Большая коллекция рассказов - Джером Джером

Прекрасная леди Баунтифэл, разве вам никогда не приходило на ум поблагодарить Бога за создание бедных – тех самых чистеньких, признательных бедных, которые так низко склоняют перед вами свои головы и спины и так трогательно лепечут вам о том, что Небо тысячекратно вознаградит вас за вашу доброту?

Один викарий рассказывал мне, с известным подмигиваньем глазами, как однажды эта важная леди пригласила его к себе в свой роскошный экипаж и попросила указывать ей, где живут бедные, которых она желала осчастливить своим личным посещением. Под руководством викария она объездила несколько темных и узких улиц и во многих трущобах раздавала милостыню. Наконец они подъехали к переулку, в котором ютится больше всего бедноты. Заглянув в этот переулок, кучер обернулся к своей госпоже и сказал:

– Миледи, здесь экипаж не пройдет: слишком узко.

Леди вздохнула и прощебетала:

– Ах, как жаль!.. Поверните назад, Джек.

И чистокровные рысаки повернули назад.

Там, где ютится настоящая беднота, нет места великолепному экипажу леди Баунтифэл. Такие закоулки доступны только одному действительному Милосердию, которое повсюду проскользнет незаметно; оно не чета надутому Тщеславию…

Выслушав викария, я спросил его:

– Чем же, по-вашему, заменить эту показную благотворительность, которая совершенно не достигает цели?

– Справедливостью, – ответил викарий. – Если бы воцарилась справедливость, не было бы и нужды в благотворительности.

– Однако некоторым искренним добрым людям благотворение доставляет огромное удовольствие, – заметил я.

– Да, и я согласен с тем, что таким людям несравненно приятнее давать, нежели брать, – проговорил викарий и тут же со вздохом прибавил: – Но до осуществления моего идеала справедливости – увы! – еще очень далеко. Если мы и приближаемся к нему, то очень медленными шагами.

II. ФИЛОСОФИЯ И «ДЕМОН»

Насколько мне известно, философия состоит в перенесении с твердостью всяких невзгод. В этом смысле величайшим философом смело можно признать ту простую женщину, которая была доставлена в больницу с ногою, пораженною антоновым огнем. Осмотрев эту ногу, врач прямо сказал:

– Вам придется отнять ногу.

– Всю? – осведомилась больная.

– Да, до колена… может статься, даже и выше. Вы поздно спохватились явиться сюда.

– А без этого никак нельзя обойтись?

– Никак нельзя, если хотите уцелеть сами.

– А?.. Ну, режьте с богом! Это ведь не голова, а только нога, – утешила сама себя мужественная женщина.

Люди низших классов имеют перед нами, лучше поставленными и обеспеченными, то огромное преимущество, что им постоянно доставляется случай упражняться в благородном искусстве философии. Как-то раз я присутствовал на вечере для поденщиц, устроенном нашими благотворительницами. Когда многочисленные «гостьи» были напоены чаем с печеньем, мы приступили к увеселению их. Одна молодая леди, гордившаяся уменьем «читать по руке», захотела предсказать «гостьям» судьбу.

При взгляде на первую протянутую ей руку миловидное личико современной сивиллы омрачилось облаком грусти.

– Вам предстоит большая тревога, – сказала она обладательнице руки, почтенной старушке.

– Только одна? – с улыбкой переспросила та.

– Да, только одна, а потом все пойдет хорошо, – уверяла леди, видимо довольная тем, что ее слова принимаются всерьез.

– Ну, слава богу! – пробормотала старушка.

Очевидно, она так привыкла ко всевозможным тревогам, что еще одна новая нисколько не смущала ее.

Впрочем, и мы все с течением времени становимся нечувствительными к ударам судьбы. Помню, как я однажды обедал у одного своего приятеля. Пришел из училища его двенадцатилетний сын и сел с нами за стол.

– Ну, как у вас сегодня шло в училище? – спросил отец.

– Ничего, папа, – весело отвечал юнец, уплетая за обе щеки еду, – все шло хорошо.

– Никого не наказывали? – продолжал отец, как-то странно глядя на сына.

– Никого… за исключением, впрочем, меня, – без малейшего смущения проговорил мальчуган, с трудом прожевывая огромный кусок жаркого, едва умещавшийся у него во рту.

Философия – штука немудреная. Вся ее сила в том, чтобы стараться не обращать внимания на неприятности, которые на каждом шагу случаются с нами. К сожалению, из десяти случаев в девяти мы никак не можем заставить себя не замечать этих неприятностей.

«Никакая невзгода не может огорчать меня без соизволения на это обитающего во мне демона», – говорил Марк Аврелий.

Но мы, обыкновенные смертные, не можем полагаться на сидящего в нас «демона»; он очень лениво следит за нашими интересами.

– Ты опять, гадкий, – говорит мать своему четырехлетнему отпрыску. – Смотри, я тебя выдеру.

– Не видесь! – уверенно говорит крохотный шалун, изо всех сил цепляясь за ручки стульчика, в котором помещается. – Я кьепко сизу… не стассись меня.

Но «демон» не настолько крепко держит ребенка, чтобы мать не могла стащить его со стульчика и не надавать ему шлепков. Следовательно, «демон» коварнейшим образом сдался на расправу матери. Вот и надейся на этих «демонов»!

Зубная боль не может мучить нас, или, вернее, мы можем не чувствовать ее мучений, пока «демон», то есть, собственно говоря, сила нашей воли, удерживает нас на месте.

Но стоит немного ослабнуть этой силе, как боль захватывает нас в свою власть, и мы от нее воем.

В теории все великолепно, а на практике… На практике получается совсем другая картина. Например банк, в котором находятся все ваши сбережения, прекратил платежи. Вы говорите себе: «Ну, что ж, пропали деньги – и Бог с ними! Не сходить же с ума из-за этого?» А на другой день в вашем доме собирается целая толпа со счетами из разных лавок и магазинов и устраивает вам скандал. Или возьмем такой случай: вы выпили бутылку фруктовой воды, уверив себя, что это настоящее шампанское. Но на следующее же утро ваша печень будет доказывать вам всю тщетность подобных самовнушений.

Я знал одного ярого вегетарианца. Он проповедовал, что если бы люди, в особенности бедные, всецело перешли к вегетарианству, то задача их существования решалась бы гораздо легче и, кроме того, люди стали бы более нравственными. Быть может, он и прав. Но, во всяком случае, он мог быть прав и только относительно самого себя. Как-то раз он пригласил к себе на обед десятка два бедных подростков из соседних домов с целью наглядно показать им преимущества вегетарианского способа питания. Он старался уверить их, что чечевица – то же жаркое, цветная капуста – котлеты, а вареная морковь со свеклой – те же сосиски.

– Вы все любите сосиски, – говорил он, – а наше нёбо во рту – не что иное, как орудие воображения. Скажите себе: «Я ем сосиски», и эти овощи вполне заменят вам сосиски не только по вкусу, но и по питательности.

Большинство парнишек согласились с ним, что действительно стоит только пожелать, и овощи превратятся в сосиски. Только один из них – парень, очевидно, более откровенный, заявил, что овощи все-таки кажутся ему именно овощами, а не сосисками.

– А почему же и ты не можешь уверить себя, что это – сосиски, как сделали твои товарищи? – осведомился хозяин.

– Потому, что у меня нет боли в животе, – пояснил парень.

Оказалось, что хотя он и любил сосиски, но всегда страдал от них жестокой резью в желудке; а так как от овощей, которыми его угостил вегетарианец, такой боли он не чувствовал, то и не мог, при всем желании, вообразить себе, что это сосиски.

Если бы в нас не было ничего, кроме «демона», то нам было бы легче философствовать. К сожалению, мы существа составные, и в нас находится кое-что еще, очевидно, преобладающее над нашим «демоном».

Одним из любимых аргументов философии в пользу того, чтобы ничем не огорчаться, состоит в указании на тот в большинстве случаев несомненный факт, что через сто лет нас все равно не будет на этом свете. Между тем, если нам и нужна философия, то лишь такая, которая могла бы быть нам полезной во время нашей жизни. Я хлопочу вовсе не о том, что будет через сто лет, а о завтрашнем дне.

Я чувствую, что мог бы быть отличным философом, если бы только меня оставили в покое разные сборщики податей, налогов, водопроводные и газовые общества, критики и тому подобные несносные люди и учреждения. Лично я охотно готов ни на что не обращать внимания, но эти беспокойные люди не соглашаются со мною. Они угрожают мне отнятием воды, освещения, отопления и заваливают меня судебными повестками. Я толкую им о том, что стоит ли заботиться о таких пустяках, когда все равно через сто лет ни их, ни меня не будет в живых. А они возражают мне, что до истечения ста лет еще долго, между тем как срок платежа за воду и освещение – на носу. Вообще они не желают слушать увещеваний моего «демона». Он их совсем не интересует.

По правде сказать, мне и самому в данную минуту нисколько не легче жить при том соображении, что через сто лет я, при наличии обыкновенного счастья, наверное буду уже в могиле. К тому же через сто лет и жизнь может совершенно измениться, приняв более разумные формы. Эта мысль еще сильнее разжигает мою досаду на те мытарства, которым я подвергаюсь при жизни. Быть может, через сто лет мне совсем не захочется умирать, именно потому, что жизнь будет устроена складнее.