Межгалактическая империя - Джон Браннер

Вполне возможно, что через цепи можно пропускать убойной силы электрический ток, но какой в этом смысл, понять было невозможно. Тем более что занавес висел над полом и не был заземлен.

Потом он принялся разглядывать жрецов. Они тоже были одеты в подобия ряс, однако эти одеяния совершенно не походили на те, что были приняты в университете. Эти были нарядны, всевозможных расцветок: черные, белые, зеленые, даже золотые. Жрецы внимательно смотрели, как наполняется зал. Может, в их позах или расположении в зале таится разгадка? Спартак покопался в памяти — ничего толкового не приходило в голову, тем более что все жрецы выглядели как вполне нормальные, обычные люди. Они могли быть родом и с Эсконела, и с любой другой обитаемой планеты в галактике.

Ему показалось, что взгляд одного из жрецов уперся в него. Спартак тут же ощутил тревогу. Он тайком оглядел себя, соседей и не нашел ничего такого, что бы отличало его от толпы. В зале было много даже более высоких мужчин, многие из детей моложе Джюноры. Может, он привлек внимание жреца тем, что в первый раз появился на богослужении? Все-таки в этом была доля риска — вот так сразу появиться в храме. Однако теперь не выберешься. И не пригнешься! Стой прямо, изобрази на лице желание увидеть чудо, выпучи глаза и шепчи — шепчи! — что-нибудь про себя.

Сказано — сделано! Спартак изобразил из себя самого верного приверженца Бельзуека. Вовремя — в этот момент входные двери закрылись. Толпа замерла. Полилась тихая, спокойная музыка. Откуда — непонятно. Все присутствующие сразу подхватили мелодию — под сводами загремел псалом в честь Бельзуека.

Возможно, особые звуковые, резонансные колебания? Спартак прикидывал и так и этак. Тоже вряд ли — люди на Эсконеле достаточно грамотные, чтобы поддаться на подобную техническую уловку. Следом до него дошло, что пора открывать рот и запеть во весь голос, но никто — ни он, ни его спутники — не знал слов.

Вот беда так беда! Называется, готовились!.. А этот жрец все поглядывает в его сторону. Хотя бы рот следует разевать!

Вот это да! Никого из соседей можно не опасаться, их взгляды были напрочь прикованы к занавесу.

Послушай, почему они так слаженно поют? Словно долго тренировались… И в один голос, без всякой фальши и сбоев. Этого трудно ожидать от крестьян.

Спартак открывал рот и все поглядывал вокруг себя. Может, все присутствующие следят за жрецами и отсюда такая сыгранность? Тоже трудно поверить. Нет мелькающих огоньков — значит, ничто не действует на сетчатку глаза. Нет и запаха распыляемых наркотических аэрозолей. Конечно, они могут и не иметь аромата, но все же…

Пение внезапно стихло. Звук исчез мгновенно. Поразительная слаженность, вновь изумился Спартак. Какой-то жрец вышел вперед и повернулся спиной к залу, лицом к занавесу. Наступила напряженная тишина. Он поклонился, и весь зал склонился в поклоне. Спартак и его товарищи чуть припозднились.

Еще один поклон? Нет, достаточно.

Священник повернулся — толпа чуть колыхнулась в его сторону — и начал проповедь. Содержание ее было исчерпывающе передано Корицу, Метчелом, так что ничего нового Спартак не услышал. Все то же восхваление Бельзуека как высшего существа — у человека нет более высокого предназначения, чем служить ему; для этого надо победить в себе гордыню…

Спартак мельком глянул направо, потом налево. Никаких признаков общего исступления, никакого помешательства на религиозной почве. У всех восторженные, чего-то ожидающие, вполне разумные лица. В этот момент его ударил по ушам исступленный вопль, вырвавшийся у всех, кто собрался в этом зале. Спартак едва не потерял сознание, а Джюнора тут же обмякла и повисла на его руке.

— Доказательство! — вопили в зале. — Свидетельство!

Какой-то тонкий женский голос истошно вскрикнул:

— Яви милость свою, великий боже!

Священник, дождавшись, когда стихнет шум, невозмутимо продолжил все о том же. Говорил не долго — вновь стены храма сотрясли исступленные выкрики. Теперь и Спартак и братья вопили вместе со всеми. Очнулась и Джюнора. Тоже начала раскрывать рот.

Вновь крики стихли ошеломляюще одновременно. На этот раз жрец, в свою очередь, завопил:

— Вы хотите доказательств? Вы жаждете милостей божьих? — После небольшой паузы он закончил: — Вы их получите!

Священник повернулся к экрану, поднял обе руки и вновь поклонился. Наконец он объявил:

— Бельзуек! Мы пыль под твоими ногами. Мы туман, расплывающийся под лучами твоего величия!

В следующее мгновение Спартак получил ответ на все свои вопросы.

Сначала показалось, что стены храма раздвинулись, потолок поднялся на невообразимую высоту. Все вокруг заблистало в какой-то радужной дымке. Стены вдруг исчезли, вокруг открылось свободное пространство, в котором ярко горели звезды. Казалось, зал расширился до границ вселенной.

Затем пришла тишина, полная, гулкая, вечная.

Все замерли.

Послышался шум, напоминающий бурление воды, стремящейся через пороги. Следом в душу проникло чувство, словно что-то заполнило пространство. Что-то исполинское… Разумное…

И могучее!

Оно возникло в пустоте, родилось за гранью звезд, а может, и еще дальше, наполнило души, крепко вцепилось в сознание. Спартак почувствовал, как его с помощью неведомого магнита втягивает во что-то непомерно гигантское, не признающее никаких иных чувств, кроме полной покорности.

В туманном звездном мареве неожиданно возникла некая форма. Она напоминала линзу, а может, зерно чечевицы. Вот еще одна, еще… Это же галактики! Между ними свободно расширялась Великая Тьма. Спартаку привиделось, что он находится в свободном полете — вот его взгляд добрался до края их галактики, потом метнулся в глубь пустоты, из которой начало выплывать светящееся облачко. Скоро оно превратилось в шаровую галактику, которую именовали Око Аргуса. Миллионы звезд составляли ее. Другие галактики стали отплывать в стороны, уменьшаться в размерах, превращаясь в привычные светлые пузыри, подвешенные на фоне непроглядной тьмы.

Все, что творилось на них, было ведомо присутствующему в душе существу. Ему было известно все, что происходило в непроглядных далях космоса и в каждой отдельно взятой молекуле. В каждом атоме, в мельчайшей элементарной частице угадывалась Его воля. Ей нельзя было сопротивляться, противоречить, но только любить и верно служить Ему.

Вся человеческая история была перед Ним как на ладони, и ничего, кроме презрения, она не вызывала. От прилива стыда каждый из присутствующих в зале готов был провалиться сквозь землю. Посмотри на себя, сварливое, драчливое, жадное, едва ли разумное существо! На что ты способно? Разве что красть технические достижения, умение, мысли своих великих предшественников и при этом не стесняясь заявлять, что являешься владыкой галактики? Даже теперь, когда рухнула твоя исполнившаяся гордыни империя? Даже теперь, когда подобные тебе пожирают друг друга на тысячах и тысячах обитаемых планет? Чем ты отличаешься от зверя?!

Увиденное не оставляло Спартака, даже когда богослужение закончилось. Перед глазами стояли картины безмерного осуждающего космоса. Винившего его — в первую очередь его самого, хвастливого Спартака, решившего овладеть тайной, которая ему недоступна. Ученый впал в глубокую депрессию и вместе с толпой покорно побрел в сторону выхода. Его, так до конца не очнувшегося, вынесло на улицу. Он получил ответы на все свои вопросы. Правда, не те, которых ждал. В чем был не прав Бельзуек?

Во всем прав.

Это был шок. Как бороться с правдой? Зачем? Кому это нужно? Святая галактика, как он жил! В какой лжи и гордыне погряз? Это было невыносимо, стыдно, хотелось вернуться в храм и все объяснить, постараться втолковать, что он прозрел, что он еще придет сюда…

Кто-то подергал его за рукав — он досадливо отмахнулся. Не хотелось расставаться с такой ясной и простой мыслью — так жить нельзя. Надо ломать круто, сразу, он больше не может барахтаться во лжи.

Опять кто-то попытался привлечь его внимание. Что за навязчивые люди! Это, наверное, Тиорин. Вспомнив о брате, он едва не рассмеялся — этот так называемый претендент на престол предлагал бомбить храмы. Бомбой по правде — ну, не глуп ли человек!

Когда его вновь подергали за рукав, он решительно повернулся. Это была Джюнора. Еще та штучка! Никакой чуткости… Что она там твердит? Глупость какая — все, о чем он сейчас размышляет, хранилось в его памяти. Это просто бред! Как это понять: все, что ему сейчас продемонстрировали, было спрятано в его бессознательном. Его просто поставили лицом к лицу с его тайными мыслями… Много позже он осознал, что вместе со своими товарищами бредет по улице, утопая в грязном, намокшем снегу. Отчего так холодно? Точно, выбравшись из храма, он совсем забыл застегнуть пуговицы, теперь озноб пробирал его до костей.