Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945 - Реджинальд Пэйджет

Обвинения против Манштейна строились на том, что он совершал действия, нарушавшие гаагскую Конвенцию о законах и обычаях сухопутной войны 1907 г. Обвинение рассматривало конвенцию как некий незыблемый статут (собрание правил, определяющих полномочия и порядок деятельности. – Пер.), от которого каждый солдат отклонялся лишь на свой страх и риск. Однако, выступив с подобным заявлением, обвинению пришлось отступить от собственного суждения, поскольку в конвенции содержится так называемая «оговорка всеобщности» (статья 2). Она определяет, что постановления конвенции «обязательны лишь для Договаривающихся Держав и только в случае, если все воюющие участвуют в конвенции». Во время войны 1939–1945 гг. несколько участвующих в войне стран не подписывали Гаагскую конвенцию. Таким образом, обвинению пришлось признать, что сама по себе конвенция не являлась обязательной – ни для Германии, ни для любой другой страны. Эту проблему обвинение обошло точно таким же способом, как и Нюрнбергский трибунал несколькими годами ранее. Было заявлено, что конвенция являлась чисто декларативным изложением международных законов, уже существовавших ко времени ее составления. Таким образом, несмотря на то что из конвенции ясно следует, что она не является обязательной в обстоятельствах войны 1939–1945 гг., тем не менее закон, который она декларировала, остался обязательным к исполнению. Как можно определить декларируемый конвенцией закон? Читая конвенцию. Тут получился любопытный правовой казус, имевший результатом тот эффект, что сама конвенция не является обязательной, а ее формулировка является.

Однако, даже с учетом таких технических деталей, это не стало камнем преткновения между обвинением и защитой. Как мы уже сказали, Гаагская конвенция оказалась неприменимой и не действующей в условиях тотальной войны. Ее составили в 1907 г., когда война ограничивалась вооруженными силами воюющих сторон. Аэропланы и воздушные бомбардировки тогда не применялись. Промышленное производство еще не стало столь значимым для воюющих сторон. Конвенцию создали для ограничения войны между армиями. На оккупированных территориях должно было продолжать действовать гражданское управление, частная и общественная собственность должна была сохраняться, а военные могли вмешиваться в общественное устройство только в случае прямой необходимости при проведении военных операций. СССР никогда не подписывался под идеей столь ограниченной войны. Любой советский чиновник или милиционер, продолжавший нести службу под властью Германии, считался бы предателем. Немцы в России взяли на себя управление не упорядоченным обществом, как оно определялось в конвенции, а обществом безо всякого управления. Конвенция оказалась неработающей, поскольку ее основные положения больше не имели силы. Позднее мы обратили внимание, что во время оккупации Германии, в отсутствие немецкого правительства, Гаагская конвенция оказалась абсолютно неработоспособной, и все то, что мы делали в Германии, нарушало ее положения.

По любопытному совпадению, в Гамбурге проводился другой процесс. Некий господин Блум и часть его работников предстали перед судом за незаконную перевозку станков с верфи «Блум и Фосс» на другое предприятие. Их защита ссылалась на положение Гаагской конвенции о защите частной собственности и утверждала, что предписание об экспроприации господина Блума является незаконным. На что обвинение выдвинуло наш аргумент о неприменимости Гаагской конвенции в современных условиях. На обоих процессах, при совершенно противоположных разногласиях, обе британских стороны обвинения одержали верх.

Мы ни на секунду не предполагаем, что не должно существовать (или не может существовать) законов войны. Однако мы утверждаем, что использование конвенции в качестве практического руководства при том виде военных действий, с которым Манштейн столкнулся на Украине, так же нереально, как управление современным индустриальным обществом при помощи законов Моисеевых.

Какие действительно спорные вопросы стояли перед судом? Обвинение категорически настаивало на том, чтобы не дискутировать тот факт, что самые ужасные преступления были совершены в СССР, именно в тех районах, где войсками командовал фон Манштейн. Реально стоявший перед судом вопрос должен был заключаться в степени виновности фон Манштейна в этих преступлениях. Но, в значительном большинстве пунктов обвинения, преступления, вменяемые Манштейну, являлись результатами приказов либо самого Гитлера, либо кого-то из его высших государственных чиновников. И если Манштейн имел какое-то отношение к этим преступлениям, то всего лишь как офицер, который передал полученные сверху приказы по назначению или, получив приказы, приказал своим войскам выполнить их. Какова тогда его ответственность за действия или бездействие в подобных случаях?

Обвинение утверждало, что фон Манштейн повинен во всех преступлениях, рассматриваемых в уголовном порядке, даже несмотря на то, что он действовал по приказу сверху. Утверждалось, что фон Манштейн виновен в преступном бездействии в отношении уже отданных приказов, хотя он не обладал властью запретить своим войскам выполнять эти приказы. Далее говорилось, что ссылка на приказы вышестоящего командования не является обстоятельством, освобождающим от ответственности. При этом обвинение ссылалось на приговоры международных военных трибуналов. До 1944 г. как в британском, так и в американском руководствах по военному судопроизводству в точных и ясных терминах говорилось, что, в случае с обвинением в военных преступлениях, приказы вышестоящего командования являются обстоятельством, освобождающим от ответственности. Теперь же в руководстве утверждалось, что приказы вышестоящего командования не являются обстоятельством, освобождающим от ответственности, хотя, при определенных обстоятельствах, они могут учитываться для смягчения наказания. И обвинение просило суд принять к сведению это новое положение. Сегодня мы немало слышим об изъянах прежнего уголовного законодательства. Трудно найти для этого более яркий пример.

Однако по большей части мы рассчитывали не на освобождающие от ответственности обстоятельства, а на «акт государственной власти», значение которого будет объяснено позднее и который всегда принимался судами всех цивилизованных государств в качестве достаточной защиты.

Какая ответственность лежит на командующем за преступления, совершенные в его зоне ответственности лицами, не имеющими никакого отношения к его собственным войскам? Большинство людей ответит: «Никакой. Как он может отвечать за тех, кто не имеет к нему ни малейшего отношения?» Обвинение же ответило на этот вопрос иначе. Он стал, возможно, главным спорным вопросом права за весь процесс, поскольку частично затрагивал карательную деятельность СД Гиммлера, вину за которую обвинение пыталось возложить на фон Манштейна. Такая сложилась ситуация. Обвинение старалось убедить суд, будто лица из этой полувоенной организации каким-то загадочным образом оказались подконтрольны военному командованию. Однако мне кажется, что к тому времени, как закончили с доказательствами, ни у кого не оставалось сомнений, что в России СД не находилась в подчинении какого-либо командования, способного хоть как-то повлиять на ее деятельность или пресечь ее. По этой причине обвинение, в качестве второй волны атаки, должно было убедить суд, что хотя Гитлер и намеренно вывел эти полицейские формирования из-под контроля армии, тем не менее, раз они оказались на оккупированной территории, военное командование так или иначе отвечало за их деятельность. Такое заявление основывалось на теории исполнительной власти. Обвинение утверждало, что Гаагская конвенция возлагала на «оккупанта» обеспечение общественного порядка и безопасности и что «оккупантом» является именно командующий войсками, поскольку он осуществляет исполнительную власть. Обвинение утверждало, что обязанность командующего состояла в защите населения от любого ущерба, независимо от того, кто мог нанести этот ущерб, включая другие немецкие власти, которые он не контролировал и о деятельности которых не имел ни малейшего представления.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});