Десница великого мастера - Константин Гамсахурдиа

Из дупла того тутового дерева таскали они птенцов. С каждого дерева, из-под каждого куста глядело на Гиршела его счастливое детство… Они проходили мимо охотничьего дворца.

Соколы и ястребы дремали на насестах. Главный ловчий пригнал псов: ищеек, гончих и борзых. Собаки окружили царя. Гиршел был в восторге от этого зрелища. Весело лаяли гончие, визжали ищейки. Черная с желтоватыми пятнами борзая подпрыгнула к Гиршелу, запачкав ему лапами аксамитовый кафтан.

Георгий чесал у собак за ушами, совал в пасть руки, трепал за нежные уши, прочищал глаза.

Когда угнали псов, Гиршел спросил царя:

— А где твой гепард, Георгий?

— Мой гепард взбесился, Гиршел, мы лечили его, давали ему сок белладонны, но это не помогло ему, и однажды он набросился даже на меня. До сих пор страх еще пробирает меня при воспоминаний о том дне. И произошло это, когда я вышел в сад без кольчуги, без меча. На помощь прибежал скороход Ушишараисдзе и пронзил гепарда пикой… А теперь я тебе покажу нечто такое, чего ты никогда еще не видел.

Они пересекли дворцовый сад и подошли к оленьему загону. Гиршел был поражен. Ни в зверинце персидского шаха, ни в охотничьих павильонах халифов не видел он такого количества оленей.

Он упрекнул Георгия за то, что за оленями, видимо, плохо смотрят.

— Этих оленей я отобрал у кветарского эристава, отца твоей невесты Шорены, — ответил Георгий, испытующе глядя на гостя.

У Гиршела покраснели уши при упоминании о Шорене. Чтобы скрыть волнение, он вцепился руками в плетеный забор загона, вытянул шею, перевесился через него и с преувеличенным вниманием стал рассматривать лес оленьих рогов.

Оленьи самки выглядели особенно жалко. Зимняя шерсть с них слезла, а новая еще не отросла. Иных покрывал нежный пух, похожий на вымороженную редкую траву на холмах в конце февраля, когда зима прошла, а весна еще не наступила и на горах мелькают рябые проталины.

Оленята грудились в углу у каменной ограды, понурив головы, дремали и дрожали даже на солнцепеке.

— Олени эти выросли в горах, — сказал Георгий.-

Уход за ними хороший и кормов отпускается вдоволь, но они плохо переносят мцхетский климат.

Главный ловчий открыл плетеную дверцу, царь и Гиршел вошли в загон.

Чувствовался запах скота и навоза. Гиршел взглянул на оленят.

— По-видимому, они болеют лихорадкой. Самцы заволновались, увидев чужих людей. Гость разглядывал самую красивую олениху.

— Эта олениха — любимица Шорены. Шорена сама ее выкормила.

— И теперь следит за ней? — спросил Гиршел.

— Дочь эристава находилась до сих пор в Гартискарской крепости, а теперь живет во дворце Хурси. Когда она станет твоей невестой, то сможет сколько угодно ходить за своей оленихой. Духовник Шорены, монах Афанасий, говорил мне, что она очень скучает по своей Небиере.

Гиршел еще не видел дочери Колонкелидзе. Он пристально рассматривал Небиеру, словно хотел в образе этой прекрасной, львиного цвета, оленихи увидеть облик своей невесты.

Георгий удалил главного ловчего и слуг.

— Загон запрем сами, — сказал он.

Оставшись вдвоем с Гиршелом, он стал разглядывать Небиеру. Вспомнил он короткие счастливые минуты, которые провел во дворце Колонкелидзе в ту ужасную ночь, когда царские войска брали Кветарскую крепость.

— Шорена не похожа на других девушек,-сказал он Гиршелу, — она смелая и искусная охотница.

— Охотница?

Много рассказов слышал Гиршел от своих теток о красоте Шорены, но он не мог себе представить, как эта красавица может быть хорошим стрелком и охотником.

Ему вдруг страстно захотелось увидеть ее. Он уже хотел попросить друга детства показать ему невесту, но вспомнил: во дворце ждали приезда Гурандухт, без нее нельзя встретиться с Шореной. Слова, готовые сорваться с его уст, застряли в горле. И он сказал Георгию:

— Я стеснялся царицы и католикоса, а, по правде говоря, мне хотелось выпить за обедом…

Георгию стало неловко.

«Заметил, наверное, что я холодно его принял»,-подумал он, но улыбнулся и похлопал гостя по плечу.

— А, вот как! Ну что ж, вспомним, друг, старину, посостязаемся в выпивке! — сказал он.

После некоторой паузы он внимательно оглядел Гир-шела и добавил:

— Если хочешь кутнуть по-настоящему, надо переодеться.

Гиршел удивился.

На нем был аксамитовый кафтан. Что же мог надеть на себя гость скромнее этого?

— Мы оба должны одеться простолюдинами. Гиршел улыбнулся.

Георгий не знал никого из придворных, чья одежда пришлась бы впору Гиршелу. Он попросил у Звиада охотничью шубу, но она оказалась мала великану.

Георгий вспомнил про скорохода Ушишараисдзе, самого высокого из его слуг.

Громадный Гиршел был забавен в чохе и заячьем полушубке скорохода Ушишараисдзе — и эта одежда была ему коротковата.

XXVI

Гиршел с удивлением смотрел на царя, который вы красил бороду хной.

— А знаешь, Георгий, ты очень похож на Аль-Хакима. У халифа такая же рыжая борода. Сарацины могут принять тебя за его родного брата.

— Мой дед Давид Куропалат помогал кесарю в вой нах против сарацин. Отец, Баграт Куропалат, очень любил женщин. Быть может, он встречался с матерью халифа.

Гиршел улыбнулся.

— Забыл тебе рассказать: как раз в ту ночь, когда мы избили сарацинских воинов, халиф Аль-Хаким вышел погулять и бесследно исчез. И добавил:

— Так что ты можешь объявить себя богом сарацин. Оба они расхохотались.

Шли вверх по Арагве.

— Да хранит тебя бог, Гиршел, не проговорись об этом, не то католикос обвинит меня в новом святотатстве.

Остановились.

Мимо стремилась бешеная Арагва. Она мчала с собой вырванные с корнем пихты, глыбы льда, утонувших овец. Река несла двух буйволов с ярмом на шее. У несчастных животных только головы торчали над водой, они жалобно ревели, глядя на берег.

Иногда один из них с усилием вскидывал вверх ярмо, и тогда другой погружался в воду.

— Вот так же судьба иногда впрягает в одно ярмо двух человек, — сказал Георгий.

— И топит одного или другого, — добавил Гиршел,

— Но может погубить и обоих, — ответил Георгий. Какие-то юноши на берегу скинули с себя одежды и

вплавь бросились за уносимыми рекой животными.

— В юности мы с тобой переплывали Арагву, а теперь прыть уже не та, — сказал Гиршел двоюродному брату.

Георгий вспомнил всегдашние состязания в мужестве с другом своей юности.

— А почему бы не попробовать? Если ты переплыл позавчера Куру, почему бы мне не одолеть Арагвы.

— Должен тебе признаться, что в ту ночь вода в Куре была не так-то уж высока.

Георгий снова посмотрел в сторону Арагвы. Парни догнали буйволов. Георгий обрадовался — он любил буйволов. Всегда удивляло его, почему так печально ревут эти сильные животные.

Он поделился своими мыслями с Гиршелом.

— А ты как думаешь, — сказал Гиршел, — сильному приходится труднее. Вот почему так грозен оскал льва, тигра и гепарда. Белки, мыши и барсуки шмыгают вечно веселые. В Аравии мне приходилось слышать, как ревут львы. Выйдет лев в пустыню и ревет. Как громовые раскаты, разносится вокруг его скорбный рев, он ужасом сковывает душу.

Гиршел пристально посмотрел на дом с террасой.

— Помнишь, Георгий, как мы сбежали от дядьки? Какие-то пьяницы напоили нас, потом к нам пристал горбун и завлек к распутницам. Нас оттуда выгнали старики — как вы смели, мол, щенята, явиться сюда! Цыкнули на нас, мы смутились, пришлось уйти…

Георгий расхохотался. На террасе дома и теперь сидели женщины и смотрели на разлившуюся Арагву. Какие-то юноши тащили из воды невод. Георгий и Гиршел стали над уступом.

Рыбаки раскрыли невод, и форели заплясали на берегу.

— Угостите нас рыбой! — кричали им сверху девушки. Парнишка приставил к животу форель. Девушки с

хохотом удрали.

Гиршел внимательно, рассматривал улицы, сады и террасы. Вспоминал на каждом шагу свое детство. Они устраивали петушиные бои, тайком уходили из дому на масленицу ряжеными, а в сочельник бегали колядовать и, несмотря на воркотню воспитателя, все же шли рыбачить к Арагве, Ловили садками и метали гарпуны. Зимой возводили снежные башни и штурмовали их.

Беседуя, дошли они до Санатлойского квартала.

Когда проходили мимо дворца Хурси, Гиршел, как мальчишка, пристал к Георгию:

— Все равно ведь мы похожи на простолюдинов, — заглянем в ворота дворца, хоть издали посмотрим на пховских девушек.

Георгий и сам был не прочь проникнуть во дворец, но не в присутствии Гиршела. Гость настаивал на своем.

— Может, случайно, хотя бы издали увидим Шорену, — просил он.

Георгий призадумался: «А вдруг он иначе поймет мое нежелание?» — и повел Гиршела в сад дворца Хурси. На балконе было темно. Неожиданно залаяли собаки. Навстречу вышла в сад пховка, невысокая, рябая.

— Добрый вечер,-приветствовала она гостей. Спросили, где Шорена. Женщина замялась. — Монах Афанасий взял Шорену и ее прислужниц в Зедазени на богомолье. Дома осталась одна Вардисахар, она не могла ехать в тот день, была нездорова. Могу позвать ее, если угодно, — сказала рябая женщина.