Шатков вздохнул: в Москве такого напитка днем с огнем не найдешь. Даже за доллары.

Николаев подсел к гостям, один из охранников — толстяк в автомобильной кепке «феррари» встал за ним, застыл, словно изваяние. Николаев оглянулся на него, поморщился:

— Не порти своим внешним видом окружающую среду, — произнес он, но Шатков не заметил, чтобы тон его был недовольным; когда толстяк исчез, Николаев повернулся к гостям: — Никак не могу научить хорошим манерам, совсем народ не знает, что такое хорошо и что такое плохо.

— Ничего, жизнь научит, — сурово, в один голос ответили гости, потом один из них, тот, что был постарше годами и чуть выше ростом своего напарника, хлопнул ладонью по колену: — Ну что, бьем по рукам?

— Мало даете, господа!

— У нас же война… Нас сюда послал народ. Были бы деньги дали бы больше.

— Я не могу торговать себе в убыток.

«Высокий» гость — тот, который был постарше, — прицокнул языком и покачал головой. Вздохнул. Лицо его сделалось жестким.

— Мы от имени народа, а с народом нельзя шутить, — сказал он.

— Я не шучу, я ваш народ уважаю. Очень уважаю. Но есть законы коммерции, которые нельзя переступать. А народ ваш я очень уважаю.

— Что-то разговор у нас зациклился на одном: ты меня уважаешь или нет? — Второй гость — тот, который был похож на тумбочку, — невесело усмехнулся.

— Напрасно, напрасно так, — с нажимом произнес Николаев и, сурово поглядев на Шаткова, с помелом суетящегося у мангала (Шаткову было поручено сбивать дым с углей, и он старался вовсю), проговорил резко: — А ну, уйди отсюда!

— Чего так? — обиженно спросил Шатков.

— Разговаривать мешаешь! Встань в оцепление! Глобус, поменяйся с Пуговицей местами!

— Не доверяете, значит? — тихо, словно бы прислушиваясь к самому себе, к стуку собственного сердца, спросил Шатков. Хоть и вслушивался он в звук сердца, а сердца не услышал.

— Пока не знаю… — ответил Николаев. Напрасно он так ответил, лучше бы не отвечал вообще — перед гостями сразу нарисовался колеблющийся человек. — Не решил еще, — хмуро добавил Николаев.

Шатков послушно откатился в заросли, поменялся местами с Гимназистом, подивился про себя: когда же его успели окрестить Пуговицей?

Понятно, что Николаев хочет от этих грузинцев-армян-чеченов: чтобы торговались они поменьше, а заплатили побольше, и обязательно баксами, но «высокие» гости оказались орешками крепкими, на совесть нажимают, на сыновий долг Николаева перед народом, к которому тот не имеет никакого отношения. Ничего конечно же у братьев-грузинцев не выйдет. Что же касается Шаткова, то ему на все эти патриотические разговоры наплевать, главное для него узнать, с какого склада пойдет оружие, с того, о котором он уже знает или