Слепой. Приказано выжить - Андрей Воронин

В ожидании этого следующего раза Чапай убирал пустой конверт в ящик кухонного стола, чтобы, когда придет время, накрошить туда хлеба, а второй, ради которого и производились все эти конспиративные манипуляции, клал во внутренний карман спортивной курточки, застегивал карман на пуговку и отправлялся по указанному адресу.

Что было в этих конвертах, он не знал, но догадывался. Увесистый, довольно толстый, податливо сгибающийся пополам предмет прямоугольных очертаний, судя по его размерам и тактильным ощущениям, не мог быть ничем, кроме пачки денег. Толщина пачки намекала на внушительность суммы, если только купюры были не пятирублевые. Впрочем, вряд ли это вообще были рубли: не надо забывать, кто передавал Василию Ивановичу эти конверты, а генералы спецслужб на рублевую мелочевку не размениваются.

Еще в конверте временами прощупывался лист плотной бумаги, здорово смахивающий на фотографию. Конверты тоже были плотные, и разглядывать их на просвет не имело смысла: только зрение зря испортишь.

Даже человек, никогда на пушечный выстрел не подходивший к органам, сообразил бы, что это за конверты, а также кому и с какой целью они передаются. Отставной сотрудник особого отдела, почетный ветеран давно прекратившего свое существование Комитета государственной безопасности СССР Саблин сообразил все это с первого раза, но никакого шока от своей догадки не испытал: он был не ушедший на покой терапевт или какой-то другой законопослушный шпак и знал — правда, только теоретически, но зато наверняка, — что заказные убийства были, есть и еще долго будут одним из обыкновенных, будничных методов работы спецслужб всего мира.

В выборе способа передачи конверта адресату генерал предоставил Василию Ивановичу относительную свободу. Условие было одно: передача должна происходить незаметно для окружающих. Остальное, как правило, зависело от места встречи и сопутствующих оной обстоятельств. Однажды, к примеру, Чапай подошел к адресату со спины в переполненном вагоне метро, как в щель почтового ящика, опустил конверт в расстегнутую спортивную сумку, что висела у него на плече, и полез сквозь толпу к выходу.

Эти приключения происходили с периодичностью от трех недель до нескольких месяцев. Случалось, что Василия Ивановича не беспокоили по году и даже больше, но рано или поздно его старенький «Сименс» снова принимал ошибочный вызов, и Чапай отправлялся в очередное путешествие. Не кривя душой, назвать эту работу опасной было затруднительно; единственное, что по-настоящему в ней напрягало, это постоянное сознание того, с кем и зачем встречаешься. Впрочем, это маленькое неудобство с лихвой искупалось солидной прибавкой к пенсии, которую Василию Ивановичу аккуратно переводили на его банковский счет ежемесячно, независимо от того, работал он в этом месяце курьером или безвылазно, не считая коротких отлучек в ближайший гастроном, забивал во дворе с мужиками многострадального козла.

Места передачи конвертов постоянно менялись, а вот адресат всегда был один и тот же — высокий, спортивного сложения мужчина в неизменных темных очках, уже переваливший сорокалетний рубеж. Чтобы в очередной раз повидаться с ним, Саблин отсылал на оставленный генералом телефонный номер текстовое сообщение с адресом и временем встречи, и отправлялся в дорогу — бывало, что на соседнюю улицу, а случалось, что и в соседний город. Адресат всегда приходил с небольшим опозданием — видимо, проверял, не привел ли Василий Иванович за собой хвост, — а уходил последним, явно предварительно убедившись, что связной не пытается следовать за ним по пятам или каким-то иным способом выведать, куда он направляется. Самолюбия Чапая такая недоверчивость никоим образом не задевала. Она представлялась ему естественной, оправданной, но, увы, напрасной: опасаться брюнету в темных очках следовало не его, а своих коллег. Всякий раз, возвращаясь домой после очередного рандеву с этим типом, Саблин гадал, сколько еще таких встреч ему предстоит — одна, две, десяток? А может, это был последний раз? Киллеры долго не живут; даже самые ловкие и везучие из них рано или поздно получают гонорар не звонкой монетой, а тусклым свинцом, и этот — не исключение. Он и так протянул нереально долго; квалификация у него, несомненно, высочайшая, но однажды придет и его черед накрыться дерновым одеялом.

Каждый раз, когда пауза между двумя встречами затягивалась, Саблин начинал подозревать, что его адресат, наконец, получил свою пулю. Подозрения эти крепли день ото дня, и все острее вставал вопрос: ну, и что дальше? Покажет ему генерал нового адресата, или это конец, и придется отвыкать от ежемесячной прибавки к пенсии? Успокаивало лишь то, что деньги продолжали исправно поступать на счет, и, подумав, Василий Иванович пришел к выводу, что это нормально. Денег спецслужбы отродясь не считали и могут десятилетиями платить человеку, которого когда-то завербовали, и к услугам которого не прибегали ни разу и вряд ли когда-нибудь прибегнут. Платить просто так, на всякий случай — авось, еще пригодится. Или потому, что нечаянно забыли об его существовании, а тот, кто назначил ему жалованье, давно ушел на пенсию или помер.

В день, о котором пойдет речь, Василий Иванович утешал себя примерно такими мыслями. Со времени последнего свидания с киллером в темных очках прошло уже полных четырнадцать месяцев; продолжительность паузы приближалась к зарегистрированному рекорду, который составлял полтора года, и Чапай мало-помалу начал беспокоиться. Не то чтобы он скучал по душегубу в темных стеклах или сильно боялся лишиться ежемесячных выплат — на жизнь ему хватало и без них, а банковский счет с собой в могилу не заберешь. Что его по-настоящему беспокоило, так это перспектива снова остаться не у дел, без сознания собственной значимости и важности доверенной ему работы.

Утешался он, сидя в туалете, со свежей газетой на коленях и с очками на носу. В это самое время из кармана его спущенных до щиколоток тренировочных штанов послышалось гнусавое кваканье, отдаленно напоминающее музыку. Этот звук издавал мобильник, который Саблин по уже укоренившейся привычке постоянно держал при себе. Чертыхнувшись, Василий Иванович сунул газету под держатель для туалетной бумаги, выкопал телефон из складок ткани и посмотрел на дисплей. Входящий номер был ему незнаком, и Чапай понял, что его молитвы услышаны: он снова понадобился товарищу генералу.

— Веру Анатольевну позовите, — забыв поздороваться, приказным тоном произнес в трубке грубый мужской голос.

— Ошиблись номером, — помедлив, ответил Василий Иванович.

Заминка с ответом объяснялась просто. Не имеющий прямого отношения к чтению прессы процесс, ради которого Чапай уединился в небезызвестном помещении, был в разгаре, и добежать до кухни, где в верхнем ящике тумбы лежал конверт со сделанной видимыми только в ультрафиолетовом свете чернилами надписью, Саблин не мог. Со дня, когда он первый и последний раз прочел эту надпись, прошло больше года, и теперь Чапай, хоть убей, не мог вспомнить, какое там было имя.

— Виноват, — сказал обладатель грубого голоса и дал отбой. Судя по тону, виноватым он считал кого угодно, но только не себя.

Быстренько закончив свои дела и приведя в порядок гардероб, Чапай покинул туалет, вымыл в ванной руки — естественно, с мылом, — и проследовал на кухню. Желтый почтовый конверт на дне ящика скрывался под слоем мятых целлофановых пакетов, надорванных упаковок с приправами, разрозненных чайных пакетиков и разнокалиберных, в разное время выпавших из разных упаковок, макаронин. Сдув с конверта крошки растертого в прах лаврового листа и невесомую красновато-коричневую пыль, от которой даже на расстоянии разило молотым перцем, Василий Иванович отнес его в гостиную и достал из секретера заветную генеральскую ручку.

Тут его постигла новая неудача: ультрафиолетовый фонарик не включался. Запасные батарейки входили в комплект, но запасными они перестали быть уже очень давно — там, в корпусе ручки, стояли именно они, и им со всей очевидностью пришел конец. Установить, был ли только что завершившийся разговор обменом кодовыми фразами, или кто-то и впрямь ошибся номером, таким образом, не представлялось возможным. Саблин решил, что это не беда: до шахматно-доминошного бульвара, где он обычно встречался с генералом, было рукой подать — по крайности, ближе, чем до магазина, где продавались батарейки. А там одно из двух: Федор Филиппович либо придет, либо нет. Если не придет, нипочем не узнает, какой прокол только что допустил его внештатный сотрудник. И если придет, не узнает тоже: подполковник в отставке Саблин не такой дурак, чтобы стучать на самого себя.

Он вернулся вместе с конвертом на кухню и торопливо искрошил в него завалявшуюся в хлебнице с позавчерашнего дня горбушку своего любимого нарезного батона. Хлеба в доме не осталось совсем; строго-настрого наказав себе не забыть на обратном пути заскочить в магазин, и не только в гастроном, но и за батарейками, Чапай почти бегом отправился переодеваться.