Шхуна «Мальва» - Петр Лебеденко

Оба некоторое время молчали. Моренц вытащил из ящика стола лист бумаги, что-то писал, а Штиммер, окончательно придя в себя, думал: «Господи, сделай так, чтобы эта свинья, эта образина, этот тупой болван Моренц когда-нибудь оказался в моих руках. Вот так, как я сейчас нахожусь в его. Сделай, господи... Я... Я...»

Он представил себя прохаживающимся с плетью в руках вот по такой же камере, и Моренца, ползающего перед ним на коленях... «Господин Штиммер, господин Штиммер, простите меня... Простить? О нет, он, Штиммер не из тех, кто может что-нибудь прощать. Он согнет эту тупую обезьяну в такой рог, что вряд ли ей удастся когда-нибудь разогнуться. Он будет хлестать этого типа вот этой самой плетью до тех пор, пока... пока Моренц не начнет трястись, как медуза на ветру. Он заставит его ползать перед собой на брюхе, лизать его сапоги, а потом спросит: «Помнишь ту ночь, подлец?»

Штиммер сжал кулак и даже пристукнул им по своему колену. И в ту же секунду услышал:

— Штиммер, хочешь, я скажу, о чем ты сейчас думаешь? Ты думаешь: «Эх, попадись в мои руки этот мерзавец Моренц, уж я бы сделал из него такой бифштекс, что его и мама родная не узнала бы!» Угадал, Штиммер? Ну-ка, посмотри мне в глаза!

Гестаповец почти вплотную приблизил свое лицо к лицу Штиммера. Штиммер чувствовал, как его щеки покрываются смертельной бледностью от страха, как слабеют ноги. Он заставлял себя смотреть на гестаповца и не мог. Это было выше его сил. Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание.

— Я... я... — пролепетал он, — я ни о чем таком не думал, господин капитан. Клянусь вам моей мамой... Я все сделаю, что вы прикажете, дорогой мой господин капитан...

Моренц неожиданно рассмеялся.

— Раскис ты, Штиммер. Совсем раскис. Платок у тебя есть? Вытри лоб, вспотел ты, хотя, черт подери, ни за что не скажешь, что здесь жарко. А, Штиммер? Не скажешь ведь, что здесь жарко?

— Не скажешь, — снова начиная дрожать, промолвил Штиммер. — Здесь довольно прохладно, господин капитан.

Капитан несколько раз прошелся по камере, потом снова сел на свое место и ладонями начал тереть виски. Штиммер смотрел на него молча, не зная, чего еще можно ожидать от Моренца. Наконец гестаповец взглянул на него, проговорил:

— Слушай, Штиммер, мне нужен кто-нибудь из близких этих твоих... рыбаков. Как воздух нужен, ты меня понимаешь? И ты должен доставить мне кого-нибудь. Только этим ты можешь спасти свою шкуру. Даю тебе десять дней сроку. И ни секунды больше. Иди...

Штиммер уже выходил из камеры, когда Моренц снова его окликнул:

— И не вздумай выкинуть какую-нибудь штуку, Штиммер! — предупредил он на прощание. — От нас все равно не уйдешь. Мы всегда сумеем сделать в твоей голове дырку для вентиляции... Иди...

Глава 10

В тот раз, когда Шорохов предупредил партизан в бухте Светлой о десантной операции немцев, каратели понесли тяжелые потери. Десант был почти полностью разгромлен. Немцы высылали теперь в район плавней небольшие военные корабли, которые, не заходя в бухту, с моря наугад вели артиллерийский обстрел. Однако все эти операции оканчивались неудачами, и немцы вынуждены были на время отказаться от мысли разгромить отряд.

Догадываясь об этом, Шорохов не без основания считал, что в бухте Светлой шхуна будет в большей безопасности, и хотел замаскировать ее в изрезанных, вымытых волнами обрывах. Главное заключалось в том, чтобы под прикрытием темноты провести «Мальву» в бухту. Даже днем, опасаясь подводных камней и отмелей, рыбаки избегали заходить туда на больших баркасах, ночью же, казалось, всякая попытка проскочить в бухту на шхуне, должна привести к катастрофе. И Шорохов колебался.

Партизан Безручко и Нина сидели около шкипера, поминутно подавая ему воду. У шкипера начался жар, глаза его блестели, со лба по щекам стекали капли пота. Нина изредка вытирала его лицо влажным платком.

Безручко говорил:

— Другого выхода нет, Андрей Ильич. Люди нуждаются в медицинской помощи. У Юры Араки серьезное ранение. Да и вы... Надо идти только в бухту. В отряде есть врач...

Шорохов слушал молча. Он чувствовал, как уходят его силы, но думал сейчас не о себе. Наконец он глухо проговорил:

— Я понимаю, до рассвета шхуну надо спрятать... Но... Ночь, ни черта не видно... Разобьем посудину и сами пойдем ко дну. Где Иван Глыба?

Нина вылезла из кубрика и вскоре вернулась вместе с Иваном. Иван подошел к койке, тихо сказал:

— Я здесь, шкипер.

— Где мы сейчас находимся, Иван? — спросил Шорохов. — Далеко от берега?

— В трех-четырех милях от бухты Светлой, Андрей Ильич, — ответил рыбак. — Надо или уходить в море, или идти в бухту. Что будем делать?

— Иван, помнишь, ты рассказывал о своем отце, — проговорил шкипер, чуть приподнимая голову. — Помнишь? Вот кто, наверно, сумел бы ночью провести шхуну в бухту Светлую, точно, Иван?

— Ха! Батя провел бы сюда крейсер, а не только шхуну! — не без гордости ответил Иван. — Что и говорить...

— А ты, Иван, не смог бы этого сделать?

— Куда мне! — махнул рукой Глыба. — Ночь, камни, мели... Нет, крейсер мне не провести б...

— А шхуну?

— Шхуну? Что ж, шхуну протащил бы. Шхуна не крейсер. Мне тут, как ни как, каждый камушек вроде как родней доводится. Сами знаете, вырос я тут, на море...

Андрей Ильич больше не колебался. Скоро рассвет, и немцы, конечно, вышлют самолет-разведчик на поиски шхуны. Надо торопиться.

— Что ж, Глыба, давай! — сказал шкипер. — Жаль только, что помочь я тебе не смогу.

— И беспокоиться нечего, Андрей Ильич, — уверенно заметил Иван. — Дело наше верное...

*

Помощник коменданта Штиммер, придя домой из гестапо, лег на кровать и долго лежал без движения, уставившись в потолок. Стоило ему хоть на секунду закрыть глаза, как перед ним сразу появлялась камера гестапо и Моренц со своей обезьяньей рожей. Он вскочил и забегал по комнате. Мысли его путались. Он знал, что сейчас надо что-то решить, но никак не мог сосредоточиться. Моренц, танцовщица из кабаре, шкипер со шхуны и еще какие-то лица мелькали перед глазами лейтенанта, словно на экране фильма. На миг ему даже показалось, что он почувствовал запах керосина и паленых волос. Он остановился посреди комнаты, вытер капли проступившего на лбу пота и выругался:

— Фу, черт! Проклятые нервы!

Подойдя к буфету, он налил себе рюмку коньяку и залпом выпил. Потом сел на стол и склонил голову на руки.

— Надо бежать! Бежать из этого проклятого города, бежать от Моренца! Бегут же немецкие солдаты с фронта, бродят по дорогам и ухитряются скрываться от своих командиров и гестапо. Разве он, Штиммер, не может выбросить к черту этот мундир и погоны, переодеться и...