Знак ворона - Ингвар Хольгерсон

Ночью наш главный ослушник и лучший добытчик новостей Эргис, командир разведчиков, отколол очередную лихую штуку. Нацепив на плащ черно-елый значок покойного ландвальского рыцаря и намалевав на спине орла, он нагло заявился в один из вражеских лагерей и всю ночь шатался по кострам. Новостей он и вправду принес немало и большинство из них обнадеживало. Оказалось, например, что в войске уже сейчас вспыхивали мелкие раздоры. Большинство пришедших на помощь Гельмунду баронов не позаботились о съестных припасах для своих отрядов, надеясь на грабеж. Но в добрых десяти лигах вокруг грабить было уже нечего. Все съестное либо вывезли в Кариссу, либо оно досталось более расторопным гельмундовским фуражирам, а сам главный предводитель делиться запасами не торопился. До настоящего голода было еще далеко, но причина для недовольства появилась весомая. Еще в лагере поговаривали, что Гельмунд всерез озлился на союзников, которые привели меньше народу, чем обещали, и не доставили никакой осадной техники. Из-за этого его воинам приходилось ночью играть в землекопов, сооружая бруствер для прикрытия второй катапульты. Судя по его положению, обстреливать собирались воротную башню. Первую же катапульту, весь день простукивавшую стены Стражницы, готовились перетащить к южной стене города, самой низкой и хуже всего укрепленной. Там же готовили штурмовые лестницы.

Войско слегка изменило состав. Пять копий Ордена и с ними около двух тысяч воинов под знаменем Эдвина ушли на Илвит, зато подтянулись северяне, обитатели болотистых равнин в низовьях Лейна. Говорили, что северная конница плоха, но хороши лучники. Это следовало учесть особенно.

Разумеется, никто не знал точных планов. Однако все досужие языки отводили главную роль в штурме Ордену, несмотря на малочисленность его отрядов. При этом большинство боялось трандальцев до жути и выражало искреннюю надежду оказаться от них подальше.

Однако в целом сборное войско Гельмунда выглядело куда лучше, чем могло бы. Большую роль сыграло то, что практически ко всем командирам союзных отрядов приставили в качестве советников вирденских и саргольских гвардейцев для лучшей связи и контроля. При Эдмунде и вовсе состояли двое орденских, а при Эде де Барне - один. Но было очевидно, что если Гельмунд не поторопится со штурмом, то половина народу просто разбежится в поисках пропитания: мечтами о карисских запасах сыт не будешь.

К утру войска начали выдвигаться на позиции. Орлиное знамя реяло напротив главных ворот, окруженное целым лесом копий. Рядом с ним полоскался на ветру черный орденский штандарт. Впереди, у сооруженного за ночь бруствера, стояло несколько десятков прикрытых большими деревянными щитами повозок, предназначенных, видимо, для засыпания рва. Впрочем, никаких надежд на ров мы и не возлагали. Он давно уже превратился в сточную канаву, а как раз напротив ворот обмелел так, что можно было перейти в брод, не особо замочив сапоги. За повозками скрывался тоже прикрытый щитами таран. Вокруг рассыпались лучники вперемешку со щитоносцами. Расставлены они были весьма грамотно.

С южной стены города картина открывалась тоже впечатляющая. Здесь были уже готовы переносные мостики, фашины и лестницы. На тележные остовы поставили пару легких баллист. За ними покачивала лебединой шеей укрепленная за ночь катапульта. Рядом с ней поднималось знамя с таким же, как у Гельмунда, орлом, но помещенным в серебряный ромб на алом поле, знамя Эдмунда. Воины здесь собрались в основном пешие, много было наемных меченосцев. Среди них мелькали зеленые куртки северных лучников.

Именно за южную стену-то мы больше всего и беспокоились. Хотя главный удар явно должен был прийтись на ворота, здесь у нападающих шансов было не меньше. Правда, и народ подобрался толковый: Валдон, младший сын бедной рыцарской семьи из Тааля, поступивший на службу короны и державший от нее небольшой надел близ Марны, гвардейский лейтенант Ривальт, Эргис со своими легкими лучниками и старшина оружейного цеха мастер Олтон, один из руководителей городского ополчения. Однако задача перед ними стояла немалая. Нужно было любой ценой сдержать атаку, пока разворачиваются главные события, и в случае нашей неудачи отвести войска через полгорода к цитадели. Ральф долго порывался возглавить тамошнюю оборону и его еле убедили занять место на воротной башне. Этим он, впрочем, вполне удовлетворился. Я, подумав, избрал наблюдательным пунктом башню Альсток, донжон цитадели. С нее открывался наилучший обзор и особенно хорошо были видны северо-западная и западная стены, между которыми находились ворота. Альсток соединялся со Стражницей подъемным мостом на высоте третьего этажа, а от Стражницы до воротной башни вел прямой путь по стене.

План обороны был прост, как вареное яйцо. Мы удерживали город до тех пор, пока это было возможно, обращая особое внимание на ворота, и ждали осуществления рейвеновского замысла. Если он не оказывал желаемого действия, войска отступали с уличными боями в цитадель, стараясь нанести врагу наибольшие потери. Добровольцы готовились перекрыть главные улицы в течение нескольких минут, не дав развернуться вражеской коннице. За каждого нашего воина Гельмунд должен был заплатить двумя-ремя своими.

К полудню войска были уже готовы, но Гельмунд явно решил разыграть последнюю комедию. Под вой рогов к воротам выехали парламентеры с белым знаменем. Мне пришлось выйти на воротную башню, чтобы с ними переговорить. Там же уже присутствовали Рейвен и Ральф с какой-то невысокой девушкой. Девчонка показалось мне очень красивой, хотя лица я не запомнил. Но как же дико она смотрелась в легком платьице среди закованных в броню мужчин! Тут я заметил, что Рейвен тоже расстался со своей знаменитой кольчугой и не имеет при себе оружия. Как ни странно, меня это не удивило, видимо потому, что все мое внимание занимали подъезжающие.

Всего их было человек пятнадцать, но большинство явно присутствовало для мебели. Для себя я сразу отметил только двоих: Эда-Смутьяна, гордого, как король, и рослого рыцаря в черном, на плече которого извивалась белая орденская гадина. Последний был весьма похож на моего противника и повадкой, и снаряжением, только вместо меча его пояс украшала секира. Я даже слегка содрогнулся при мысли, что под вороненой маской шлема скрывается полубезжизненное лицо. Не знаю, почему, но я решил, что в этой парочке главный - он, и даже удивился, когда заговорил Эд.

Речь Эда явно была заучена наизусть и хорошо отрепетирована. Произносил он ее с выражением, как актер, старался на совесть. Впрочем, ничего нового в содержании я не уловил. Всем благородным рыцарям предлагалось принести присягу новому герцогу Каринтии и занять не последние места в рядах доблестного воинства. Лично мне обещали ни много ни мало, все северо-западные равнины до самого моря, вместе с таальским пограничьем. Потом последовало обращение к благоразумию горожан. В заключение, Эд помянул о страшной участи, ожидающей ослушников, и предложил на размышление три часа. Тут я задумался, стоит ли потянуть время. Конечно, при получении отрицательного ответа посередь дня, они могли отложить атаку на завтра, и тогда у нас получались сутки передышки. Но для нас эти сутки обернулись бы мучительным ожиданием неотвратимого, а для них - временем для подготовки. К тому же, за ночь до Кариссы могла добраться пара-тройка блудных баронов с несколькими сотнями, что едва ли нас порадовало бы. Значит, ответ был ясен. Я поправил голубой с серебром плащ и подошел к проему между зубцами. Сэферт начистил мне кольчугу и шлем до блеска, и это добавляло к моему облику воинственности и изящества. Во всяком случае, Эда мне удалось удивить. И пока удивление не прошло, я пустил в ход вульгарное хамство. То-есть просто объяснил, в каком направлении следует отправляться господину дипломату, а так же подверг сомнению законность его происхождения, различные достоинства и вообще право вести переговоры с потомком королевского рода от имени кого бы то ни было. В заключение этой блистательной речи я смилостивился и позволил господину послу передать герцогу Каринтийскому глубочайшие соболезнования по поводу будущей встречи со столь любимыми им, герцогом, арестантской каретой и королевским тюремщиком. Сказать, что Эда перекосило - значило бы не сказать ничего. Он приходил в себя в течение нескольких минут и потом враз охрипшим голосом осведомился:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});