Повести и рассказы - Владимир Дудинцев

Разговор Медведева с Суртаихой закончился. Один за другим стали вступать в трубку осторожные голоса поселка, и опять закипел, забродил разноцветный хор. А Федя сидел около своего нового телефона и, полузакрыв глаза, смотрел в одну точку. Медленно проходила колющая боль в груди. Он вдруг живо вспомнил, как Алябьев искал ее фотографию в пачке портретов — три раза перекладывал! «Ничего, — тут же утешил его бодрый и сильный голос. — Ни на кого она так не смотрела, как на тебя, вспомни, как ласково темнели ее глаза, — это ведь только для тебя!» Федя стал вспоминать и ахнул: как побежала она тогда за чайником для Алябьева! Повисла в воздухе и стала таять, словно улетела к белым от лунного света баракам!.. «Ничего, — вмешался сильный и уверенный голос. — И ты побежал бы. И потом, он женат. А под руку она держала в тот вечер тебя! И когда придет твое время…» И Федя опять полетел в знакомые ему края, в будущее — на этот раз он не смог совладать со своим воображением.

В конце марта начали приходить новости. Герасиму Минаевичу почтальон передал в руки толстый пакет. В нем было письмо и розовое, отпечатанное в типографии объявление. По этому случаю вечером дизелист принес в барак бутыль водки и устроил выпивку, во время которой письмо и объявление ходили по рукам. «Строительству требуются, — прочитал Федя мельком, — маркшейдеры, обогатители, минералоги, топографы, геофизики…»

Рабочие одобрительно молчали, курили, улыбаясь, смотрели на Герасима Минаевича и с уважением передавали по цепи стопку с водкой; она, ни на минуту не останавливаясь, ходила среди них.

«Химики-аналитики, энергетики, теплотехники, механики, дизелисты…» — прочитал Федя, когда объявление, пройдя по кругу, попало к повару, сидевшему рядом с ним.

— Поезжай, поезжай, Минаич, — сказал Самобаев. — Нас, конечно, не забывай. Забыть нас ты не должен.

Герасим Минаевич сидел на топчане, подобрав босые ноги, и слушал.

— Масштаб — видали какой? — Самобаев потянул объявление из рук повара и стал читать, подняв палец, выговаривая каждое слово с особенной значительностью. — Инженеры и техники всех специальностей! Монтажники, бетонщики, такелажники… вона — плотники! Библиотекари— гляди-ка! Мужчины с неполным и полным образованием!

— Комбинат строить будут, — сказал Аркаша.

— Хватай повыше. На наш комбинат столько сил не набирали. Город — вот это скорее.

— Город, само собой. Город при чем-то должен быть. Руду, должно, нашли.

— Я тоже так думаю, — сказал Герасим Минаевич. — Руда. А то нефть. А сейчас там, видишь, пишет мне начальник, — тундра голая. Да лес. Да камни. Меня, видишь, в самую первую партию пошлет.

— По какой специальности берут? — спросил Аркаша.

— За Герасима не бойся, — громогласно сказал захмелевший Самобаев и положил руку механику на плечо. — Минаич найдет себе место, где он боле всего будет нужен. Он тебе и дом срубит, не хуже моего, и машину, какую хошь, на ноги поставит. Верно, Минаич? Им такие вездеходы в самый раз нужны. Как это назвал его Алексей Петрович? Землепроходец он!

С этого дня Герасим Минаевич начал не спеша собираться в дорогу. А Самобаев по вечерам стал задерживаться на строительном дворе — он решил сделать Герасиму на память сундучок.

Однажды утром Федя вышел из барака и остановился, словно пораженный радостным известием. Непривычный свет, тысячи снежных улыбок ослепили его в первую минуту, и, придя в себя, он понял: ночью выпал снег и вместе с ним пришла весна. В природе началась торопливая предпраздничная уборка. Грязное зимнее окно неба было уже выставлено, и спокойная, ласковая синь залила весь поселок. Федя посмотрел на солнце и целую минуту после этого стоял, улыбаясь, прикрыв глаза рукой. А когда отнял руку, опять засияли ему навстречу солнечные улыбки — на белых крышах, на сосульках, на отполированной полозьями дороге и на лицах девчат-бетонщиц, одетых в стеганые ватные штаны и телогрейки, бегущих на работу и по дороге играющих в снежки.

Феде захотелось, чтобы и в него бросили снежком, и тут же девчата на бегу расстреляли его четырьмя крепкими ядрами из снега.

— Моя симпатия, — крикнула одна из них, пробегая. — Теперь он и про нас в газету напишет!

Около управления Феде попался навстречу Середа. Он улыбнулся, открыл было рот — сказать что-то, но в этот момент подкатил к крыльцу «газик» управляющего. Из машины вылез Медведев — в синем пальто с воротником из серого мраморного каракуля и в такой же мраморной каракулевой ушанке. Он не спеша поднялся на крыльцо, чуть слышно скрипя новыми фетровыми бурками, окантованными коричневой кожей. Пока он шел от машины и поднимался по ступенькам, он все время смотрел на Федю, словно припоминал его лицо.

— Погодка, погодка, Максим Дормидонтыч! — Середа выступил вперед.

Управляющий ничего не сказал на это, даже не посмотрел в его сторону.

— Бурочки-то скоро снять придется, — сказал Середа с улыбкой.

Медведев опять посмотрел на Федю, повернулся и вошел в дверь.

И только теперь Федя увидел свежую газету на щите, прибитом к стене по ту сторону крыльца. Перед газетой толпились работники управления. Все читали одну заметку, водили по ней пальцами.

Сдержанными, широкими шагами Федор подошел, протолкнулся вперед и увидел заголовок: «В стороне от нужд рабочих», а под заметкой — свою фамилию: Ф. Гусаров. Заметка была длиннее той, которую писал он, длиннее за счет последних абзацев. Их приписали в редакции, должно быть, для крепости. «Как могло случиться, — прочитал Федя, — что рабочие лучшего нашего предприятия, крупнейшей новостройки области, будущего промышленного гиганта, до сих пор не имеют библиотеки и клуба, вынуждены коротать долгие зимние вечера в общежитиях, без газеты, без книги? Из всего сказанного явствует, что руководители комбината проявляют редкостное равнодушие к насущным нуждам рабочих и ИТР».

Уши Федора начали краснеть. Никогда еще не разговаривал он таким тоном с начальством.

— Крепко, смело! — громко сказал впереди Федора молодой человек, должно быть инженер, и, улыбаясь, отошел, уступив Федору свое место. Федю прижали к газете, к его заметке. Он перевел дыхание и начал читать ее сначала.

Газукин прочитал в Фединой заметке свою фамилию, и это убедило его раз навсегда: он должен учиться. А если Газукин принимал какое-нибудь решение, то он сразу же с угрюмым видом начинал действовать. Днем, когда Федор стоял у своего станка, Васька потянул его за рубаху. У него был смиренный вид, он отвел глаза и упорно наклонил голову.

— Что теперь будем делать?

Федор взглянул на Ваську и первый раз в жизни испытал чувство ответственности. На миг ему показалось, что несмелыми глазами Васьки взглянул на него весь поселок.

— Слышь, что говорю-то? — Газукин повысил голос, опять взглянул на Федора и отвел глаза.

— Подождать надо…

— Чего нам ждать? Писал? Вот и давай. Зря, что ли, писал? Чего надо, говори?

Газукину нужно было дать дело. И Федя поручил ему составить список рабочих — всех, кто хочет учиться.

На следующий вечер Васька принес Федору чисто переписанный в тетрадку список. Перелистывая тетрадку, Федя сначала полюбовался женским почерком Васьки. Газукин ухитрялся навязывать бантик почти на каждой букве. Но старание Газукина сказалось не только в этом. Против каждой фамилии можно было найти полную анкету, включая даже семейное положение будущего ученика. А когда Федя перелистал весь список, он задумался над последней страницей: в списке значилось 120 человек.

— А тут я записал, что говорят ребята, — сказал Газукин, передавая Феде записку. И Федор прочитал: «Игнатов хочет в драмкружок. Леонов — баян. Кликуев и Барулин — у них есть ружья. Кружок охотников». Федор показал список Володе Цветкову. Как только Федор вошел в его комнату, Володя стал перекладывать листок бумаги на пустом столе, он словно стыдился Феди. А когда Цветков просмотрел список, он даже покраснел и несколько секунд сидел молча, опустив глаза. Впрочем, Федор не задумывался над этим.

— Вот видишь — список, — сказал он. — И знаешь, я думаю, скоро можно будет организовать кружки…

— Ты не слышал ничего? — спросил Володя, глядя в стол.

— А что?

— Заметку твою обсуждали. У Медведева совещание было. — Он выжидающе посмотрел на Федора и поднял бровь. — Да-а…

Наступило молчание.

— Правильная заметка! — громко и неожиданно сказал Володя, выпрямился и посмотрел на Федора в упор. — Надо тебя, товарищ Гусаров, в комитет избрать. Чтобы ты не лодырничал. — Он засмеялся. — Чтоб работал.

— Я и говорю, кружки вот…

— Не торопись. Послушай. Ты мне добейся сперва, чтоб к маю постановку приготовили. Тогда уже принимайся за хор или еще за что-нибудь одно. А вообще, не торопись. Подожди немного — будут кой-какие решения, — сказал он таинственно.