Радость моих серых дней (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна

Я резко останавливаюсь, и она врезается в моё тело.

— … перевернулся и давит на мочевой пузырь.

Усаживаю её на ближайшую лавку. Хожу вперёд-назад размашистыми шагами. Злюсь. На себя. На неё.

— Ты знала! — обвиняюще рычу. — Знала и ни черта мне не сказала!

— Вы ясно дали понять…

— Серьёзно? — взрываюсь я. — Ты это сейчас серьёзно говоришь? То есть, ты считаешь, что этот небольшой нюанс ничего не меняет? Почему не сказала?

— Я хотела, — она качает головой, — но не знала как.

— Как насчёт: «Тихон, я беременна»? — кричу. Она съёживается. — Есть много разных способов, но ты промолчала.

— Я собиралась сказать. Честно. Сначала я искала нужные слова, а потом… — Она вскидывает подбородок и смотрит мне в глаза. — Вы выгнали меня. Вы ясно дали понять, что…

— Лучше молчи, — грубо перебиваю.

Она отводит взгляд в сторону. Молчит. Руки ложатся поверх живота. Гладят. Лёгкая улыбка касается её губ. Мимолётной вспышкой. Отголоском воспоминания. О времени нашего счастья в избушке лесной.

— Ты больше не можешь там работать, — говорю ей.

— Могу, — упрямо отвечает. — Я должна. У меня нет выбора.

Я не оставил ей этого выбора.

— Мне предоставили комнату, но я должна работать в кафе, чтобы её оплачивать. Это… близкие друзья моего дядюшки. Они терпят меня только потому, что я работаю. Я не могу остаться на улице. Скоро похолодает.

Она цепляется пальцами за мои руки.

— Пожалуйста, Тихон, — умоляет. — Я должна вернуться, пока меня не выставили вон. Мне негде больше жить. Я не могу вернуться домой. Дядюшка меня не примет.

— Не неси чушь! — Вырываю руки из её хватки. — Мать моего ребёнка не будет работать поломойкой в долбанном кафе, чтобы оплачивать комнату! И жить в каком-то грязном клоповнике тоже!

— Мне некуда идти, — твердит она. — Я не могу остаться на улице. Ребёнок скоро родится. Я просто не могу!

— Какой срок? — задержав дыхание, спрашиваю.

— Около 32 недель, — не таит она.

— Около? — уточняю.

Она шумно сглатывает и нехотя отвечает:

— Я не стою на учёте. У меня нет на это времени.

— Блин! Ты издеваешься?

— Я хорошо себя чувствую. Никаких проблем нет, — оправдывается она и еле слышно добавляет: — У меня нет документов и денег. Я… копила на рождение ребёнка. Я одна. Обо мне некому позаботиться. Отца посадили, вы же знаете. Дядюшка выгнал меня из дома, потому что я опозорила его. Принесла в подоле. Сжалился и направил к своим друзьям. Я работаю за крышу над головой и еду. Изредка получаю на чай. Всё откладываю на ребёнка.

По её щекам катятся слёзы. Она полна решимости. Достучаться хочет до меня. Объяснить.

— Я должна вернуться на работу, извините.

Девушка встаёт с лавки и осторожно берёт свои вещи. Я хватаю её руки. Удерживаю.

— Услышь меня! — рычу ей в лицо. — Ты не будешь там работать! Ты не останешься там жить! Я всё сказал. Сейчас мы заберём твои вещи из квартиры и поедем в клинику. А потом я отвезу тебя домой. Ты больше не одна. И о тебе есть кому позаботиться. С документами что?

— Они забрали… Когда дядюшка меня привёз. Понимаете? Чтобы я не сбежала. Словно мне было куда.

Скриплю зубами:

— Хорошо, сейчас решим этот вопрос. Идём. Дел много, а тебе отдых нужен. Ты очень плохо выглядишь.

Она подчиняется, и я благодарю небеса. Я не в том состоянии, чтобы спорить с ней. Не сейчас.

Глава 35

Она.

Я знала, что Виктор всё расскажет ему. Ведь он так и не дал мне обещания. С той самой минуты, как он ушёл из кафе, я ждала Тихона. Думала, что буду готова. Но оказалась абсолютно не готова.

Острая боль пронзила всю меня. Насквозь. Вырывая сердце. Сковывая дыхание. Выбивая из-под ног почву. Я не хотела видеть его. Не хотела идти с ним. Но он не стал меня слушать. Просто забрал и увёз. Спорить бессмысленно. Это я прекрасно знала. Помнила. Как сейчас. От и до. Тихон слишком упёртый, чтобы слушать кого-то другого. Чтобы слушать меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Это здесь? — спрашивает он, паркуясь возле дома.

В городе он выглядит совсем иначе. Уверенный мужчина в дорогом костюме за рулём огромной чёрной глянцевой машины. Я вижу, что ему не нравится этот грязный панельный дом. И знаю, что не понравится остальное. Серые обшарпанные стены, вонючий подъезд, тёмная квартира, давно не знавшая ремонта.

Я молча выхожу и иду к подъезду. Тихон следует за мной. Я чувствую его за спиной.

Он морщится, оглядывая обстановку. Лифт с крохотной кабинкой ползёт слишком медленно. Нам тесно в нём вдвоём. Мой живот упирается в мужчину. Ребёнок шевелится, и я замираю. Смотрю на Тихона. Почувствовал или нет? Вижу ответ в его взгляде.

Трепет. Мягкость. Умиротворение. Волнение. Нежность.

Кажется, он не дышит. Руками обхватывает живот и чувствует под ладонями толчки и перекаты. И я не дышу. Ощущаю через тонкую ткань его жар. Уже забыла, какой он горячий.

Двери лифта открываются, и Тихон с трудом отрывается от живота, скрывающего моего ребёнка. Нашего ребёнка. Чувствую себя побеждённой. Сдавшейся.

Как бы он не обидел меня в прошлом, я простила его. В тот самый момент, как прочитала чувства к ребёнку в его взгляде, сразу простила.

Открываю дверь ключом и тихо прохожу к своей комнате. В ней стоит только старая софа и деревянный стеллаж с лампой. Собираю торопливо вещи в сумки. Тихон размеренно ходит по маленькой комнатушке.

— Севиндж? — удивлённо заглядывает в комнату Дарина, жена хозяина. — Почему ты не на работе? Валид будет недоволен.

— Она уходит. — отвечает за меня Тихон. Резко и грубо. — Документы девчонки где?

— Кто вы? — прищуривается та. — Она не может уйти. Она должна отработать. Нам обещали.

Тихон шумно ступает в её сторону. Нависает над чеченкой.

— Мамаша, я что-то непонятно сказал? Девушка уходит из вашего дома и с работы. Спасибо за гостеприимство, — он зло усмехается, — но дальше мы сами. Документы?

— Я не могу вам отдать её документы. Валид запретил. Нам обещали, что она отработает долг своей семьи. Не такой уговор был.

Я холодею.

— Какой долг? — спрашиваю. — Я не знаю ничего ни про какие долги. Дядюшка сказал, вы поможете. Работу и дом дадите. Что рожу спокойно и ребёнка в ясли пристрою, а потом дальше работать у вас стану.

— Отвечай ей, — рычит Тихон.

— Асланбек, её дядя, слово дал, что она отработает долг в триста тысяч долларов. — поспешно говорит она Тихону. — После рождения ребёнка восстановится и отработает. Обещал забрать ребёнка в аул, чтобы мелкий не мешал ей.

— Мне никогда не заработать в кафе таких денег, — шепчу.

Она смеётся. Просто заходится в своём диком хохоте. А потом успокаивается и утирает выступившие на глазах слёзы.

— Севиндж, не будь такой наивной. Не в кафе. — Женщина смотрит на меня как на грязь. — Для тебя приготовили место в борделе. Ты же отдалась первому встречному, наплевав на правила приличия, воспитание и традиции. А могла отучиться и выгодной невестой стать. Асланбек сватал тебя нашему старшему сыну. Спасибо, Аллах отвёл потаскуху от нашей семьи!

Тяжёлый кулак пролетает в считанных миллиметрах от головы Дарины и в щепки разбивает наличник на двери комнаты. Тихон в бешенстве. Больше, чем я когда-либо видела. Его глаза полыхают яростью.

— Не забывайся, мамаша! — грозно кидает он. — С беременной женщиной разговариваешь. С моей женщиной! Мне тебя в порошок стереть труда не составит. Два щелчка пальцами — и шея переломится. Мужа твоего, всю семью выпилю. Квартиру и кафе до последнего кирпичика уничтожу. В пыль изотру. Я таких мразей ещё на войне убивать начал. Прикрываетесь своим Аллахом и бесчинствуете во славу ему!

Он сплёвывает ей под ноги.

— Лучше не зли меня. Отдай документы, — его голос опускается до хриплого шёпота. — Асланбек за свой долг сам пусть платит. Девчонка моя, и её забираю! Мужу передай, сунется к ней — головы не сносит.