Соблазнить верную (СИ) - Золотаренко Татьяна

– Что-то наподобие мне говорил священник.

Сивков вытаращил глаза.

– Ты общался с батюшкой?

– Да, с Аниной подачи.

– С ума сойти, Яковлевич! Не мог такого ожидать.

– Добровольно-принудительно вышло.

– И что?

– Он пытался мне объяснить, что нужно остановиться, иначе мой путь будет усложняться с каждой ошибкой. И сказал, что если я не пойму этого, могу погубить не только себя, но и её. Появятся испытания, какие-то боли.

– Скорби, – поправил Сергей. – В православии так говорят.

– Да. Как-то так.

– Эх, Ковалев. Тебе Бог уже и так предупреждение дает, и эдак. А тебя все влево тянет. Ох, не возьмешься за голову, закончишь плохо. Ну сам посмотри.

– Да как Он знаки дает? – изумился Вадим.

– А что, жизнь у тебя хороша? С Машей всегда в контрах! Сколько раз на волоске от гибели был? А когда чуть не убили из-за Евдокии? А суд? А здоровье? А неудачи? А когда в полицию загремел месяц назад?

– Я был в полиции?

– Боже. Всё, Яковлевич! Всё! – хотел было махнуть рукой Сергей. – А нет… не всё. Есть еще кое-что… – он принялся копаться в телефоне. – Мне тут видео досталось… Предупреждаю сразу, что хорошего мало, расстроишься еще больше. Но лучше пусть покажу тебе я, чем кто-то.

То, что предстало перед глазами, вызвало у Ковалева нервозный озноб: Вадим увидел себя, пляшущего в баре, причем эти пляски имели какой-то аборигенский стиль. Затем – рассказывающего те самые эротические стихи. Затем в угаре носился по заведению, приставал к женщинам… Последний кадр: он лежит в отключке на барной стойке.

– Бармен сказал, что так происходило каждый вечер. Все по одному и тому же сценарию.

Выключив телефон, Сергей отбросил его на стол. Вадим сидел, впялившись в одну точку.

– Может, именно когда я спал, тогда мне и виделся этот Петя?

– Может, и так, кто знает? Ну и еще нехорошая новость, друг мой: видео с тобой на подоконнике засняли журналисты, выходящие из театра после пресс-конференции. Так что жди «сенсаций» в прессе. Сайты города уже пестрят едкими заголовками.

– Не хочу видеть. И, честно сказать, мне немного равнодушно. Сейчас не это главное.

– Я рад, что ты это понял.

– Я вот все на Анечку смотрю, знаешь, – задумчиво проговорил Вадим. – Она ведь мне казалась неземной какой-то. А теперь выясняется, что прежде, чем такой стать, она была самой обыкновенной ветреной особой. И что ее изменило? Любовь, муж, духовная жизнь?

– Думаю, что желание победить себя, – Сивков посмотрел в глаза приятелю воодушевленным взглядом. – Вот об этом триумфе я тебе и говорю, Вадим: используй свое умение достигать цели себе во благо, а не во вред. А то все твои прежние победы – сплошное фиаско.

Душа пела от счастья: Володя забрасывал ее цветами откуда-то сверху. И они падали-падали-падали вокруг нее, создавая антураж красочной и безоговорочно-счастливой жизни.

– Спускайся! – смеясь, воскликнула Аня, подбрасывая руки к небу и щурясь от яркого солнца.

– Нет, лучше ты ко мне!

Володин голос Анечка слышала откуда-то из неба и только потом, когда влезла по деревянной лесенке вверх, заметила, что в облаках «запутался» огромный воздушный шар, из корзины которого торчала голова мужа, наблюдающая за ней.

– Давай, Анют, еще чуток!

Схватив Вову за руки, она сделала рывок и очутилась рядом с ним в плетеной корзине. Находившаяся здесь Каринка с нетерпением бросилась в объятия мамочки.

– Ух ты, какая корзина, оказывается, высокая! – изумилась Анечка и с опаской посмотрела вниз, куда полукругом уходил земной шар. – Как красиво… и какое счастье быть вместе… Главное, что вы рядом!

Одной рукой обняв Володю, другой Аня обхватила плечи прижавшейся к ней дочери. И вдруг… грудь наполнилась жгучей болью от горьких воспоминаний: ведь так лучезарно было не всегда. Из глаз непроизвольно ручьем полились слезы, и сквозь них она посмотрела на счастливо улыбающегося мужа:

– Володя, прости меня! – выдохнула Анечка. – Я едва тебя не предала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Анют, если мы решили снова изменить путь, то давай оставим печальное прошлое за спиной, – с любовью в голосе произнес он и крепче обнял супругу.

Открыв глаза, Аня продолжала рыдать навзрыд, и объятия лежащего рядом мужа стали ей утешением. Они были дома, в постели, а прекрасное сновидение с путешествием на воздушном шаре стало просто символичным началом новой жизни.

– Володь, как хорошо, когда ты рядом! – рыдала она ему в грудь. – Ты не представляешь, какой это кошмар, когда тебя нет.

– Бедная ты моя девочка! – осыпая ее голову поцелуями, говорил он. – Никогда себя не прощу, что оставил тебя… До конца жизни буду жалеть, что поступил как трус.

– Нет! – категорически отрицала она. – Ты сделал правильно! Я действительно нуждалась в «перезагрузке»: в понимании, что такое тебя потерять. Мне важно было прочувствовать свою ошибку желать быть с другим мужчиной. Мне нужно было на себе испытать весь фатум женского одиночества… И я теперь поняла, что очень быстро погибну, если потеряю тебя окончательно. Без тебя нет жизни. Потому что ты даешь мне самое главное – умение видеть эту жизнь. Уйдешь, погибну я, погибнет ребенок. Сейчас могу смело тебе сказать «спасибо» за то, что ты бросил меня, ибо я никогда так и не поняла бы свою катастрофу в полной мере.

Она плохо спала всю неделю после того происшествия с Ковалевым. Каждую ночь снились кошмары, просыпалась в холодном поту, часто с криками. И наверное сейчас гораздо важней всего казались разговоры с мужем по душам – то, чего так давно не было и чего ей не хватало. И всегда Анечка жаловалась, что душа болит от ожогов, которые на ней оставили ее грехи.

Они уже и забыли, что значит вновь вернуться в этот хаос, когда покой даже не снится, потому что сна нет.

– Не говорил тебе, – тихо сказал Вова в упоении прижимая крепче к себе Анечку, – все это время я просто убивался. Без тебя этот мир был просто фоном для чужих лиц, зачем-то встречающихся на моем пути. Я не различал женщин и мужчин. Я не видел ничего, не чувствовал… Будто атрофировалась душа… Не знаю, может, я неправильный, может, не мужчина, но моя женщина – это ты. Точка. Нет других вариантов и альтернатив.

– Ты настоящий… самый настоящий! – восхищенно лепетала она. – Просто ты – однолюб. И только это меня спасло. Я не знала, какой должна быть любовь, а ты мне помог её познать. И если бы ты был «не мужчиной», то давно оставил бы меня, бросил по заслугам… Вера спасает нас. Вера.

– Да. И я верю в твои силы. И за это время понял, что все будет хорошо только тогда, когда мы вместе. А врозь мы больше не будем!

Всем своим существом она сейчас дышала той верой, которую чудодейственным образом излучало его сердце. Да! Нужно верить! И крайне необходимо оставаться преданным этому чувству.

– Володь, скажи мне одну вещь, – по виноватому тону ее голоса он понял, что Анечка обязательно скажет что-то сокровенное… – Наверное, всю жизнь пытаюсь это понять. Столько лет ты борешься за меня… Столько лет прощаешь… И пытаешься забыть такие вещи, какие способны стереть напрочь любые чувства. Почему? Откуда в тебе эти силы? Как вообще не побрезговал связаться со мной после всех тех подробностей моей жизни, о которых ты был отлично осведомлен?

– Я помню, какой ты была. И хорошо помню, как смело выступала в этой извечной борьбе против зла. Как оно тебя всю жизнь преследовало, а ты отбивалась не только сама, но и пыталась кому-то помочь. Не может человек с грязной душой иметь в себе столько веры в справедливость. Помнишь девчонку из школы, Юлю Румянцеву, которую избили три подонка из параллельного класса? Ведь стояла толпа и просто смотрела в страхе вступиться за нее. И только ты принялась скакалкой хлестать их по ногам. Смешно ли, что твоя смелость отпугнула эту свору и заставила других встать на защиту этой несчастной девчонки?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})