Дорога на Сталинград. Воспоминания немецкого пехотинца. 1941-1943. - Бенно Цизер

Мы выбрались из своих индивидуальных окопов и стояли и смотрели на это грандиозное представление. После нервного напряжения последних нескольких часов, которое пронизывало нас до самых костей, мы вдруг ощутили изумление и некоторую эйфорию. Солдаты, закаленные во многих боях, обнимали друг друга и смеялись до слез. Другие пританцовывали и хлопали себя по бокам в полном восторге. Вилли кричал от избытка чувств. Шейх и Ковак начали боксировать. Францл вдруг сильно ударил меня по ребрам.

– Задайте им жару! – крикнул в небо один из солдат.

– Давайте, давайте! Сбросьте эти «яйца»! – воскликнул другой.

– Дайте им прикурить!

– Глядите! Вон пара этих чертовых «жуков» пытаются смыться! Вот так, обломайте им рога!

Это была уже не война. Это была захватывающая дух демонстрация разгрома, контролируемого и управляемого.

То, что затем последовало, было фронтальной атакой и неуклонным преследованием. Это было похоже на организованную охоту в джунглях, даже с загонщиками. Лишь в некоторых местах отдельные группы солдат противника пытались оказать какое-то сопротивление. Русские сдавались толпами. Многие все время дрожали, заикались, почти рыдали. Мы не понимали ни слова, но ужас в их глазах говорил нам о том аде, который они пережили. Вся окружающая местность была усеяна обломками танков, скрученными почерневшими кусками металла. Русская артиллерия молчала. Их батареям тоже досталось.

Наша победа была полной, как бывает только победа. Мы взяли сотни пленных и захватили огромное количество боевой техники. Когда этот наполненный событиями день прошел, наши сердца наполнились новой надеждой и уверенностью. Не думаю, что в этот момент нашелся хоть один из нас, кто не был бы уверен в том, что мы побеждаем в войне. Мы были в состоянии какого-то опьянения. Мы совершенно забыли о предыдущих часах, проведенных под жутким огневым валом, и тех минутах отчаяния, когда мы столкнулись с тем, что казалось неотвратимым нашествием брони и стали. Да, мы обо всем этом забыли – на сегодня.

Но существование угрозы жизни на фронте оставалось все тем же. На следующий день, когда грузовики везли нас к следующему месту боевых действий, мы ощущали тот же ужас. Все это опять вернулось к нам, когда какой-то придурок заметил, что теперь у нас, наконец, достаточно свободного места, чтобы удобно устроиться. Тогда мы вдруг впервые осознали, что никогда прежде наша рота еще не была такой малочисленной.

* * *

Мы остановились у небольшого узкого озера. Думаю, что хороший спортсмен смог бы добросить ручную гранату от одного берега до другого. Вода была темно-зеленой и мрачной, хотя и не такой грязной, как в обычном деревенском пруду. Широкий пояс камышовых зарослей покрывал берег, и ветви пары раскидистых деревьев создавали приятную тень, а их листья шелестели на ветру. Это была идиллическая картина в идеальном для восстановления сил месте.

Атмосфера была безмятежной. Хоть раз мы могли расслабиться и снять напряжение последних нескольких недель. Никакой тебе сокрушительной шрапнели, никаких пролетающих мимо смертоносных пуль, никакого смрада гниющих тел – и ничто не напоминает тебе о кровавом зрелище. Это казалось чем-то из ряда вон выходящим, эта жизнь с всего лишь изредка доносившимся с ветром отдаленным громом пушек – как далекое предупреждение о том, что еще произойдет.

Подтянулись новые резервы, чтобы пополнить наши поредевшие ряды. Среди новоприбывших было довольно много юнцов, некоторые из которых были на два-три года моложе наших самых молодых солдат. Большинство из них прибыли сразу после того, как прошли краткий курс подготовки. Они обращались к нам уважительно, так, будто мы были офицерами. Сначала мы не верили своим ушам; потом мы просто получали удовольствие от этого, а некоторые парни напускали на себя начальственный вид и нещадно гоняли молодых бедолаг. Но когда один из старослужащих стал донимать такого новичка и практически сделал из него своего слугу, Ковак отчитал того в недвусмысленных выражениях.

Затем Шейх придержал этого самого новичка.

– Эй, послушай! – крикнул он. – Погоди-ка минутку! Я хочу с тобой поговорить!

Бедняга послушно подошел к Шейху.

– Будь немного поэнергичней, если не против, приятель! Ты ведь все-таки довольно молод! Как тебя зовут?

– Пехотинец Нэгеле, господин… – И молодой боец устремил взгляд на левый рукав Шейха, пытаясь распознать его звание. Но конечно же там не было никакой лычки, и это привело малого в сильное замешательство, но просто на всякий случай он приосанился.

Шейх сделал вид, что ничего не заметил, и покровительственно похлопал парня по плечу.

– Так, значит, ты пехотинец Нэгеле? Собираешься стать бравым солдатом, надеюсь?

Последовал довольно неуверенный ответ.

– К-конечно, – заикаясь пробормотал тот. По крайней мере, он уже не пытался узнать несуществующее звание Шейха, и теперь Шейх сделал вид, что по-настоящему взбешен.

– Тебя, похоже, не долго муштровали дома, – прорычал он. – Ты знаешь так же мало о солдатской службе, как корова о том, как нести яйца. В последний раз спрашиваю, ты будешь стараться служить?

Мальчишка залился алым румянцем.

– Теперь послушай, сынок, – сказал Шейх авторитетно. – Говорю тебе это для твоего же блага! Если ты когда-нибудь опять вздумаешь обращаться здесь к нам как к офицерам, ты меня тогда узнаешь! Я тебя на части разорву, ты, бестолковый, маленький недотепа!

Скорее с облегчением, чем в замешательстве, Нэгеле присоединился к общему хохоту. Мы все пожали ему руку и назвали свои имена.

Для нас дни на учебном плацу остались далеко позади. С того времени прошел уже почти год, и когда мы вспоминали этот период своей жизни, то делали это со снисходительной улыбкой. Мы думали, что предоставленная нам неделя отдыха таковой и является, неким периодом покоя. Это оказалось совершенной иллюзией. Ровно два дня нам позволили расслабиться. На третий день лейтенант Велти велел нам выйти из строя и сообщил, что он для нас приготовил: три часа ежедневной муштры, чистка и починка снаряжения, проверки. Все как всегда.

– Я лично буду все проверять, – сказал он. – Кроме того, хочу подчеркнуть, что не потерплю малейшей расхлябанности или нарушений установленного порядка. Командиры взводов и сержанты должны следить за поддержанием самой строгой дисциплины, особенно за надлежащим отданием чести. И чтобы я не видел командиров отделений, фамильярничающих со своими солдатами! Если что-то замечу, то вынесу самое суровое наказание! Раз-зойдись!

Все мы были чрезвычайно обозлены, но нам оставалось только извергать проклятия и сетовать на небеса. Францл больше всех пришел в ярость:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});