Любовные утехи богемы - Вега Орион

За десять лет я и трех раз не был в публичном доме. В первый раз после прекрасной Александрины я попал туда в октябре или ноябре 1826 года, находясь в то время в отчаянии.

Я много раз потом встречал Александрину на улице, в блестящем экипаже, который у нее появился после того через месяц; и каждый раз я чувствовал на себе ее взгляд. Но спустя пять-шесть лет черты лица ее огрубели так же, как у ее подруг».

«В Лондон я, кажется, прибыл в сентябре 1821 года», — напишет Анри Бейль в своих «Воспоминаниях эготиста». На самом же деле это произошло в октябре. У Стендаля нередко отказывала память, когда речь заходила о датах. Однако когда речь заходила о женщинах, он становился более точным.

Так, во время своего предыдущего пребывания в Англии в 1817 году он заметил, что у англичанок более длинные шеи и более крупные и менее вывернутые наружу ноги, чем у француженок. Однажды вечером в Опере, куда он пришел послушать «Дон Жуана», один из его друзей в фойе столкнулся с женщиной такой свежести, которой, как он сам признался, во Франции найти было просто невозможно. И Стендаль на ходу в своей записной книжке вел протокол последовавшего за этим приключения. «Дрожа, он садится в фиакр и берет ее за зад и горло. Она везет его по направлению к Сохо и по дороге говорит, что, так как у них нет тысячи, то будет глупо давать кучеру больше шиллинга.

Они поднимаются на второй этаж в очень чистую комнату. Служанка открывает входную дверь, горничная и приходит, чтобы осветить им дорогу и открыть квартиру, и вот уже мужчина начинает раздевать женщину. Однако она говорит ему: «I can not go to bed before you pay me my compliment»[8], то есть банкноту в one pound[9]. Увидев, как он достает ее, девушка выглядела довольной.

Наш мужчина стремился увеличить свое удовольствие, добившись удовольствия от нее, но nix[10]. Она сказала ему лишь одну-единственную ласковую фразу: «You make me so hot!»[11] После всего наш мужчина проявил желание доплатить ей. Сначала она в одной рубашке лежала в постели; затем она вышла и стала мыть с мылом при помощи щетки свои срамные места. Ее волосы скрипели. Это очень напоминало кобылу, которую чешут».

Но вернемся к концу 1821 года. В отеле Тависток, что в Ковент-Гардене, Стендаль, который никак не мог избавиться от сплина, встретил товарищей по развлечениям, Люссанжа и Барро. Отчаяние лондонских вечеров, тоска лондонских дней, тем более, что в театрах тогда ничего не давали, привела их к идее разогнать свою скуку с девочками. Чтобы еще раз соприкоснуться с местным колоритом и не испытать обычного в таких случаях разочарования, они, скорее всего, попросили своего английского слугу найти им партнерш, но не среди опытных проституток, а среди простых девушек. Дело было сделано. Заплатив двадцать один шиллинг, три друга получили прекрасную возможность насладиться объятиями молодых свежих ручек и, кроме того, выпить рано утром чаю.

Однако с таким типом проституции была связана весьма серьезная проблема: подобные предприятия были очень опасны. «Начать с того, что наши девицы жили у черта на куличках, в Вестминстер-роуд, в квартале, где как нельзя лучше четыре сутенера-матроса могли избить попавшихся им в руки французов. Когда мы заговорили об этом с одним приятелем-англичанином, он сказал нам:

— Не делайте этого, это западня! (…) Никогда бы англичанин не дал завлечь себя в такую ловушку! Знаете ли вы, что это за целую милю от Лондона?»

Что вело ими — неудержимое желание или страсть к риску?

Всегда случалось так, что после того как гасили уличные фонари, Стендаль смотрел на Барро с таким выражением, которое не оставляло никаких сомнений по поводу его мотивов: «У нас крепкие кулаки, и мы вооружены». Люссанж придерживался иного мнения.

Проверив свои пистолеты, два друга садятся в фиакр. Вестминстерский мост… улицы без домов, без мостовых, и в одно из мгновений их фиакр чуть было не перевернулся… и вдруг миниатюрный трехэтажный дом. «Если бы не мысль об опасности, уж, конечно, я сюда бы никогда не вошел; я ожидал увидеть трех гнусных шлюх. Это были три очаровательные молоденькие девушки с прекрасными каштановыми волосами, слегка застенчивые, очень приветливые, очень бледные. После нескольких мгновений взаимного смущения перед лицом этой очевидной убогости внутреннего убранства со всеми хозяйственными принадлежностями бедных девиц: маленькой лоханью для стирки, маленького чана и котла для того, чтобы варить дома пиво, испытывавший отвращение Барро захотел уйти:

— Расплатимся и уедем.

— Это их очень обидит, — отвечал я.

— Еще что! Обидит! Плохо же вы их знаете! Они пошлют за новыми клиентами, если не слишком поздно, или за своими любовниками, если тут те же обычаи, что и во Франции.

Но эти доводы нисколько меня не убедили. Меня тронула их нищета, вся эта их крохотная обстановка, очень чистая и очень ветхая. Мы не кончили еще пить чая, как я был с ними на короткой ноге и уже признавался, с трудом объясняясь по-английски, в наших опасениях, как бы нас тут не убили. Их это сильно расстроило. (…)

Ни одна дверь не запиралась — лишний повод для подозрений, когда мы отправились спать. Но какой мог быть прок в дверях и хороших замках? Тоненькие перегородки ударом кулака можно было прошибить в любом месте насквозь, в этом доме все насквозь было слышно. Барро, расположившийся на третьем этаже, над моей головой, крикнул оттуда:

— Если вас будут резать, зовите на помощь…

Я сперва не хотел тушить света; стыдливость моей новой подруги, такой, впрочем, покорной и такой доброй, никак не мирилась с этим. Она заметно испугалась, когда увидала, что я кладу на ночной столик рядом с кроватью, расположенной напротив двери, кинжал и два пистолета… Она была очаровательна, прекрасно сложена, маленькая, бледная».

Ночь была спокойной: я имею в виду, что их никто не зарезал. В остальном же все было восхитительным. Так как утренний чай показался им немного безвкусным, они отправили к Люссанжу посыльного, и спустя час, к величайшей радости девушек, он был уже с ними и привез с собой вина и холодное мясо. Для Стендаля, который имел добрейшую душу, вся эта история с двумя маленькими шлюшками была теперь окрашена в нежные тона. «Весь день я только и думал о предстоящем вечере, тихом, уютном, спокойном (full of snugness). Спектакль показался мне длинным. Барро и Люссанж непременно хотели осмотреть всех наглых девиц, наполнявших фойе Ковент-Гарденского театра. Мы с Барро добрались, наконец, в наш крохотный домик; когда девицы увидели, что мы распаковываем бутылки кларета и шампанского, бедняжки широко раскрыли глаза. Я почти уверен, что они в первый раз видели перед собой непочатую бутылку настоящего шампанского».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});