Фидель Кастро - Себастьян Бэлфор

В то же время надежда на то, что Куба будет вовлечена в СЭВ, была разрушена двумя главными проблемами: далекое расстояние и несовместимость кубинской промышленности с инфраструктурой, до тех пор направляемой экономикой США, а теперь — советским блоком. Более того, ни технология СЭВ, ни ее техника не соответствовали стандартам, принятым в Соединенных Штатах. Сочетание неопытности и плохого качества сырья и техники привело к многим провалам в программе индустриализации. Вопреки необдуманным оптимистичным прогнозам Кастро и других, промышленность возросла только на 0,4 % в 1962 году и даже уменьшилась на 1,5 % в следующем году. Еще больше пострадало сельское хозяйство, не только в результате особого значения индустриализации, но и также из-за огромных, не всегда успешных попыток разнообразить производство. Сахарная промышленность, находившаяся в опасном положении еще при Батисте, понесла удар из-за потери многих управляющих и техников, эмигрировавших в США в год революционного триумфа и после него. Более того, в гонке за диверсификацией сельского хозяйства многие плантации сахарного тростника были выжжены, урожай 1963 года оказался самым худшим со времен второй мировой войны. Согласно правительственной статистике, производство сахара упало с постреволюционного пика в 1961 году, составлявшего 6 876 000 метрических той, до 3 883 000 в 1963, когда показатель валовой продукции сельского хозяйства перенес невероятное понижение[98]. Эти проблемы соединились с экономическим расколом, причиненным как структурной переменой, так и привлечением ресурсов к обороне. К середине 1963 года кубинская экономика стремительно неслась к кризису.

Кризис выявил скрытое разъединение в пределах кубинского руководства. Кастро и Че Гевара являлись представителями сталинской модели индустриализации и сельскохозяйственной диверсификации. Этот процесс модернизации приходилось проводить полностью централизованным управлением, распределяя цели и контролируя бюджет. Во главе этой широкой операции Че Гевара, как министр промышленности, проводил круглые сутки, принимая отчеты, пуская в ход схемы, обрабатывая счета, сосредотачиваясь над технической документацией, работая в новой роли больше, чем он делал партизаном в Сьерре. Подобно ему, Кастро неутомимо скитался по сельской местности, утверждая честолюбивые сельскохозяйственные проекты, создавая вокруг себя постоянное движение рабочих и организаций, воодушевляя и поучая людей везде, куда бы он ни попал. Французский агроном Репе Дюмон, который провел недолгое время с Кастро в качестве советника, писал о своем опыте: «Во время путешествий с Кастро, у меня иногда возникало впечатление, что я объезжаю Кубу вместе с владельцем, показывающим ее поля и пастбища, ее коров если не ее людей»[99]. Для старых коммунистов весь стиль революционного руководства, должно быть, казался хаотичным. Более того, реформистский ветер начал дуть из Восточной Европы, советуя совершенно отличное управление экономикой, чем то, которое практиковалось сторонниками Кастро.

Внутренние дебаты, происходящие на Кубе, походили на те, которые возникли среди большевистских лидеров в 1925 году и среди китайских коммунистов в 1958–1959 годах после неудачи «Большого скачка вперед». Дореволюционные коммунисты и их союзники по экономической политике считали, что примитивное накопление капитала было возможно только на основе огромного увеличения производства сахара. Только массовый экспорт сахара и лучшее использование его производных может создать платформу для поднятия экономики. В то же время они приветствовали реформы, захватившие Восточную Европу, обеспечивающие внутреннюю экономическую автономию и больший акцепт на прибыльность и материальные стимулы. Эта полемическая интервенция была молчаливо направлена против Че Гевары, как наиболее видного руководителя существующей экономической политики, но поддержка Кастро идей Че Гевары была хорошо известна[100]. Однако всегда прагматичный Кастро перед, лицом экономического препятствия в 1963–1964 годах поддался влиянию. Более того, советские лидеры настояли на перемене политики, предложив подсластить горькую пилюлю, гарантируя рынок для кубинского сахара по высокой фиксированной цепе, позволяющей долгосрочное планирование. Министерство Че Гевары было расформировано, ресурсы переброшены из промышленности в сельское хозяйство и началось кровопускание чиновникам-бюрократам.

И в текущем, и в следующем десятилетии кубинские руководители были склонны обвинять отдельные личности, а не политику или механизм ее создания за развал рискованного предприятия — индустриализации. Ясно, что планы Кастро, Че Гевары и их ближайших последователей были чрезмерно честолюбивыми. Размышляя об этом периоде много лет спустя, Кастро признался: «В то время мы имели множество благонамеренных идей, по они были нереальны, мы хотели перепрыгнуть стадии развития»[101]. Одной из проблем было то, что успех Революции создал убеждение, что революционное сознание может сдвигать горы, С характерным для пего настроением Че Гевара делал вывод: «Мы не обосновываем наши аргументы ни статистическими фактами, ни историческим опытом. Мы имеем дело с природой субъективного характера; как будто разговаривая с ней, мы можем убедить ее»[102]. Кубинские рабочие и специалисты очень стремились, в действительности слишком стремились к опыту и техническим знаниям, но им недоставало даже самых необходимых. Другой проблемой являлось крайне централизованное принятие решений, в результате чего в кубинской экономике происходили серьезные нарушения. В этом Кастро был виновен в той же степени, что и Че Гевара, с тех нор как он стал отвечать за «запуск» как многочисленных сельскохозяйственных начинаний, так и военных наступлений, которые, но его собственному признанию, не смогли принять во внимание ценовую эффективность или подходящую технологию[103].

Тем не менее именно Че Гевара перенес последствия разгрома, хотя он остался на короткий срок ближе к Кастро, чем когда-либо. Через девятнадцать месяцев после объявления о пересмотре экономической политики Че Гевара отправился в путешествие по африканским и азиатским странам и по возвращении ушел в отставку из правительства и сдал свое кубинское гражданство. В июле 1965 года он уехал в Африку с небольшим войском ветеранов кампании в Сьерре, чтобы помочь повстанцам Катанги в борьбе против конголезского правительства, и на следующий год разместил ячейку партизан в Боливии, пытаясь повторить кубинский успех.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});