Влюбленная герцогиня - Элоиза Джеймс

— Конечно, миледи. Желаете, чтобы я посмотрела, не остался ли его светлость внизу? Думаю, большинство леди и джентльменов теперь спят. — Энни направилась к двери. — Если милорда нет внизу, я спрошу Филлипоса, где он может быть. Это его слуга, — ответила девушка на вопросительный взгляд хозяйки и хихикнула. — Он грек и такой оригинал! Настоящий соблазнитель, как он думает.

Сев в кресло и нетерпеливо дожидаясь возвращения горничной, Джина с болью думала о том, что мать совсем ею не интересовалась, даже не оставила для нее записки. Но этот подарок означал, что графиня Линьи все-таки помнила о своей дочери. Возможно, она читала ее письма. Возможно, она любила ее… хотя бы немножко.

Было бы просто замечательно, окажись в том ящике письмо. Или портрет. Но лучше письмо. Личное письмо, от матери.

— Его светлость несколько минут назад лег спать, мадам, — доложила вернувшаяся Энни. — Его комната дальше по коридору, четвертая дверь слева. Филлипос был внизу. Очевидно, его светлость не нуждался в помощи слуги.

Джина с любопытством взглянула на раскрасневшуюся горничную.

— Надеюсь, Филлипос не требовал платы за свою информацию?

— Плата — самое подходящее для этого слово, мадам, — хихикнула девушка.

— Я вернусь минут через десять, Энни. Не жди меня. Потом я сразу намерена лечь в постель. — Глубоко вздохнув, Джина вышла из комнаты.

Длинный коридор оказался полутемным, так как его освещали только два настенных канделябра, расположенных в противоположных концах. Сердце у нее бешено колотилось, пока она считала двери. Вдруг Энни ошиблась, и дверь герцога не четвертая, а третья? Какое это будет унижение! От ее репутации вообще не останется и следа!

Дойдя наконец до четвертой двери, она тихо постучала. Внутри послышалось движение, будто кто-то шел на стук, и дверь распахнулась.

Это был он.

Все произошло как в тот вечер, когда она впервые увидела его в бальном зале. Беспокойство исчезло, и Джина с искренней радостью улыбнулась:

— Привет, Кэм!

— Черт возьми! — грубо воскликнул он вместо приветствия. Затем, быстро оглядев коридор, схватил жену за руку и втащил в комнату. — Какого дьявола ты здесь делаешь?

Она снова улыбнулась:

— Решила зайти к тебе с визитом.

На ее счастье, Кэм был полностью одет. А если бы он уже приготовился лечь? Высвободив руку, Джина прошла в комнату, оказавшуюся будуаром, точной копией того, где жила и она. Видимо, леди Троубридж оформляла комнаты для гостей по единому стандарту. Тем не менее одно различие все же было: огромный камень, стоявший в углу казавшийся нелепым, грубым и пыльным бугром на дорогом ковре.

— Боже, что это? — спросила она, подходя к глыбе. — Ты собираешься делать скульптуру прямо в комнате?

Обернувшись, Джина увидела, что Кэм стоит, прислонившись к стене, и тут же почувствовала опасную интимность положения: она в спальне мужчины, на котором из одежды только белая полотняная рубашка и панталоны.

— Так что? — ехидно спросила она.

— Нет, я не обтесываю камень в своей комнате. Джина, зачем ты здесь?

Она провела изящным пальцем по зазубренному краю блока.

— Тогда зачем он здесь?

— Мне дал его Стивен. Возможно, я разобью его, поскольку мрамор такого размера нельзя быстро обработать, а у меня нет времени. Я должен вернуться в Грецию.

— Приятно жить за границей? — Джина опять нагнулась к камню, боясь, что он увидит в ее глазах зависть.

Кэм наконец отошел от стены.

— Ты без перчаток, Джина? За несколько дней в Англии я успел забыть, как выглядят женские руки.

Взяв ее руку, Кэм стал внимательно рассматривать длинные тонкие пальцы.

— Может быть, я вылеплю твою руку, Так что ты здесь делаешь? — повторил он.

Но Джина, занятая изучением чувственной формы его рта, проигнорировала вопрос.

— А ты, случайно, не ошиблась дверью? Может, ты искала Боннинггона? — прищурился Кэм. Она потрясенно воззрилась на мужа, поэтому он выпустил ее руку. — Извини. Конечно же, Боннингтон никогда не опустится до связи с женой другого мужчины.

— Конечно, — ответила Джина, овладев собой. — К тому же, по мнению Себастьяна, я — женщина исключительной добродетели, — беззаботно закончила она.

— Боннингтон не слишком хорошо тебя знает, не так ли?

— Конечно, он меня знает. Он много лет был моим близким другом!

— Тебе приходилось туго после нашей женитьбы? Я чувствую себя подлым развратником, когда слушаю лекции Боннингтона. Но честно говоря, я думал, что о тебе заботится твоя мать… Или вообще старался ни о чем не думать, — с сожалением признался Кэм.

Она пожала плечами и чуть заметно улыбнулась.

— Для леди столь исключительной добродетели, как я, обыкновенный развратник вроде тебя не представляет соблазна.

— Ведьма. — Он погладил ее по шее. Грубые с виду пальцы оказались на удивление нежными. Она вздрогнула, однако взгляд не отвела, — Спрашиваю тебя еще раз, жена. Зачем ты пришла ко мне среди ночи? Я абсолютно уверен, что Боннингтон этого не одобрит.

— Разумеется, — ответила Джина, наконец вспомнив о цели своего прихода. — Я хотела забрать подарок матери.

— О! — Несколько секунд он смотрел на нее, затем повернулся к шкафу. — Вот, бери.

Он передал ей деревянный ящичек, прочно и хорошо сделанный, но далеко не изящный, с простеньким запором.

— Тяжелый, — удивилась она.

— Я не открывал его.

— Знаю.

Кэм никогда бы не позволил себе интересоваться вещью, предназначенной другому человеку. Глубоко вздохнув, Джина открыла крышку, но увидела только ярко-красную рябь блестящего атласа. Кэм заглянул поверх ее плеча.

— Довольно кричащий, — заметил он. Поскольку она, казалось, окаменела при виде яркой ткани, предложил: — Разреши мне?

Она кивнула, и он быстро снял верхний слой.

Под ним лежала статуэтка.

Это была фигура обнаженной женщины высотой примерно в две ладони. Взяв подарок матери, Джина автоматически сжала пальцами талию статуэтки, чтобы защитить ее от взгляда Кэма.

— Алебастр очень высокого качества, — объяснил Кэм и протянул руку. Но ее пальцы сжались еще крепче, и он мог видеть только голову и ноги статуэтки. — Возможно, это Афродита. Лицо как у Афродиты, выходящей из воды, с картины Тициана. На ней есть одежда?

— Нет, — прошептала Джина, чуть не плача. — Она совершенно нагая. Мать подарила мне нагую статуэтку.

— Это не просто нагая статуэтка, — быстро сказал. — Розовый алебастр очень ценный. Она закусила губу и положила фигурку обратно в ярко-красную постель, лицом вниз.

— Похоже, Себастьян был прав. Очевидно, моя мать думала, что мне будет приятно иметь фигуру обнаженной женщины… видимо, в моей спальне?