Плен моей души - Екатерина Котлярова

его вывихнули.

Меня запихнули в душевую кабинку, прямо в одежде, и стали поливать ледяной водой из шланга.

— Десять минут на то, чтобы помыться. Не успеешь, поимеем во все щели. Твои сладкие губки будут восхитительно смотреться на моём чл*не.

Я не видела лица говорившего из-за слёз.

— Пошёл в чёрту, я заявлю на тебя за насилие.

— В лесу окажешься. Под елью. И поверь мне, сладкая, в этом доме никто останавливать меня не станет.

Я задрожала от страха, понимая и чувствуя, что этот урод не шутит.

— Десять минут. И мы входим.

Охранники Жанны ушли, а я дрожащими руками стала намыливать тело и мыть голову. я постоянно оглядывалась на дверь, боясь, что её вот-вот откроют.

Видимо, я успела уложиться в десять минут, потому что когда мужчины вошли, я уже стояла, закутавшись в халат.

— Пойдём, — лысый мужчина грубо схватил меня за локоть и потащил по коридору в гостиную.

Глотая слёзы и беспомощно оглядываясь, спотыкаясь и всхлипывая, шла следом за ним. Наша горничная только глаза отвела, когда столкнулась с нами в коридоре.

В гостиной уже ждали несколько женщин. Лысый охранник грубо толкнул меня в спину, из-за чего я пробежала несколько шагов, пытаясь удержать равновесие.

Молодая девушка с невозмутимым видом указала мне на стул. Я залезла на него, нервно оглядываясь. Охранник Жанны встал у двери, сложив руки на груди. Он пугал меня до дрожи, до трясущихся поджилок. Его глаза были настолько ледяными, что я даже не сомневалась, что он не раздумывая убьёт.

Девушка визажист стала наносить макияж, другая, лица которой я даже не увидела, стала сушить волосы и делать причёску. Когда краем глаза заметила, что лысый бодигард вышел, я схватила визажиста за руку и умоляюще зашептала:

— Спасите, умоляю. Прошу. Я не хочу свадьбы. Меня насильно заставляют.

Лицо девушки вытянулось, она отступила на шаг, а в следующий миг я заорала от боли, пронзившей затылок.

— Ещё хоть одно слово, сниму скальпель. Продолжай. Быстро. Причёску переделай.

Из глаз крупными каплями покатились слёзы. девушка визажист пыталась их стереть, но у неё ничего не выходило. Несколько часов надо мной издевались. Я видела, что девушки нервничают. Особенно та, что делала причёску. У неё сильно потели ладошки, из-за чего она больно дёргала меня за волосы и постоянно извинялась.

Когда обе закончили, телохранитель Жанны мотнул одному из своих подчинённых, чтобы тот их проводил. А я застыла на стуле, заламывая до боли пальцы и не зная, что делать дальше. Я оглядывалась, ища что-то тяжёлое, чем можно было бы огреть лысого мужика.

Но найти ничего не успела. В гостиную вошёл Саша. Вальяжной походкой прошёл ко мне, обхватил ладонью за шею, намеревался поцеловать, но я его ударила открытой ладошкой по лицу. Я забыла про страх. Во мне кипела ярость. И решимость. Я никому не позволю стереть прикосновения своего Глеба. Никому. Умру, но не позволю.

Я ожидала ответного удара, но Саша только ухмыльнулся и отошёл, потирая щёку.

— Следи за ней, Буратино. Головой отвечаешь. Не церемонься.

— Понял, Александр Демьянович.

— Сейчас платье принесут. Выбирай, которое понравится больше.

— Никакое! Никакое мне не понравится! Я ненавижу тебя. Блевать тянет от твоей рожи, — выплюнула в омерзительное лицо.

— Ничего, сладкая, — у Саши сегодня было хорошее настроение, — сегодня ночью ты иначе заговоришь. И весь следующий месяц будешь говорить. Если у тебя это получится с моим чл*ном во рту.

Он ушёл, а лысый мужик оскалился, поймав мой испуганный взгляд. Меня передёрнуло. Я торопливо отвернулась и стала кусать губы, съедая помаду. Я думала, как мне сбежать. Как избежать нежеланной свадьбы.

Если до этого на меня давили морально и шантажировали, то сейчас меня принуждали физически. И против нескольких здоровенных мужиков я не могла сделать ничего. И самое страшное то, что защитить меня никто не может. Никто не станет.

Я люблю Глеба. Люблю. Слишком быстро привязалась. Слишком быстро полюбила.

Но меня это не пугало. Ни капли. Я не жалела о вчерашней ночи. Не жалела о своём знакомстве с ним.

Он обидел словами. Но я знала, что обидел он из собственной боли.

Но каким бы рыцарем он не выглядел в моих глазах, я понимала, что мой любимый ничего не сможет сделать против нескольких огромных мужиков. НИ-ЧЕ-ГО! Его покалечат, в лучшем случае. В худшем убьют.

Я поняла, что за Глеба я переживаю больше, чем за саму себя. Чем за свою жизнь. И уж тем более больше, чем за отца.

Будто по щелчку пальцев я возненавидела отца. Я вспомнила его поведение, все его поступки и осознала, что он всегда пытался сделать так, чтобы моя жизнь стала хуже.

Я не имею понятия, что сделала ему мама. Она уже давно мертва, но он отчего-то и за что-то стремится ей отомстить. Через меня.

— Мамочка, если ты смотришь на меня сейчас, защити меня. Прошу, мамуля, — со всхлипами зашептала себе под нос, сложив руки на груди.

Я шептала и шептала, глотая слёзы и шмыгая носом.

В гостиную вкатили вешалку с белыми платьями.

— Виталина Захаровна, выбирайте, какое нравится больше.

— Мне всё равно, — я пожала плечами и отвернулась, даже не желая смотреть на платья.

— Но… Но необходимо выбрать. Нам сказали…

— Мне плевать! Срать! Не понятно?

Тут же стало стыдно из-за того, что я сорвалась на девушке. Но им же меня не жалко. Никому. Все с безразличными лицами смотрят на то, что меня насильно выдают замуж. На моё опухшее лицо и красные глаза.

— Я сама выберу, — в комнату вплыла Жанна. — Это. Оставляйте и свободны.

Девушки покинули комнату так же быстро, как и появились в ней.

— Снова показываешь характер? Ну-ну. Саша покажет твоё место.

— *бало не болит, Жанночка-жабочка? Челюсть не ноет? Филлеры не стекли никуда?

Телохранитель закашлял. Увидела, как он прикрыл рукой лицо, пряча улыбку.

— Тварь. Мразь малолетняя. Я тебя…

— Дуешься, как жаба. Помнишь в мультфильме «Дюймовочка»? Один в один. Не с тебя рисовали?

Жанна взревела, смела рукой всю оставленную на столе косметику, заколки и украшения. И… убежала. Я удовлетворённо хмыкнула и вновь наткнулась на ледяной, пробирающий до самых костей взгляд бодигарда.

— А ты её *бёшь? — меня понесло.

Это когда понимаешь, что всё потеряно. Что ты уже на самом дне. Что ничего уже не спасёт. И даже не пытаешься всплыть.