Искатель. 1991. Выпуск №5 - Данил Корецкий

Сейчас выражение недовольства и отвращения на лице совершенно определенно относилось к предстоящей процедуре и своей роли в ней. Это ни для кого из присутствующих не было секретом: все знали, что Григорьев ни разу не получал доплату за участие в исполнениях, ставя своими отказами главбуха в тупик — ведь списать заработанные деньги еще труднее, чем начислить незаработанные. Дело доходило до конфликтов, бухгалтер апеллировал к прокурору области, но Григорьев был непреклонен: «За кровь я деньги брать не буду…»

Только Попов не знал этих подробностей, но у него самого и чувства и выражение лица совпадали с прокурорскими, да еще добавлялось напряжение в ожидании вспышки ярости обманутого Удава.

Но смертник вел себя спокойно, тихим голосом отвечал на поставленные вопросы, и предплечье у него было не железным, как час назад, а вялым и мягким, будто рукав набили ватой.

— Свой приговор знаете? — спросил Григорьев, убедившись, что перед ним действительно Кадиев.

— Знаю, — еле слышно выдавил Удав. — Расстрел…

— Кассацию подавали? — монотонно выполнял прокурор необходимые формальности.

— Подавал…

— Ответ знаете?

— Знаю… Отказали…

— Прошение о помиловании подавали?

Смертник попытался что-то сказать, но не смог и только кивнул.

— Ответ знаете?

Григорьев двинул к себе растопыренными пальцами с мозолями от ручки на среднем бланк Президиума Верховного Совета с коротким машинописным текстом, заверенным лиловым оттиском герба республики. Если бы Кадиев был примерным семьянином, активным общественником, студентом-вечерником, политинформатором, до грыжи надрывал пуп у себя на стройке — никогда его имя не оказалось бы в таком документе с хорошо известной всем подписью и огромной, в полтора раза больше обычной, печатью. Попов подумал, что именно эта бумага придает необратимость решению суда.

Смертник прохрипел и покачал головой.

— В помиловании вам отказано, приговор будет приведен в исполнение немедленно! — грубо сказал Григорьев, не сумев выдержать отстраненно-безразличного тона и, подняв голову, с вызовом посмотрел на смертника. Попов напрягся.

— Не надо, — просипел Удав. — Это не я… Оговорил себя, заставили… Сейчас всю правду скажу… Ловите тех, настоящих…

Голова у него тряслась, по щекам лились слезы. Раздался звук — будто придерживая пробки, кто-то открыл несколько бутылок шампанского. В подвале завоняло испражнениями.

— Наложил в штаны, сволочь, — холодно сказал Викентьев, и Валера Попов понял, что именно Викентьев будет исполнять приговор. — Значит, жить хочешь… А те, кого убивал, не хотели?

— Не я-я-я, ва-а-а, — бессвязно мычал — Удав. У него вдруг началась сильная икота, так что дергалось все тело.

У Попова закружилась голова. Больше всего на свете ему захотелось оказаться за много километров от страшного подвала и начисто забыть о событиях сегодняшней ночи. Но это было невозможно. Поэтому он хотел, чтобы все кончилось как можно скорее.

Сергеев развернул икающего Удава, и вцепившийся в ватную руку Попов повернулся вместе с ним, оказавшись перед проемом, ведущим в еще одну, совершенно пустую комнату. Он понял, что Удава надо завести туда. Зажатый между третьим и четвертым номерами смертник не сопротивлялся, но когда переступил порог и под ногами спружинили опилки, он уперся.

— Подождите, хоть минутку дайте! Минутку пожить! Что вам стоит?!! — Удав почти визжал.

Сергеев рывком сдвинул его на метр вперед, и Попов качнулся следом, с трудом удержавшись на ногах. Перед глазами все плыло.

— Двадцать шесть! — сказал Сергеев, но Валера его не понял, и тот раздраженно крикнул:

— Отстранись подальше!

Не выпуская ватную руку, Валера шарахнулся в сторону, в тот же миг раздался негромкий треск, словно кто-то чихнул или откашлялся два раза подряд. Удав повалился вперед и дернул ногами. Резиновая калоша отлетела к стене, по гладкой розовой подкладке было видно, что она почти совсем новая. Попов перевел дух. Все! Трупов он навидался, а самое страшное — позади. Хотя… Он понял, что боится обернуться и увидеть Викентьева. Да и всех остальных… Удав дернулся еще раз.

— Готово, — деловито сказал знакомый голос. — Иди, дохтур, удостоверяй…

(Окончание в следующем выпуске)

Владимир Гусев

ИГРА С БЕСКОНЕЧНОСТЬЮ

Осмысленное и сознательное творение Ничто — благородный почерк человеческой свободы.

Ж-П. Сартр

— Все, можем ехать! — улыбнулась Лана, усаживаясь на переднее сиденье.

Главушин молча набрал на панели адрес Института, задал скорость («весьма спешно») и нажал на белую клавишу стартера. Мобиль рванулся стремительно, словно камень, выпущенный из пращи. Кресло, мгновенно садаптировавшись, мягко обволокло спину.

— Отшлепать бы тебя сейчас хорошенько! Через полчаса прямой эфир, а я еще даже не в лаборатории!

— Мы что, сильно опаздываем? Ты даже не взглянул на блузку, которой так домогался!

Филипп усмехнулся.

Тебя я домогался, а не блузки. Но так и не домогся…

— В ней ты эффектна, как никогда! Уверен, этот прелестный «полуинтим» поднимет наш индекс популярности сразу на десять пунктов!

Комплекты «прозрачный лифчик — полупрозрачная блузка» вошли в моду давно, лет пять назад. И, судя по всему, не собирались из нее выходить еще как минимум столько же времени. Но экстравидение, как всегда, отставало, и лишь с полгода тому в студиях защебетали первые «белогрудые ласточки».

— Все-таки не понимаю я мужчин, — посетовала Лана. — Выставлять на всеобщее обозрение то, что предназначено для одного-единственного…

— Это — заповедь девятнадцатого века, — живо возразил Главушин. — Ничто не стареет так быстро, как мода и мораль. Прятать такое великолепие от чахнущих без красоты мужчин ни одна современная девушка не станет!

Филипп отыскал глазами тускло проступающие сквозь блузку и лифчик волнующие (и недоступные пока!) маленькие темные диски, наклонился и осторожно коснулся губами нежно-розовой щеки. Больше всего ему хотелось сейчас впиться в эти манящие диски губами — вначале в один, потом в другой, снова в первый… Вчера тоже хотелось, и позавчера. Но Лана была непреклонна.

«Вот поженимся, тогда!» — ошеломила она его неделю назад дикой фразой. Главушин даже не сразу понял, что она имеет в виду.

— Да, теперь уже — ни одна, — нахмурилась Лана. Филипп улыбнулся.

— Что в этом смешного? — вскинулась Лана. — Что?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});