Понимание языка стрессов - Лууле Виилма

Что делает микроволновая печь? Я долго не понимала, почему иногда одна пища очень по вкусу, а другой раз где-то кушаешь ту же пищу, ну как тряпку какую-то. И наконец поняла, что это микроволновая печь так действует. Посмотрела, что там происходит. Волна пищи. У пищи разные составляющие: вода, геркулес, соль, сахар и все, что угодно. У каждого продукта – своя энергетика. А что делает микроволновая печь? Микроволновая печь разрывает это все, и ваша каша становится неполноценной пищей. У нее нет вкуса. Она дает калории, но не дает полноценных минералов, не дает витаминов – они разрушены.

Рис. 2.

а) Энергетическая волна пищи.

б) Энергетическая волна разорвана в клочья микроволновым эффектом.

Вскоре эта хозяйка принесла мясо. Говорит, какое хорошее куриное мясо. Я смотрю, спрашиваю: «Какая курица? Это ведь бедро коровы. Разве у курицы такие ноги могут быть? Да ведь это курица, выращенная на гормонах». А она мне показывает упаковку, где написано: «Здоровая пища». Она приносит готовую еду, ставит в микроволновую печь и ест. И знает – умный человек, – что это здоровая пища. А когда я не верю, она показывает мне упаковку: «Ну смотрите, здесь написано – натуральное». Но я очень многому училась. Смотрю, они едят: кусочек мяса, пол-яйца, полбанана, кусок хлеба. Теперь у них большая беда: они всегда кушают пол-яйца. Нас – трое, значит, три половинки. А куда девать оставшуюся половину? Но я «жертвовала» собой и сказала: «Я съем».

На следующий день проблем не было. Но такая работяга, такая работяга эта женщина. С утра до вечера говорила, какая она работяга. А я ей просто создала массу проблем, потому что теперь она должна была варить кашу на плите. Иначе я не ела. Об этом шла речь с утра до вечера, как только кто-то звонил в дверь. И чтобы работы меньше было, она варила яйца: три яйца одновременно. Сижу за столом, смотрю. Ну хлеб такой сухой, очень большой, помазать бы маслом, но масла нет. Она спрашивает: «Что-то не хватает?» – «Масла как будто». Она говорит: «Мы масло не кушаем. Это очень вредно. А вы кушаете?» Я говорю: «А по лицу не видно?» В следующий раз масло было на столе: маленький кусочек на маленькой тарелочке.

В Америке люди 80–90 лет самым важным считают свой товарный вид. Как я говорю: «Две кости и запах мочи, но это – самое важное». Этот старик, к которому я приехала уже ходить не может, потому что все ткани как тесто. Лицо обвисшее. Говорить не может, потому что двигается только корень языка. Все ужасно высыхает. Ужаснейшие заболевания. Работает только левая сторона мозга. Есть только ум – умный человек, а мыслить не умеет. И руки дрожат. Я как-то попросила его: «Улыбнитесь». Он говорит: «А что здесь улыбаться?» Он никогда в жизни зря не улыбался. Зато всегда носил улыбающуюся маску. «Keep smiling» – очень хороший человек. Я за ним наблюдала: ничего не слышит, ничего не видит, видит только это масло. Берет нож и тянется трясущимися руками к этому маслу.

Берет почти весь кусок, несет в свою тарелку А жена-то, как воробей: «Вальтер, мы ведь не кушаем масло». Вальтер несет свое масло. Когда она уже несколько раз рыкнула, тогда была такая картина. Мужчина сидит, жена с ним рядом, стучит его по плечу: «Вальтер, мы ведь не кушаем масло». И тогда Вальтер наконец-то сказал единственные мужские слова: «Иди в ж…».

Знаете, как много они едят! Я три раза съела все и уже ушла, занимаюсь своими делами. А они все едят, едят, едят. Если человек качественно голоден, количественно он очень много кушает. Я не могу так много есть. А вот качество отсутствует – барахло едят. Под названием «натуральное». С сахаром тоже: «Мы сахар не едим». И тогда я думаю: ну к черту, если скажут «вон», у меня обратный билет куплен, так что не страшно, до аэропорта доеду. И тогда я начала говорить…

Сахар – самый важный пищевой продукт вообще. Потому что из сахара организм может получать энергию для своей жизни самым быстрым способом. Особенно важен сахар для центральной нервной системы. Если у вас в организме сахара немножко больше, то нервы хорошо работают, а если меньше, сразу начинается ужасная проблема. И мы можем это подавлять только своими знаниями, как надо и как нельзя. Мы можем так себя обязывать, бить лопатой по башке: надо-надо, нельзя-нельзя, так, что в голове вообще никакого разума не останется.

Если высыхание, что тогда нужно? Две вещи – вода и жир. В теле человека есть разные жиры. Есть такие, какие, возможно, и не нужны, они балласт. Но есть важные, так называемые строительные жиры, которые находятся в оболочке клеток и которые настолько важны, что когда человек умирает от голода, даже тогда тело их не использует. И эти жиры находятся в мозге. Почему так происходит? Потому что важнее умереть человеком, чем остаться в живых. От этого зависит, родимся мы мыслящими в следующей жизни или нет. И если человек начинает соблюдать такую диету, потому что у него единственная идея и цель – иметь товарный вид, тогда эти жиры используются. И так образуется высыхание.

Наша нервная система, как электропроводка, как эти шнуры, где проволока, покрыта оболочкой, чтобы проводящие пути были изолированы. А вот если эта оболочка разрушается, тогда все нарушается, ничего уже нормально не двигается.

Прошло два-три дня, и я спрашиваю у этого старика: «Что вам кушать больше всего нравится?» К этому времени у него уже шевелился язык, и он сказал: «Масло и сладкое». Значит, человеку самое важное – это необходимость, он тоскует о ней. Не разрешается, потому что мы это не кушаем, потому что мы считаем, что это вредно. Таким людям вредно жить, а не вредно умереть. И вот на улице таких слабоумных людей там можно встретить на каждом шагу. Потому что у них в подсознании так зациклено знание, что хороший тот, кто долго живет, и хорошее государство то, где очень много старых людей. А что эти старые люди – живые трупы, которые о чем-то разговаривают и что-то помнят только потому, что левое полушарие – ум – работает, а другого ничего нет, это для них неважно. Неважно качество, надо количество.

И тогда я сделала такой вывод: «Будь, что будет». Я освобождаю его и все это гнездо, даю себе право быть такой, какая я есть. Но мое подсознание ведь должно знать, что нужно. Знаете, хорошо, что я почувствовала, что начинать это можно, когда госпожа ушла, когда мы были наедине с мужчиной. Когда он спросил, почему болеет, я сказала ему первый раз: «Название заболевания – это п… в голове». Он сразу отреагировал: «Да!»

И все открылось. То есть в чем проблема? У него цель – быть человеком чести. Человек чести, джентльмен, всегда за все платит. И за любовь обязательно. И чем больше хочет быть джентльменом, тем больше обещает, но, к сожалению, с возрастом кошелек начинает не наполняться, а уменьшаться. И возникает страх. У него всю жизнь были любовницы. Потому что он женился не на женщине, а на ее дипломе, чтобы доказывать, что он лучше, чем вон тот, у кого жена дура. И женщина, которая встретила нас в первый день в аэропорту, шестнадцать лет делала в постели все, что этот господин хотел. Но захотела большего. Почему? Вот в Торонто мэр города когда-то в молодости согрешил, и через сорок лет открылось, что у него два сына, которые теперь очнулись и начали требовать большие миллионы. И любовница «моего» старика тоже решила: почему нет? Представляете, скоро умрет, что с деньгами делать? Детей нет, жена-старуха тоже скоро умрет. А она молодая, ей нужно много. И она делала точно так, как дети мэра: если не дашь денег, тогда все узнают. А это стыд – если теперь все узнают то, что я скрывал. И начали засыхать мозги. Потому что у него ужасные разочарования. Знаете почему? Потому что она так поступила. Я поняла: он всю жизнь ни черта не знал про любовь. Он думал только, что любовь – это постель. И когда мы разговаривали на эту тему, тогда это и открылось. Это ужас для старого человека. Это беда. Беда, в которую мы стремимся быстро-быстро, не понимая, что хотим.

И я начинала говорить на языке грубостей. Просто следила со стороны, что говорю, и удивлялась, что вообще такие слова в моем словаре есть. Я никогда раньше их не употребляла, и сейчас не могу повторить. В тот момент это было жизненно важно, была такая необходимость. Я благодарила тех деревенских стариков, которые полюбили меня, когда я вышла замуж и жила у свекрови и свекра. Они всегда со всей деревни собирались, чтобы разговаривать со мной наедине. Потому что проблемы с бабами были, а я гинеколог. Каждый раз мы помаленьку касались и «нижнего этажа» тоже. И они, оказывается, что-то понимали, и проблема разрешалась.

Итак, они, простые деревенские старики, иногда набирались смелости и высказывали все точно, как это идет. Но для них это не было грубостью. Я видела это как грубость. Для них это просто прямые слова. И вот эти слова в тот день вышли и у меня изо рта. Я только удивлялась. Старик помаленьку начал приходить в себя. У меня оставалось два дня еще до отъезда. А чувство было такое, что я хочу уехать, я уже не хочу говорить.