Квартира в Париже - Келли Боуэн

ей было больно вспоминать о том, что она вынесла.

– Может быть.

– Ну и что бы изменилось, – спросил он, – между вами, если бы вы обо всем этом знали?

– Кто знает, – посмотрела на него Лия. – Вообще-то в детстве я ее немного побаивалась. Родители каждое лето отправлялись путешествовать, а меня оставляли с ней, и она всегда казалась такой строгой… сдержанной. А с возрастом мы вроде сблизились, и я поняла, что ей просто… одиноко, понимаете?

– Да, – ответил он.

– Наверное, отчасти поэтому я продолжала ее навещать и потом, когда выросла, – тихонько хмыкнула она. – Сама не знаю, кто больше этому удивлялся, она или я. И что тут произошло, почему она сюда больше не возвращалась, только если бы она со мной поделилась, я бы лучше ее поняла.

– Ну вот и выпала такая возможность, она ведь именно вам доверила свою тайну.

Лия убрала с лица выбившиеся пряди волос.

– Я бы предпочла об этом узнать от нее лично, а не в одиночку.

– Ну почему в одиночку, я же рядом, – ляпнул Габриэль и тут же об этом пожалел. Вот уже второй раз он делает подобное заявление. Он немного отстранился, чтобы не нагнетать неловкость таким выходом за профессиональные рамки.

– А что в конверте? – наконец нашел он повод сменить тему.

– В конверте?

– На дне чемодана.

На дне виднелся какой-то пожелтевший конверт, видимо, случайно завалившийся в самый угол.

Лия достала конверт и высыпала содержимое на стол рядом со стопкой книг.

– Фотографии, продуктовые карточки, железнодорожный проездной. Кажется, бабушка прятала и женщин, – выдохнула она.

Габриэль наконец отклеился от стены и подошел к столу, все еще стараясь держаться на почтительном расстоянии. Сверху лежал железнодорожный проездной на двенадцать месяцев на имя некоей Софи Бофор из Марселя во Франции, датированный семнадцатым января 1943 года. С черно-белой фотографии в левом углу документа серьезно смотрела дама со скулами супермодели, светлыми локонами и ясными глазами принцессы из скандинавских сказок.

Лия протянула его Габриэлю, а тот, аккуратно взявшись за края, вгляделся в снимок и вдруг нахмурился от смутного ощущения чего-то знакомого.

– Уж не знаю, кто она такая, но редкой красоты, – пробормотала Лия.

Он оторвал взгляд от проездного и увидел на столе еще с полдюжины фотографий той же дамы, только на них Софи Бофор смеялась, улыбалась или кокетливо оглядывалась в объектив через плечо.

Каждый снимок хоть сейчас в рамочку и на стену, настолько мастерски была выполнена прическа, нанесена косметика на губах, щеках, глазах, что напомнило Габриэлю блестящую рекламу в гламурных журналах.

Взяв ближайшую к нему фотографию, он поднес ее к свету и ахнул:

– Не может быть!

– Что?

– Женщина на этой фотографии. Я ее знаю.

– Боюсь, для знакомства вы опоздали лет эдак на семьдесят, – недоверчиво со смехом фыркнула Лия.

– Это моя двоюродная бабушка, Софи Сеймур. Я уверен.

– А она из Марселя? – скептически спросила Лия.

– Нет.

– А эта женщина оттуда. И звали ее не Софи Сеймур.

– У нас в Милбруке висит на стене ее фотография… портрет, – продолжал убеждать Габриэль. – Тысячу раз видел. А у деда на тумбочке стоит их снимок вдвоем. Они были очень дружны, пока она…

Он осекся.

– Пока? – переспросила Лия.

Габриэль хмыкнул и смущенно провел рукой по волосам.

– Неважно. Забудьте.

– Да ладно, – заинтересовалась Лия. – Договаривайте же, что с ней случилось?

Габриэль поморщился.

– Она работала переводчицей в варшавском посольстве. Пропала без вести, погибла в 1939 году во время немецкой бомбежки.

– А поточнее? Пропала или погибла? – на полном серьезе спросила Лия.

– По официальным данным ушла с работы как раз перед налетом на Варшаву, но там началась такая бойня, что следы затерялись. Она стала одной из сотен тысяч невинных жертв во время того вторжения.

– Ну, – сухо заметила Лия, поджав губы, – для погибшей она слишком хорошо выглядит, и проездной датирован 1943 годом.

– Может, замнем эту тему, пока я окончательно не опростоволосился?

– Говорят, у каждого человека есть двойник, – предположила Лия. – А нам просто повезло наткнуться на ее.

– Отыграться решили, да? – буркнул Габриэль.

– Кажется, я у вас чуть-чуть в долгу, – ухмыльнулась она, поднимая еще один глянцевый снимок. – Не знаю, кто это, но храбрости и дерзости ей не занимать. Под стать grand mère на тех фотографиях в комнате. Может, ее подруга?

– Трудно сказать, все возможно.

– Интересно, как эти девушки развлекались в довоенном Париже? Небось что-нибудь среднее между «Тельмой и Луизой» и «Мулен Руж». Конечно, без полетов с обрыва в машине, хотя какого-нибудь Брэда Питта вполне могли держать на побегушках, – хихикнула она и украдкой взглянула на него. – Думаете, ваша бабушка могла составить им компанию?

– Боже упаси! Софи Сеймур была совсем из другого теста, – подыграл ей Габриэль, воспрянув от того, что она сумела перевести его глупость в шутку. – Серьезный ученый, а не светская львица. Да и обаянием особым похвастаться не могла, – с сожалением добавил он. – Увлекалась естественными науками и математикой, а в лингвистике добилась больших успехов. В двенадцать лет владела шестью языками, а к двадцати освоила вдвое больше. На полном серьезе собиралась стать первой женщиной-профессором в Оксфорде, вот и решила начать карьеру в МИДе.

– Надо же, какая увлеченная.

– Да уж. Дед рассказывал, парни от нее шарахались как черт от ладана. Замужем не была, согласно семейным преданиям, даже не встречалась ни с кем.

– Ну, при такой-то красоте наверняка пару-тройку сердец разбила, – глядя на фотографии, прошептала Лия.

– Не раз заявляла, что ее не интересуют амурные дела с теми, кто не ценит ее увлечения.

Лия улыбнулась.

– Наверное, ваша двоюродная бабушка мне бы очень понравилась. Жалко, что не успела осуществить свои мечты и замыслы.

– Дед тоже так говорил. Долго ее разыскивал после войны, никак не мог поверить, что сестра бросила работу, ведь знал, насколько для нее это важно. Так надеялся, что ей каким-то чудом удалось выжить. – Габриэль прислонился к столу. – Конечно, так ничего и не нашел, но бабушка говорила, что эти поиски его спасли.

– Как это?

– На войне он получил ранение, а когда вернулся домой, впал в депрессию. Бабушка работала медсестрой, ее наняли помочь ему с реабилитацией. В конце концов они вместе занялись розысками, и он снова обрел смысл жизни.

– Они совсем ничего не нашли?

– Ничего. Но надежда, особенно с упрямством в придачу – мощный стимул. Просто не представляю, какой это ужас – вернуться домой, а там никого из родных и любимых. Что может быть хуже, чем лишиться семьи, даже не имея возможности попрощаться? На месте деда я бы поступил так же.

– Наверное, ваша семья очень