Август (август 2008) - журнал Русская жизнь

… Лежат на койках таджикские мальчики. Вежливые, улыбчивые. Большинство уже отметились в Москве - не понравилось: денег, конечно, больше, но - четыре тысячи за койку, в квартире 15-20 человек, еда дорогая. А здесь обещали пять плюс бесплатный корм, за общежитие не платить - чем плохо? Все пять тысяч они собираются отсылать на родину.

«Вот Оля расскажет!» Входит девушка Оля - русская, рыжая, разнорабочая из Узловой, возраста невнятного; она немного навеселе; хриплым и бодрым голосом сообщает, что все нормально, ей нравится, обращение самое хорошее, правда, зарплату задерживают, а так все хорошо. «Хорошая работа, я довольна», - говорит Оля, помешивая в кастрюле на электроплитке (бросается в глаза необычайная, сверкающая чистота посуды, какая-то даже неприличная на фоне общей разрухи), я смотрю на ее руку в голубой, чуть выцветшей татуировке до локтя, уходящей под рукав, и понимаю: у Оли грандиозная биография. Все они - и рабы, и рабовладельцы - в одном кошмаре: у них забрали все деньги, все документы, все! Куда они пойдут, на что будут жить, чем кормить детей? Инга звонит адвокату, он на процессе и не берет трубку, а Жора спрашивает прямым текстом:

- И что, вы можете нас защитить?

Другая Ольга - продавщица из крохотной продуктовой лавки, каким-то чудом инсталлированной в торец общежития, твердо сообщает мне, что Валя (мать семейства) носила большие сумки, готовила на всех и вообще как повар очень старалась.

- И судя по запахам - прилично. Она и масло растительное покупала, и на сале готовила. Вот - на жирах! А в газете написали - три куска хлеба в день, ну что это такое?

Дети носятся; таджики томятся; Инга плачет. А мы с Жорой закуриваем и обмениваемся телефонами - на случай, если мне вдруг понадобится ремонт в Москве, он обещал собрать бригаду. Обращайтесь, если что.

IV.

Приезжает директор Окороков и приглашает посмотреть хозяйство. Отечественный джип, к моему удивлению, легко взлетает на крутые холмы. Поднимаемся на гору, спускаемся, едем по лугу, потом по стерне, и я думаю: странно, что до «Междуречья» не дошло еще модное поветрие «аграрный туризм» - с такими пейзажами да картинными угодьями туры наверняка имели бы успех оглушительный. Нечерноземье небогато роскошными видами - но здесь! Поля, сады и пастбища можно снимать для экспортных календарей и открыток, не прицеливаясь, - не промахнешься. Пышное аграрное великолепие: нива - золотая, яблоки - красные, коровы - бело-черные, германской породы, кукуруза - царица полей - вся в локонах (пойдет на силос, уточняет Окороков, а мне обидно: на силос такую красоту?), стога - идеально круглые, ну а луга, соответственно, - чистый изумруд. Я успеваю только озвучивать законные дамские восторги «ого!» и «ах!», но совсем уже сражает меня картина А. Пластова «Завтрак тракториста» (точности ради, не завтрак, а ужин, и не тракториста, а комбайнеров) - возлежащая возле комбайна группа трудовых людей.

Выходим.

- Вот вам, - говорит, - из Москвы корреспондент. Приехала узнавать про наш рабовладельческий строй.

- Ну епта! - разочарованно говорят труженики поля. - Нашли про что… А вы с какого канала?

К скандалу с рабовладением они относятся так же, как конторские - презрительно. Это какой-то внешний, городской, вздорный шум, не имеющий отношения к действительным их заботам.

Объезжаем яблочный сад - 800 га, вот это масштаб. Точнее, садов много, - есть подрезанные сады, на которых яблоки висят плотными гроздьями, есть старые сады, где яблок поменьше и, наконец, есть просто яблочные джунгли, - густо заросшие, неподрезанные сады, на обработку которых не хватило рабочих рук. Не хватает их и для урожая. Если для сбора черной смородины (ее тоже разводят в «Междуречье») есть специальный комбайн, то для яблок ничего, кроме человеческих рук, пока не придумано.

- Орловский синап! - торжествующе говорит Окороков. - Позднезимний сорт, выведен в Орловской области!

Это его любимый сорт.

Но в междурядье, на прорыхленную почву, уже падают яблоки. Килограммы, центнеры.

- Деньги падают, видите? - с печалью говорит Александр Дмитриевич. - Наши деньги. И некому собирать.

V.

Новое русское рабовладельчество развивается по двум основным линиям. Первая - чуть модернизированная кавказская классика: захват «пленников» из окрестностей, пресловутый «зиндан» или подвал. К примеру, в той же Тульской области, в Арсеньевском районе в прошлом году были осуждены азербайджанцы - отец и сын Ахмедовы: самозахват фермы, насильственное удержание и принуждение к труду («Ахмедовы кормили пленников трупами своих кошек», - восторгались местные газеты). Второй вариант - «общемировой»: создание подпольных производств для нелегалов. Здесь уже не поштучный счет, а промышленная массовка. Из последних сводок: полсотни узбеков на овощебазе в Подмосковье насильственно удерживались азербайджанцами; десять рабов в Бежецке Тверской области, жертвы цыган-риэлтеров, пахали на ферме, принадлежащей цыганскому барону; сорок четыре узбека освобождены из кондитерского цеха в Самарской области, сорок таджиков на мусороперерабатывающем заводе в Ростове… Нелегальные производства создают как мигранты, так и наши соотечественники.

Сюжет семейства С. предлагает третий вариант: «рабство по субподряду». Наемные работники - сами, в общем-то, голь перекатная, но легальные, с документами (миграционная карта, разрешение на работу) нанимают на сезонную работу граждан незаконопослушных - либо бичей, людей городского дна, созревших для трудового усилия ради ночлега и корма, либо тех же, совсем уж бесправных, нелегалов. Фактически такой субподрядчик становится надсмотрщиком, функционирует в качестве капо.

Подпадают ли действия семьи С. под определение «использование рабского труда»? Следственный комитет Ефремовского района уверен - подпадают; сами междуреченцы говорят, что никакого рабства и в помине не было, что кто-то (точнее, уверенно называют известное в районе имя) «заказал» одно из самых процветающих хозяйств района; оставшиеся работники напрочь отрицают принуждение.

- Мы работаем от объема, почти все сейчас так работают, - объясняет Окороков. - То есть один он сделает этот участок и даст норму, не один - неважно. Вот сейчас приедут дагестанцы, они хорошо работали на обрезке, и я точно знаю: они кого-то под себя поднаймут. У них практикуется, это традиция. Соберут бичей, вином их угостят, водкой, как-то договорятся.

Инцидент с С. объясняет просто: качеством наличного человеческого материала. Заявление об использовании рабского труда, полагает он, - популярная форма шантажа.

- Идет такой, шатается, сам вдребадан. Мы ему: куда идешь? А он: в милицию, напишу заявление, что вы меня как раба держите. Дайте денег, или напишу. Вот по пятнадцать раз может ходить в милицию, его посылают, потом вдруг вот - сработало.

Верить, не верить? Не знаю. В этих яблоках у каждого свой гешефт. Окороков - за мигрантов. Местные не идут, несмотря на то, что в совхозе можно не в сезон заработать 10 тысяч. Совхоз - почти в пригороде Ефремова, пять-шесть раз в день ходят рейсовые автобусы. Самая большая проблема сельского хозяйства - кадровая. Самая большая головная боль директора - сбор яблок. На уборку нужно дополнительно 300 сезонных рабочих. И они есть! И это, заметьте, не гастарбайтеры с вокзалов, не бичи, а хорошие труженики, отлично себя зарекомендовавшие, приезжающие сюда по двадцать сезонов подряд! и сейчас ему есть чем заплатить им - до 30 тысяч за месяц можно заработать на сборе яблок, семья из 4 человек может уехать с очень приличными деньгами! Одна беда: эти люди - граждане Украины. Требуется разрешение на работу - и это страшно сложно, сложнее, чем найти непьющих сборщиков на месте. Еще в мае «Междуречье» отправило в миграционную службу запрос на 300 квот, в начале августа должны были дать разрешение, вдруг ответ - решение откладывается до сентября. Как же так - люди уже купили билеты на поезд? А вот и делай что хочешь, кому дело до твоих яблоневых садов?

- Ну ничего, - улыбается Окороков. - Как-нибудь. Разместим…

VI.

В город меня отвозит совхозный шофер Саша, брутальный мужчина под пятьдесят. Дарит букет - вишневую ветку с ягодами. Пробую - сладкая.

- Ты извини, - говорит Саша, - я человек простой. Но я скажу тебе, как прессе: мы только голову подняли. Мы только на ноги встали. Так дайте же, бл. дь, жить сельскому хозяйству!

- Мы? Я?

- Вы все. Москва, журналисты, политики, все! Не душите его, бл. дь! Не мешайте!

Слушаю, соглашаюсь. Думаю: дагестанцы, что ли, приехали? - белая футболка мелькнула за кустом.

Мария Бахарева

Дом и бульдозер

Печатников переулок приговорен к перспективному развитию

Памятники архитектуры делятся на две категории, почти как знаменитая осетрина. Если не вдаваться в бюрократические подробности, существуют памятники, которые снести можно, и те, которые снести нельзя. Список зданий второй категории недлинный, их можно по пальцам перечесть: Кремль, собор Василия Блаженного, дом Пашкова и еще кое-что.