Эпоха покаяния - Александр Соколов

Картинка улетучилась, испарилась без следа. Аюн вздохнул, плотно сжал губы. Дмитрий, словно угадав желание юноши, заставил машину улететь прочь. Вертолёт, стремительно набрав скорость, вырвался из погибшего городка, а потом, взяв крутой крен вправо, облетел намного более крупное поселение, страшно фонившее, судя по показаниям приборов.

* * *

Однотипный ландшафт, словно лоскутное одеяло, проносился под электролётом. Люди, сидевшие в удобных креслах, молчали. Аюн было задремал, прислонившись щекой к спинке сидения. Вдруг он встрепенулся, указал рукой на пологую балку, с зарослями кустарника на дне. К ней вели следы волочения и карминовые пятна на снегу. По этим следам к балке быстро приближалась стая волков.

Под кустом, прижав к голове остренькие ушки и ощерив клыки, сидела крупная кошка. Её пятнисто-серебряная шубка идеально облегала сильное тело, играла над узлами крупных мышц. Хищница напоминала взведённую до отказа пружину, готовую в любой момент выстрелить в стремительном прыжке.

Волки тем временем взяли в кольцо охотницу и её добычу. О том, что кошка была очень голодна, красноречиво говорили её впалые бока с выступающими рёбрами. Поэтому отступать она была не намерена. Хищница положила когтистую лапу на трофей, выгнулась дугой, низко заурчала, зашипела. Волки осторожно приблизились с разных сторон, старательно избегая атаки. Кошка прижалась ещё ниже, пронзительно высоко заверещала и уже почти накинулась на обидчика, который приблизился ближе остальных. Волк поспешно отскочил в сторону. Одновременно разбойник, который находился сзади, тяпнул хищницу за лапу. Кошка молнией обернулась, хватанула когтями воздух, подставив свой зад под зубы тех, кто находился впереди.

Аюн не смог хладнокровно следить за тщательно спланированной травлей. Он понял, что шансов спастись у животного не было, поэтому возбуждённо прокричал:

— Нужно что-то сделать!

Ляховский отрицательно покачал головой:

— Мы не можем вмешиваться. Таковы законы дикой природы. Ничего не попишешь.

Вертолёт уже было наклонился для того, чтобы продолжить полёт, как вдруг прямо под вращающейся мясорубкой соосных винтов откинулась дверца кабины, из которой чуть было не выпрыгнул человек. Лётчик, перегнувшись, успел крепко ухватить его за воротник и усадить на место. Дверь захлопнулась, и машина, круто сменив направление, понеслась прямо на стаю.

Серые разбойники, растерявшись, подняли головы вверх, а потом дружно бросились прочь. Из брюха геликоптера высунулось жало автоматической пушки. Кружась воронкой, машина открыла убийственный огонь. Волки один за другим падали с оторванными лапами, с огромными дырами в спинах, боках, головах. Даже в кабине стал слышен страшный многоголосый собачий визг. Спустя минуту всё было кончено. Изувеченные трупы обильно окрасили снег кровью.

— Ты этого хотел? Тогда на, получай! — зло выдохнул Ляховский, пуская электролёт по прежнему маршруту.

Аюн стал противен сам себе. Будучи с малых лет охотником, он понимал, что просто отогнать волков было нельзя. Они обязательно вернулись бы и закончили то, что начали. Для него это была страшная ошибка, массовое, ничем не оправданное убийство животных, вся вина которых заключалась только в их образе жизни.

Через десять минут гнетущего молчания Аюн не выдержал и попросил Дмитрия остановиться. Ляховский просьбу удовлетворил. Вертолёт мягко сел на полянку рядом с раскидистым кустарником. Лопасти его винтов замерли, замолчали. Аюн, задыхаясь, выскочил из кабины. Как же ему было противно, как стыдно. Его уши пылали, плечи дрожали, ноги стали ватными. Юноша наклонился, подчерпнул полные ладони снега, погрузил в них красное горячее лицо.

И в этот момент ему на спину запрыгнула кошка, повалила в снег. Ляховский не растерялся, схватил её двумя руками за шкирку и шкуру в районе таза, отодрал от парня. Раскрутившись, подобно метателю молота, от зашвырнул хищницу далеко в сугроб. Мяукнув и крутанув длинным хвостом, кошка перевернулась в полёте, выпустила когти, готовясь приземлиться на все четыре лапы. Но, поскольку сугроб был глубоким и мягким, она провалилась в него по самые кисточки ушей. А, пока выбиралась, люди уже были вне пределов её досягаемости.

— Вот чем чреваты твои помыслы! — издевательски спокойно констатировал Дмитрий. — Хотел спасти красивого зверька, и чуть сам не стал его обедом. Ну, ладно, ладно, успокойся. В конце концов не ошибается только тот, кто ничего не делает. Ну, подумаешь, замочили пару-тройку зверушек, но не всех же! Люди не одно столетие пытались от них избавиться. Ничего у них не получилось. Живут они себе, размножаются и в ус не дуют.

Аюн тяжело вздохнул, ссутулился и снова покраснел, как пион. Ляховский погрыз ноготь, покусал губу, взглянул на дисплей навигатора и внезапно стал серьёзным. Шутки шутками, а до конечной точки оставалось чуть менее часа лёту.

* * *

Зимний день короток. Казалось бы, солнце ещё совсем недавно выползло из-за границы земли и неба далеко на юго-востоке. Оно проплыло по небосводу слишком низко, проделало очень короткий путь и не успело как следует прогреть землю. Слишком наклонён был его свет. И вот, пришла пора прятаться. Словно жалея об упущенном, солнце медленно погружалось за горизонт далеко на юго-западе. Сумерки были рекордно длинными, но всё равно они не могли длиться вечно. Подведя черту дню, светило окончательно исчезло.

Наши друзья, сидя в тёплом нутре механической птицы, не могли его видеть, поскольку весь день солнце было скрыто за толстым слоем облаков. Да им, собственно, было не до этого. Спать им совершенно не хотелось, да и рано ещё было для сна. Оставшиеся пять-шесть часов до наступления ночи желательно было чем-то занять.

Дмитрий рассеянно водил пальцем по дисплею. Аюн дышал на стекло, а потом выводил на стекле простенькие узоры. Время тянулось мучительно медленно, словно гигантская жвачка, давно потерявшая свой вкус. Путешественники давно уже поели, разогрев упакованную еду в маленькой микроволновой печи.

Юноша справедливо решил, что лучше хорошо лежать, чем хорошо сидеть. Поэтому он перелез на широкое заднее сиденье, закинул ногу за ногу, заложил руки за голову и принялся мечтать. Ах, молодость, молодость. Самое яркое, самое запоминающееся, самое насыщенное время в жизни любого человека. В этом психологическом смысле наш герой ничем не отличался от любого другого сверстника. Разве что мечты у него были попроще.

— Дима, а это что такое? — ткнул юноша пальцем в какую-то панель, вмонтированную в крышу электролёта.

Ляховский, обернувшись, посмотрел туда, куда указывала рука. Он хмыкнул, бросив презрительную фразу:

— О, он и это предусмотрел. Что же, красиво жить не запретишь. А когда у тебя денег куры не клюют, можно царские апартаменты с сауной и золотым унитазом в подземелье забабахать, и собственный вертолётик на вершину горы впихнуть. Так, на всякий случай. Ну, мало ли что.

— Я ничего не понял. Ну, так что это?

— Типа кинотеатр. Да ты уже видел похожую штуковину. Такая же панель висела в предбаннике. Только размерами побольше. Такс, посмотрим, что тут у нас припасено.

Ляховский воткнул в разъём плоскую прямоугольную штуковину с проводом. Жидкокристаллическая панель откинулась, зажглась ровным светом. На ней появились ровные квадратики фильмов. Ляховский выбрал один из них:

— Во, тебе должно понравиться, да и я не прочь лишний раз пересмотреть. Ну-ка, подвинься, а то разлёгся тут, как боров. И вот это надень себе на нос. Жаль, попкорна нет. Ты пробовал когда-нибудь попкорн? Нет? А газировку? Тоже нет? Я так и думал. Эх, я тоже не пробовал.

— Сам ты боров! — запоздало ответил парень. — Я меньше тебя.

— Ну, ладно, ладно. Чего взъерепенился? Шутка это…

Аюн кое-как напялил на себя очки. Носовыми упорами вверх. Ляховский притворно вздохнул, снял, перевернул и снова надел их на юношу. Изображение на экране тут же приобрело глубину, стало трёхмерным, словно аквариум с рыбками.

Мир для Аюна перевернулся с ног на голову. Реальный перестал существовать, его место занял выдуманный, но безумно красивый, загадочный, населённый невиданными животными и необычными растениями. Мир, где в извечной схватке схлестнулись Добро и Зло. Мир Пандоры, в котором ему захотелось остаться навсегда. Да и Ляховскому, в общем-то, тоже. Просто потому, что он был намного лучше, чище и справедливее реальности.

Два часа пролетели, как один миг. По экрану побежали финальные титры, головокружительной красоты природа, зависшие в невесомости скалы. Аюн дрожащими руками снял с себя очки, но долго не мог вымолвить ни слова, глядя куда-то в пустоту. Конечно, многие технические моменты он понимал слабо, но это не мешало ему осознать смысл фильма.

Ляховский с улыбкой ткнул его пальцем в бок: