Родео для прекрасных дам - Татьяна Степанова

А перед ними сидела за обычным офисным компьютером отнюдь не роковая и не сногсшибательная женщина, их, наверное, сверстница — миниатюрная, смуглая от автозагара, с черной атласной челкой до самых бровей, которую она то и дело нервно теребила рукой. Что было у Юлии Олейниковой первоклассным, достойным восхищения и зависти, — так это фигура, точеная и стройная, очень даже аппетитная. В приемной витал аромат «Кристиан Лакруа» пополам с сигаретным дымом. Любовница покойника, как отметила Катя, смолила как хороший мужик — по полторы пачки в день. Она совсем не берегла свои бедные легкие.

Допрос начался после выполнения обычных формальностей: Марьяна заполнила первый лист протокола — «имя, фамилия, отчество, адрес», попросила у Олейниковой паспорт.

— Предупреждаю вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний или отказ от дачи правдивых показаний. — В уголовно-процессуальный штамп Марьяна внесла тонкий нюанс новизны, который, впрочем, Олейникова не поняла и не оценила. — Вы, Юля, конечно, догадываетесь, в связи с чем вас допрашивают?

— Догадываюсь. Владлен Ермолаевич умер, — Олейникова потупилась.

Марьяна отодвинула бланк и положила ручку.

— Так что делать-то будем, а? — спросила она так, словно речь шла о тайне, известной только им двоим.

Олейникова молчала.

— Что будем делать, Юля? — повторила Марьяна. — Штука-то вся в том, что он не просто умер, а был убит. И как раз тогда, когда вы были с ним.

Олейникова молча покачала головой — нет.

— Я не хочу пока ни в чем вас обвинять. И я не враг вам, — Марьяна положила Олейниковой руку на плечо. — Я знаю, обстоятельства складываются по-разному. Все бывает в жизни — самые странные совпадения случаются. Я хочу, чтобы вы поняли — у меня, точнее у нас, — она оглянулась на Катю, — нет никакого предубеждения по отношению к вам. Я хочу, чтобы вы это поняли и доверились нам. И все нам рассказали. Всю правду о том, что произошло в «Парусе».

— А я не знаю, что там произошло, — Олейникова резко дернулась, высвобождая плечо. — Тут у нас бог знает что про его смерть болтают. Что… что он был отравлен! Но я оставила его живого. Он был жив, когда я ушла. Слышите, жив, цел и невредим!

Катя видела: она явно и очень быстро теряет самообладание. А ведь допрос только-только начался. И Марьяна произнесла лишь самые первые, чисто ритуальные фразы. Да, она действительно не хотела начинать этот допрос с конфликта, с вражды и нажима. Она пыталась установить с главной свидетельницей (а быть может, и главной подозреваемой) контакт. Причина таких благих устремлений, возможно, была самой банальной — прямых доказательств того, что бутылку с уксусной кислотой оставила в номере именно Олейникова, не было. Но возможно, все дело было совсем в другом: Марьяна в глубине души не верила в причастность любовницы к отравлению и жаждала от нее любых правдоподобных, исчерпывающих объяснений в подтверждении своего неверия.

А вот Олейникова на открытый контакт, судя по ее тону и виду, идти явно не собиралась. И Кате крайне любопытно и важно было понять — почему она вот так с ходу отторгает самый простой выход из сложившейся ситуации. И отчего так психует?

— Когда вы познакомились с Авдюковым? — спросила Марьяна. Видимо, она решила не спешить.

— Примерно полгода назад, — ответила Олейникова.

— Как же это произошло?

— Очень просто. Я искала работу здесь, в России. Пришла на собеседование сюда, в офис. Меня принял сам Владлен Ермолаевич.

— Вас кто-то порекомендовал ему, да? — спросила Катя.

Олейникова посмотрела на Катю — косо, вбок. Перевела взгляд на Марьяну, снова вооружившуюся ручкой.

— Конечно. Кого же сейчас примут с улицы, без рекомендации? Меня порекомендовал Орест Григорьевич.

— Усольский, да? — Марьяна записывала. — А с ним вы как познакомились?

— Мы познакомились через его жену — Нателлу Георгиевну. Я встретилась с ними в Риме. Они там отдыхали, а я работала. Я несколько лет проработала в Италии, в совместной туристической фирме. Так вышло, что как раз тогда у меня возникли сложности с местом. Я должна была вернуться домой. — Олейникова отвела взгляд от ручки, скользящей по бланку протокола. — Нателла Георгиевна сказала, что нельзя возвращаться к разбитому корыту. И предложила мне место здесь, в фирме своего мужа и Авдюкова.

— А вы что же, сопровождали Усольских в Риме, были их гидом? — спросила Катя. — Раз так близко сошлись с Нателлой Георгиевной?

— Я их гидом не была. Они вообще к нашей турфирме никакого отношения не имели, просто они жили в отеле «Савой» на Виа Людовизи, где был наш офис-бюро по обслуживанию клиентов. Если хотите знать, мы познакомились совершенно случайно.

— Усольская в беседе с нами обмолвилась, что вы,Юля, оказали ей какую-то услугу — ей, кажется, стало плохо, а вы…

Катя осеклась и не договорила. На смуглом лице Олейниковой появилась кривая, недобрая улыбка.

— Это она вам так сказала? М-да… А как именно ей поплохело, она не уточнила?

— Нет.

— До того, как все это случилось, я их видела в отеле только мельком. Она, Нателла Георгиевна, всюду за своим благоверным таскалась, как нитка за иголкой — куда он, туда и она. А потом был этот самый вечер — я подругу-итальянку ждала на верхней террасе отеля, в кафе. И вдруг крики, шум, все из-за своих столиков повыскакивали, заметались возле ограждения. Я подошла и увидела ее, Усольскую, белую как мел, рядом с ней были официанты, ее окружила целая толпа. Они все ужасно кричали — итальянцы тихо разговаривать не умеют, тем более в такой ситуации. Я пыталась успокоить ее как могла. Толпу этих доброхотов тоже пыталась успокоить, перекричать — они все были точно сумасшедшие…

— У нее что, сердечный припадок случился? — спросила Марьяна.

Юлия достала сигарету:

— Какой там припадок! Она пыталась броситься вниз с террасы, с шестого этажа. Пыталась покончить с собой, еле ее поймали, удержали. По крайней мере, тогда это выглядело именно так — попытка самоубийства. Вы бы видели всех этих итальянцев! Они с испуга хотели тут же вызвать карабинеров, врача-психиатра. Я упросила метрдотеля этого не делать, закончить все тихо, миром. Отвела Нателлу в номер. Она была совершенно невменяемой. Рыдала как истеричка. Муж ее был в шоке от всего происшедшего. Вот так и состоялось наше знакомство. Усольский на следующий день поменял билеты, и они улетели в Москву. Перед отъездом мы виделись с Нателлой. Она благодарила меня за… ну, в общем, за то, что я оказалась там, на этой террасе с ней рядом. Дала свой московский телефон. Когда спустя полтора месяца я приехала из Рима, я ей позвонила.

— А с чего же это она вдруг решила с жизнью распроститься? — недоверчиво спросила Катя.

Олейникова не ответила. Они ждали, выдерживали паузу. Она хмыкнула, пожала плечами.

— Ну, а ваш босс Авдюков, как скоро он предложил вам сожительствовать с ним? — спросила Марьяна. — Ведь он сам вам это предложил? Не на том ли первом собеседовании?

— На следующий день после того, как я вышла на работу, — ответила Олейникова и выпрямилась.

— И вы согласились?

— И я согласилась.

— Сразу.

— Ну, не сразу. Помучила слегка патрона, — Олейникова прищурилась. — Поломалась, как пай-девочка.

— Чувства вы хоть какие-нибудь к нему испытывали? — спросила Марьяна.

— Испытывала. Самые разные.

— Он обещал бросить семью, жениться, да?

— Иногда. Но мне как раз этого от него было не нужно.

— Он вам делал подарки?

— Конечно, а как же? Не стесняйтесь, спрашивайте, я вам, — тут Олейникова снова криво, насмешливо улыбнулась, — все их по порядку перечислю. Их что же, теперь придется отдать его законной семье?

— Нет, почему? С чего вы взяли?

— Ну, вы же подозреваете меня в его убийстве, — сказала Олейникова. — Вы же считаете, это я его прикончила.

— Мы разве это сказали? — Марьяна посмотрела на Катю. — А вы что, были его врагом?

— Нет, я его врагом не была. — А другом?

— Мы вместе спали. Я жила с ним. Меня он устраивал.

— Вы были его личным секретарем. Вы наверняка были в курсе его взаимоотношений с компаньоном Усольским, с другими.

— С Усольским они были хорошие приятели. У них была полнейшая гармония в личном и деловом плане.

— Это было действительно так? — спросила Марьяна.

— Да.

— Или так вам казалось?

— Не знаю, может быть.

— Авдюков вам не жаловался, что его что-то беспокоит, тревожит? Что он кого-то или чего-то боится?

— Он мне жаловался только на радикулит.

— А про жену свою что-нибудь рассказывал?

— Нет. Я ему этого не позволяла. Я терпеть этого не могу.

— Правильно, — Марьяна кивнула. — И я, и я того же мнения. Ну, тогда давайте рассказывайте, как…

— Как я его убила? — резко спросила Олейникова.

— Как дела обстояли у вас с Авдюковым там, в «Парусе», — Марьяна прервала свои записи. — По всему выходит, вы последняя, кто видел его живым.